Теперь – вспышка за вспышкой – перед его глазами высвечивались Джини с Хоторном вчера, Джини с Хоторном сегодня. И те же слова, те же прикосновения она точно так же, как и Паскалю, дарила другому. А этим другим был Хоторн.
Если это было ревностью, то такого приступа ему не доводилось испытать еще ни разу в жизни. Ощущение было такое, будто кто-то пропускал сквозь его тело ток, вонзая к тому же раз за разом нож то в сердце, то в пах. От эпизодов, которые ему услужливо подсовывало воображение, охватывал одновременно стыд и ужас. Все эти видения были злыми, нежеланными пришельцами, но у него не было сил противостоять им. Заставив себя остановиться, он огляделся по сторонам и увидел, что стоит на кухне, которая, как и все в этом доме, внушала ему отвращение. Было очень тихо. Паскаль невидящим взглядом уставился на гладкие панели кухонной мебели, сияющие больничной белизной, раковину и кран, поблескивающие хромом. Ему пришлось совершить насилие над собственным разумом, заставив себя рассматривать все эти детали, не имевшие для него ни малейшего значения. Взгляд бездумно фиксировал форму полок, ассортимент посуды: вот чашка, вот белая тарелка, вот нож, а вот ложки…
Постепенно Паскалю удалось успокоиться, кошмары, рожденные ревностью, отступили. Ему показалось, что он предает Джини, позволяя себе думать о ней такое. «Мое воображение лжет мне, – пришла в голову новая мысль. – Хоть бы она в самом деле приехала этим последним поездом». И тут же, проявив внезапную собранность, он резко повернулся на месте, чтобы прислушаться к звуку, донесшемуся с улицы. Паскаль вбежал в прихожую. Чуткий слух не подвел его. Теперь он явственно расслышал характерное пыхтение лондонского такси. Машина только что подъехала, ее мотор урчал на холостом ходу.
Чудовищное напряжение тут же спало, Паскаль помчался к входной двери, шепча имя Джини. Он уже занес руку, чтобы настежь распахнуть дверь, но тут услышал незнакомые голоса: мужчина и женщина болтали о вечеринке, на которой только что побывали. Их шаги удалялись. Собачий вой, раздававшийся весь вечер, сменился радостным лаем. Открылась и хлопнула дверь. Улица снова погрузилась в тишину. «Ну, скорее, – взмолился про себя Паскаль. – Скорее!» А пока лучше еще раз проверить аппаратуру, посмотреть, не появилось ли чего нового в тупике. Он был готов заняться чем угодно, лишь бы только не думать. Не думать ни о чем!
Паскаль намеренно не зажигал света в верхних комнатах. В доме горели всего две лампочки: одна – внизу, у телефона, другая – на кухне. Обе погасли, когда он подходил к лестнице.
Паскаль замер на месте. Он неподвижно стоял в темноте, но в голове его стучали тревожные мысли. Тихо подойдя к двери, он задвинул засовы, а потом ощупью прошел от одного выключателя к другому. Оба не работали. Пробравшись вдоль стенки на кухню, он открыл дверцу холодильника. Света не было и там. Осторожно ступая, Паскаль вернулся в прихожую и поднял телефонную трубку: гудка не было – линия отключена. Что и говорить, ситуация складывалась не из приятных: ни телефона, ни электричества.
Неслышно пройдя в гостиную, Паскаль чуть раздвинул плотно задернутые гардины и посмотрел в щелку. В двух домах напротив окна верхних этажей были освещены. Горели и уличные фонари. Их район не был обесточен. Значит, очередная игра – наподобие тех, в которые на этой неделе кто-то играл с Джини в ее квартире. «Ну вот, началось, – подумал он. – Кому-то известно, что я здесь». Его тело и воля испытали прилив энергии. Стараясь не шуметь, он вышел на лестничную площадку, но направился не вниз, а в соседнюю спальню.
Появление нового действующего лица состоялось как раз вовремя. Когда до воскресенья оставалось всего двадцать минут, готическая вилла приняла первого посетителя. Паскаль отлично видел в темноте. Для того, чтобы рассмотреть человека у входа, ему не нужен был даже инфракрасный видоискатель. Мужчина в черном шел к дому по подъездной дорожке. К тому моменту, когда Паскаль склонился над камерой, он уже поднимался по ступенькам крыльца.
Настраивая фотоаппарат, Паскаль поймал лицо мужчины в видоискатель. Должно быть, один из охранников Хоторна, «человек-тень», предположил он. Нет, это не Мэлоун. Скорее Фрэнк Ромеро. Внешностью мужчина вполне соответствовал описанию, которое дала Джини: высокий, темноволосый, плотного сложения. Паскаль сосредоточился на его одежде. На мужчине было незастегнутое темное пальто из толстого драпа. Сквозь распахнутые полы на животе сверкнул ряд медных пуговиц. Зябко притопнув на месте, мужчина подышал в кулаки и запахнулся в пальто поплотнее. Из его рта клубами валил пар. Подняв воротник, он озабоченно хмурился. Мужчина не проявлял намерения войти в дом – он просто ждал на верхней ступеньке крыльца.
Паскаль щелкнул несколько кадров. Лицо у мужчины было широкое и грубое, в нем проглядывало что-то зверское. На левой щеке виднелся порез от бритвы. Паскалю бросилась в глаза и блестящая нить, которой были обстрочены обшлага его пальто. Вначале мужчина сердито посмотрел на небо, потом обернулся и оглядел сад позади дома и наконец принялся внимательно рассматривать тупик. Так прошло несколько минут. Мужчина нетерпеливо взглянул на часы. Теперь в поле зрения оказалась его правая рука с покалеченными пальцами. Паскаль снова прильнул к видоискателю. Он выжидал, мужчина – тоже. Однако ждать пришлось совсем недолго.
Едва миновала полночь, через три минуты после того, как воскресенье вступило в свои права, к вилле подъехала черная машина. Это был внешне неприметный, но быстрый «форд-скорпио», в котором, кроме водителя, находился только один пассажир. Паскаль напрягся, тонко зажужжал моторчик фотокамеры. Он успел снять десять кадров. Проворно спустившись по ступенькам, человек подбежал к машине, остановившейся у крыльца, и открыл дверцу водителя. Из машины показался Джон Хоторн.
Положив руку на крышу автомобиля, он застыл, чтобы окинуть взглядом сад. Паскаль снял его крупным планом, стараясь, чтобы в кадре хорошо получилось лицо. Оно выдавало напряжение и какое-то странное, почти усталое нетерпение. На Хоторне тоже было темное пальто, под которым Паскаль увидел белое пятно сорочки. Хоторн был облачен в вечерний костюм.
Насупив брови, он обошел автомобиль спереди и снова остановился. Охранник скользнул на место водителя. Одновременно Хоторн открыл переднюю дверцу с противоположной стороны. На какую-то долю секунды дверца и плечо Хоторна загородили от Паскаля происходящее. Следующее, что он увидел, был длинный светлый локон. Паскаль снова напрягся, камера тонко взвыла. Из машины вышла женщина.
Ее лица не было видно, когда она в сопровождении Хоторна шла к вилле. Машина с охранником за рулем съехала с подъездной дорожки и, совершив в конце тупика разворот, унеслась вдаль по основной дороге в южном направлении. Ее габаритные огни в последний раз сверкнули на фоне ночного неба. Хоторн и блондинка поднимались по ступенькам крыльца. Они шли неспешно и с достоинством. В их движениях не было ничего вороватого. Рука Хоторна лежала на талии женщины. На ней было тоже черное пальто, а потому волосы, рассыпавшиеся по воротнику, казались ослепительно белыми. Они ненадолго замешкались у двери, и объектив камеры начал приближать их: близко, ближе, еще ближе. Паскаль наблюдал, как Хоторн, порывшись в кармане, вытащил ключ. Его губы зашевелились: он говорил что-то своей спутнице. Паскаль навел объектив на длинные белокурые волосы. «Ну, повернись, – тихо бормотал он себе под нос, – повернись же хоть разок».
Порыв ветра поднял белые локоны, которые оплели ее лицо, скрыв его от посторонних взглядов. Она слегка вскинула голову. Паскаль поймал в окошко фотоаппарата бледный профиль, бледные губы. В нервном исступлении он снимал, пока камера не остановилась, дав осечку.
Паскаль оцепенел. Женщина словно читала его мысли. В то время как Хоторн, повернув ключ в скважине, открывал дверь, женщина взглянула через плечо, наконец-то полностью открыв свое лицо. Ее прямые брови были слегка насуплены, что придавало лицу оттенок некоторой озадаченности. Оглядев пустой сад, она подняла глаза на окно, за которым прятался Паскаль. Она смотрела прямо в зрачок его объектива. Создавалось впечатление, что блондинка чем-то сбита с толку. Паскаль заметил, что лицо у нее очень приятное, однако не смог его сфотографировать. Руки не слушались его, пальцы словно одеревенели. Он смотрел в видоискатель, но в глазах рябило, сердце сжималось, как от холода. Выругавшись, он заново сфокусировал объектив и напряг зрение.
