Планетски почесал за ухом и поинтересовался, не заболел ли мистер Квин.

— Так есть или нет?

— Конечно есть. У нас есть даже лазарет. Молодой Эд Кросби — сын фермера Айвора Кросби — сейчас дежурит.

— Скажите доктору Кросби, что он может вскоре мне понадобиться.

Надзиратель с подозрением посмотрел на Эллери, потом пожал плечами, отпер дверь камеры, запер ее снова и отошел. Джим лежал на койке, подложив руки под затылок и глядя на голубое небо за зарешеченным окном. Эллери заметил, что он выглядит спокойным, побрился и надел чистую рубашку, расстегнув верхнюю пуговицу.

— Джим…

Хейт повернул голову.

— Привет, — сказал он. — Счастливой Пасхи.

— Джим… — снова начал Эллери, нахмурившись.

Джим опустил ноги на бетонный пол и сел, вцепившись обеими руками в край койки. Покой сменился страхом. Это казалось странным — а впрочем, если подумать, было вполне логично.

— Что-то не так? — Джим вскочил на ноги.

Эллери болезненно поморщился. Вот наказание за то, что он лез в чужие дела.

— Вам понадобится мужество, Джим…

Хейт уставился на него:

— Нора…

— Нора умерла.

Джим застыл с открытым ртом.

— Я только что из больницы. С ребенком все в порядке. Это девочка. Преждевременные роды… операция… Нора была слишком слаба и не выдержала. Она не страдала — просто умерла.

Джим плотно сжал губы и снова опустился на койку.

— Джон Ф. просил меня сообщить вам, Джим. Вся семья сейчас дома — они ухаживают за Гермионой. Джон Ф. просил передать, что он очень вам сочувствует…

Идиотская речь, подумал Эллери. Но ведь он, как правило, был наблюдателем, а не участником. Как избежать мучений жертвы, вонзая ей нож в сердце? Как можно убить за секунду, не причиняя боли? С этим родом насилия Эллери Квин не был знаком. Он беспомощно сел на приспособление, под которым округ Райт скрывал устройство для физиологических потребностей заключенных, думая о его символике…

— Если я могу что-нибудь сделать… — Это уже не просто глупо, а жестоко, сердито подумал Эллери. Что он может сделать? Ведь ему известно, что творится в голове у Джима! Эллери поднялся. — Подождите минуту, Джим…

Но Джим уже был у решетки, вцепившись в прутья обеими руками, словно большая обезьяна, и как будто пытаясь просунуть между ними голову, а вслед за ней и туловище.

— Выпустите меня отсюда! — кричал он. — Черт бы вас побрал! Я должен видеть Нору! Выпустите меня! — Джим закусил губу и выпучил глаза, на его висках набухли вены, а в уголках рта появилась пена.

Когда подоспел доктор Кросби с черным саквояжем и дрожащий надзиратель Планетски открыл ему дверь, Джим Хейт лежал на полу на спине, а мистер Квин стоял на коленях у него на груди, крепко держа его за руки и стараясь не причинить боли. Джим продолжал кричать, но его слова не имели смысла. Доктор Кросби бросил на него взгляд и достал шприц.

Твин-Хилл — приятное место весной. На севере возвышается Лысая гора, почти всегда носящая белую шапку на зеленых плечах, словно брат Тук.[61] В лесистой впадине между двумя абсолютно одинаковыми холмами[62] мальчишки охотятся на сурков и зайцев, а иногда вспугивают лань. Сами же холмы густо населены мертвецами.

На восточном холме находятся фермерское, еврейское и католическое кладбища — они сравнительно «новые», поскольку ни одно надгробие не датировано раньше 1805 года.

Зато на западном холме расположены по-настоящему старые кладбища различных протестантских конфессий, а на самом видном месте — семейный участок Райтов, в центре которого покоится основатель города Джезрил Райт. Разумеется, его могила не открыта стихиям: ветры с Лысой горы не щадят травянистый покров. Дед Джона Ф. построил над ней красивый мавзолей из вермонтского гранита — белый, как зубы Пэтти Райт. Сама могила находится внутри, и если вы приглядитесь как следует, то увидите высеченные на маленьком надгробном камне имя основателя, полную надежды цитату из Откровений[63] и дату — 1723 год.

Участок подбирается почти к самой вершине западного холма. Основатель, очевидно не лишенный деловой хватки, застолбил достаточно территории для своих потомков на целую вечность, как будто не сомневался, что Райты будут жить и умирать в Райтсвилле вплоть до Судного дня. Остальным приходилось довольствоваться остатками, но они не роптали, помня, кто основал их город. Кроме того, это превращало кладбище в достопримечательность. Райтсвиллцы всегда возили приезжих на Твин-Хилл, на полпути к Слоукему, показать могилу основателя и участок Райтов.

Автомобильная дорога заканчивается у ворот кладбища, неподалеку от ограды райтовского участка. От ворот тянется аллея под такими древними деревьями, что удивляешься, почему они не ложатся от усталости и не просят себя похоронить. Но весной из их твердой черной кожи начинают буйно расти зеленые волосы, словно смеясь над смертью. Возможно, этому способствует обилие захоронений на склоне холма.

Заупокойная служба по Норе во вторник, 15 апреля, была скромной. Доктор Дулиттл произнес несколько слов в часовне морга Уиллиса Стоуна на Алпер-Уистлинг-авеню в Хай-Виллидж. Присутствовали только семья и близкие друзья — мистер Квин, судья и Клэрис Мартин, доктор Уиллоби и несколько банковских подчиненных Джона Ф. Фрэнк Ллойд держался чуть поодаль, напрягая зрение, чтобы разглядеть чистый неподвижный профиль в медном гробу. Он выглядел так, будто неделю не спал и не менял одежду. Когда взгляд Герми устремился на него, он съежился и отошел… Всего в часовне собралось не более двадцати человек.

Герми держалась великолепно. Она сидела прямо в новом черном платье, слушая доктора Дулиттла, а когда все проходили мимо гроба, чтобы попрощаться с Норой, слегка побледнела и быстро моргнула, но не заплакала. По словам Пэт, причина была в том, что у нее не осталось слез. Джон Ф. выглядел маленьким сморщенным старичком с красным носом. Пэт пришлось взять его за руку и отвести в сторону, чтобы дать мистеру Стоуну опустить крышку гроба. Зато сама Нора казалась молодой и безмятежной. Она была обряжена в свадебное платье. Перед возвращением к автомобилям Пэт забежала в офис мистера Стоуна.

— Я звонила в больницу, — сказала она, выйдя. — С малышкой все в порядке. Она растет в инкубаторе, как маленький овощ.

Губы Пэт задрожали, и мистер Квин обнял ее за плечи.

Вспоминая об этом позже, Эллери понимал психологию поведения Джима. Но в тот момент это было невозможно, так как Джим безупречно сыграл свою роль и одурачил всех, включая Эллери.

Джим появился на кладбище между двумя детективами, словно живой сандвич. Он выглядел почти так же, как в зале суда, хотя резко отличался от того Джима, чью грудь Эллери прижимал коленями к полу камеры. Его отчаяние было настолько глубоким, что придавало ему сдержанность и даже достоинство. Он спокойно шагал по дорожке под старыми деревьями, игнорируя обоих стражей, к вершине холма, где, как открытая рана, зияла свежая могила, готовая принять Нору. Автомобили оставили у ворот.

Райтсвиллцы наблюдали за церемонией на почтительном расстоянии — нужно отдать им должное. Но они присутствовали на кладбище, молчаливые и любопытные — лишь иногда раздавался шепот или чей-то указательный палец о чем-то красноречиво повествовал.

Райты стояли у могилы, как скульптурная группа, воплощающая скорбь. Лола и Пэт прижимались к отцу и Гермионе. Сестру Джона Ф., Табиту, уведомили должным образом, но она телеграфировала, что больна и не может прилететь на похороны из Калифорнии, что Бог дал, Бог и взял и, возможно, это к лучшему, если Нора упокоится в мире. Джон Ф. скомкал телеграмму и швырнул ее в камин, где Луди утром развела огонь, чтобы хоть немного согреть большой старый дом. На кладбище, помимо семьи, присутствовали Эллери Квин, судья Мартин с Клэрис, доктор Уиллоби, еще несколько человек и, конечно, Доктор Дулиттл. Когда привели Джима, по рядам зрителей пробежал шепот, а глаза напряглись в расчете, что встреча явится наиболее интересной частью церемонии. Но ничего примечательного не произошло. Губы Герми шевельнулись, а Джим подошел к ней и поцеловал ее. Больше он ни на кого не обратил внимания и молча остановился у могилы.