Только что ей вновь пришлось выслушать от отца все те же оскорбления, она вновь увидела то хорошо знакомое выражение лица, с которым он выкрикивал эти слова. Джини судорожно сглотнула.

Джон Хоторн повернул лицо в ее сторону.

– Вы не против, если я поставлю музыку? – вежливо осведомился он. – Может, она отвлечет вас от грустных мыслей. Иногда, знаете ли, помогает. По себе знаю. Особенно Моцарт. Люблю Моцарта. У меня здесь есть «Фигаро»… Знаете эту оперу?

– Не очень хорошо.

– Одна из самых моих любимых. Великая радость и великая боль, слитые воедино… – Он задумался. – Абсурдный сюжет, людская неразбериха, поцелуй во тьме спасает сердце от надрыва. Пока звучит музыка, во мне живет надежда.

Потянувшись к приборному щитку, он нажал на кнопку возле гнезда компакт-диска. Машина наполнилась музыкой. Моцарт подхватил их и понес на север, мелодия легко сокращала расстояние. К началу второго акта оперы Хоторн свернул на Гибсон-сквер и припарковал машину. Некоторое время он сидел, в молчании слушая музыку, а затем выключил ее. Потянувшись к Джини, Хоторн мягко взял ее за руку.

– С вами все в порядке?

– Да. Моцарт и в самом деле помог. Я успокоилась.

– Я рад. – Он выдержал паузу. – Поверьте, Джини, я жалею, что впутал во все это Сэма. С того времени, когда я в последний раз видел его, он стал пить намного больше. Если бы я только мог предвидеть, что произойдет… – Он пожал плечами. – Однако… мне нужно кое-что сказать вам. Я не мог сделать этого в присутствии Мэри и Сэма. Можно мне зайти к вам буквально на десять минут? Вы не будете возражать?

Говоря это, он выпустил ее руку и немного отстранился. Затем, так и не дождавшись ответа, вышел из машины, обошел кругом и открыл дверцу, помогая Джини выйти. Выйдя, она сразу же заметила еще один автомобиль, который неотступно следовал за ними. Теперь он стоял неподалеку с работающим двигателем, внутри маячили две мужские фигуры. Хоторн поднял руку и подал им знак. Мотор тут же заглох. В тишине, наполнившей площадь, она расслышала тихое потрескивание раций. Хоторн повел Джини к ее дому, и она увидела, как его взгляд скользнул вверх, остановившись на темных окнах. Почтовый ящик миссис Хеншоу, как заметила Джини, был забит до отказа. На пороге квартиры стояли две бутылки молока, свидетельствуя, что она до сих пор в отъезде. Подойдя к двери, Джини принялась рыться в поисках ключей.

– Вы не будете возражать, если я зайду? – послышался голос Хоторна. – Всего на десять минут. Я не задержусь – мне надо к Лиз.

– Ах, да-да, конечно. Извините, как это я не подумала… – очнулась Джини. – Я вам очень благодарна за то, что подвезли. Сейчас сварю кофе. – Она быстро нагнулась и подняла с коврика у своей двери кипу писем. По их числу несложно было догадаться, что ее уже несколько дней не было дома. Хоторн не подал виду, что заметил это. Он последовал за ней в гостиную и с явным одобрением обвел глазами комнату. Как показалось Джини, его внимание привлекли в первую очередь некоторые предметы несколько потрепанной, но удобной мебели и афиши художественных выставок. Осматриваясь, Хоторн даже прищурился.

– У вас прелестная квартира, Джини. Когда я был таким же молодым, как и вы, то мечтал жить в подобной обстановке. Собственный угол… Кажется, мне удалось создать что-то похожее, когда я учился в Йельском университете. Но уж потом – все. Мой отец неустанно твердил, как мне жить, где… и даже с кем. – Он повернулся к ней и улыбнулся. Улыбка получилась почти горестной. – Как я уже говорил, у нас с вами есть что-то общее. Трудные отцы. Властные…

– Сэм не властен надо мной, – по привычке начала отпираться Джини, однако что-то в выражении лица Хоторна остановило ее.

– Если и не властен, – заметил он сухо, – то уж, во всяком случае, прилагает немалые усилия, чтобы утвердить свою власть. Судя по его выступлению сегодня вечером… – Хоторн подошел ближе, чтобы помочь ей снять пальто. – Если вам любопытно знать, то мне было значительно больше лет, чем вам сейчас, когда я наконец нашел способ справиться с этой проблемой. И даже сейчас… даже сейчас влияние моего отца на меня очень велико. Ребенком я часто ненавидел его – но и любил тоже. Знаете, как трудно бывает, когда эти два чувства обуревают вас одновременно. Гремучая смесь… – Пожав плечами, он замолк. – И все же, думаю, большинство детей испытывают нечто подобное. Наверное, эта проблема – общая для нас обоих, Джини. Нам с вами так и не удалось разорвать эту цепь.

Он стоял совсем рядом, глядя ей прямо в лицо, и говорил тихим, немного насмешливым голосом. На его лице было написано сочувствие с примесью иронии. Помогая Джини снять пальто, он будто невзначай легко провел рукой по ее шее. Глядя на него, девушка все еще чувствовала это прикосновение. Она отчетливо ощущала его близость, понимая, что и он чувствует сейчас то же самое. В Джини неожиданно для нее самой зазвучал зов влечения к этому человеку, но потом так же быстро смолк. Стало любопытно, испытал ли он то же самое, почувствовал ли ее реакцию. Во всяком случае, взгляд Хоторна напряженно застыл на ней. Однако длилось это совсем недолго. Будто движимые одним и тем же инстинктом, они отстранились друг от друга.

Джини пошла на кухню, чтобы приготовить кофе, открыла холодную воду и ополоснула руки и лицо. Она чувствовала себя не совсем уверенно, не вполне владела собой, как если бы бурные события минувшего вечера парализовали ее мысли и чувства. «Все это из-за отца, – говорила себе Джини. – Если бы не его поведение, я была бы в полном порядке». Однако в глубине души она сознавала, что виною ее теперешнему состоянию был не только отец. Немаловажное значение имело и то, как защищал ее Хоторн, то, как он разговаривал с ней вечером, потом в машине и, наконец, здесь, в ее квартире. Этот Хоторн был совсем не таким, каким она привыкла его воспринимать. Он оказался совершенно другим человеком – гораздо более сложным и… интересным.

Войдя в гостиную с подносом, она застала Хоторна стоящим у окна. Он задумчиво вглядывался в темноту ночи. В черном оконном стекле отчетливо отражалось его лицо. Посол казался рассеянным. Он обернулся, лишь увидев в стекле отражение ее лица рядом со своим.

Улыбнувшись, Хоторн явно сделал усилие стряхнуть с себя озабоченность. Он ловко принял у нее из рук поднос с кофе и поставил на стол. Затем задернул шторы и, подождав, когда она разожжет огонь в камине и сядет, сел напротив нее.

– До чего же милая комната, – заметил гость, когда хозяйка наливала кофе.

– Самая обычная, – ответила Джини. – Здесь нет того великолепия, к которому привыкли вы.

– Наверное, именно поэтому она и мне понравилась, – сказал Хоторн. – Великолепие не в моем вкусе. Возможно, оно нравится моему отцу, да и Лиз в какой-то степени не чуждается роскоши. Но что касается меня, то мне такие вещи никогда не согревали сердца. Мэри когда-нибудь рассказывала вам о доме моего детства? – Он вопросительно вскинул глаза. – Уверен, что рассказывала. Жуткий муравейник. Громада с пятьюдесятью спальнями, набитыми добром, которое скопили по меньшей мере пять поколений скаредных Хоторнов, – иронично ухмыльнулся посол. – Я ненавидел свой дом. И до сих пор ненавижу. Стараюсь бывать там как можно реже, но это не помогает. Дом сам навещает меня, причем очень часто, – в моих снах. Мне постоянно снятся его бесконечные коридоры, по которым я все иду, иду и никуда не могу прийти. Ну и, конечно, иногда бывают случаи, когда я просто обязан посетить семейное гнездо наяву. Нужно навещать отца, и я регулярно езжу повидаться с ним и с моими мальчишками.

– Но ведь сейчас ваш отец здесь, в Англии? – поинтересовалась Джини. – Кто-то показал мне его на том ужине в «Савое».

– Да, он здесь. Выбрался на празднование моего дня рождения, если будет что праздновать. Что-то все меньше верится, что эта затея удастся. Заодно ему надо уладить здесь кое-какие дела, вот он и приехал пораньше. Сейчас отец живет с нами. Боюсь, это не лучшим образом сказывается на моей семейной жизни. Они с Лиз никогда не ладили.