Мелани пожала плечами.

– Ладно, слушаю.

– Когда я еще только начинал петь, Джини оставила меня. Она объяснила, что не хочет мешать, она не может прижиться в музыкальном мире и будет только помехой. Это случилось тринадцать лет назад. Я понятия не имел, что она ждет ребенка, иначе я не дал бы ей развод. В любом случае я сделал глупость, что отпустил ее, ведь я не могу ее забыть. Сегодня на автостоянке я увидел женщину, похожую на Джини, остановил автобус, но, когда попытался пробиться к ней, мои почитатели обезумели, и нас чуть не затоптали.

– Она наверняка приехала за мной, чтобы не дать мне встретиться с вами.

– Расскажи мне о ней. – Он подался всем телом вперед, пульс бешено забился в висках. – Я должен знать: твоя мама замужем или влюблена в кого-нибудь?

Установившееся молчание казалось ему полным опасности.

– Она ни с кем не встречается, – наконец услышал он.

– Дай мне номер телефона, я позвоню и скажу, что все в порядке, и сам привезу тебя домой.

– Вам нельзя этого делать! Она убьет меня! – воскликнула Мелани.

– Не думаю. Твоя мама никогда и мухи не обидела.

– Вы же не ее ребенок. Вы не знаете ее так, как я.

– Я буду рядом и защищу тебя.

Она подалась вперед и нерешительно коснулась его руки. Он тут же с удовольствием взял ее руку в свою.

– Вы не такой, о каком я мечтала, – проговорила она, запинаясь, – но, может быть, вы подойдете.

– Мелани, ты прелесть.

Она не сопротивлялась, когда он обнял ее.

– Запомни, я только сказала «может быть», – прошептала она, прижимаясь к его широкой груди. – И тебе нужно обязательно принять душ. – Но тут же испугалась и всхлипнула: – Зря я так сказала, да? Это просто потому, что я не знаю, что тебе сказать.

– Ты можешь говорить мне все, что хочешь, Мелани. Все, что хочешь.

Джордан решил позвонить Джини, когда никто не сможет услышать их разговор, и потому отложил звонок до той поры, пока они из суматохи «Астродома» не вернулись к нему в отель. Он снимал весь верхний этаж в самой роскошной гостинице Хьюстона. Мелани взяла одну из его гитар и пошла в соседнюю комнату, где ее ждали Вулф и Луи, совершенно ею очарованные. Едва она ударила по струнам и запела, оба объявили, что у них не осталось никаких сомнений: это дочь Джордана. И она, по их мнению, «то, что надо», как и ее отец.

Но не по мнению Фелиции.

– Ты будешь дураком, если позволишь этой девчонке морочить себе голову, Джордан. – Фелиция кипела от бешенства. – Настоящим дураком! Даже хуже, потому что не хочешь ехать со мной в больницу. У тебя, возможно, внутреннее кровоизлияние.

– Я знаю, что ты беспокоишься обо мне, и благодарен за заботу. Но сейчас, если ты не против, я бы хотел остаться один. Надо позвонить ее матери.

– Мне уйти, да?

Он устало посмотрел на нее.

– Неужели я прошу так много? У тебя есть собственный номер. А я ужасно устал, к тому же мне еще придется отвозить Мелани домой.

– Тебе не обязательно ехать самому. Ты мог бы попросить Джейка…

– Я обещал Мелани, – в голосе Джордана прозвучали металлические нотки.

– Тогда я поеду с тобой.

– Нет.

– Ты всерьез воспринял эту историю об отце, не так ли? Но ведь ты даже не можешь быть уверен, что это твой ребенок.

– Я уверен.

Что-то в его тяжелом взгляде заставило Фелицию понять, что лучше уступить.

– Ну, хорошо, я ухожу. – Она схватила свою сумочку и со злостью выскочила из комнаты.

Когда Джордан убедился, что она не вернется, он пошел в спальню, закрыл дверь на ключ и снял трубку. После третьего гудка раздался голос Джини:

– Слушаю вас.

Нежные нотки ее неуверенного голоса прозвучали для него как самая сердечная ласка, и Джордана бросило в жар. Рука крепко вцепилась в трубку, и он почти возненавидел Джини за ту власть, которую она имеет над ним даже спустя тринадцать лет.

– Говорит Джордан, – сказал он спокойно, опускаясь на кровать и презирая себя за нелепую верность ей. Она бросила его, заставила родителей солгать, что умерла… А он такой дурак, что все еще мечтает о ней!

– Господи… – пробормотала она, и от безрадостной нотки обреченности в ее тихом голосе все в нем содрогнулось.

– Это в самом деле была ты на «Астродоме», правда? – требовательно и жестко спросил он, вспоминая, какой опасности подвергал себя, пытаясь добраться до нее.

– Да.

– Так, значит, с тобой все в порядке? – его голос звучал ровно.

– Да, – прошептала она. – А как ты? Я думала, они убьют тебя.

– Пожалуй, впечатление было именно такое. Но я отделался несколькими синяками, – успокоил он ее. Однако гнев заставил его добавить: – Как будто тебе не все равно!

После короткой паузы она мягко произнесла:

– Мне не все равно, Джордан.

И оттого, что эти пять слов, которые наверняка были для нее всего лишь данью вежливости, так много значили для него, он разозлился еще больше.

– Все эти годы ты заставляла меня верить, что тебя нет на свете! – отрывисто бросил он.

– Да.

– Черт побери! – в голосе его звучала боль. – И это все, что ты можешь сказать?

– Джордан, я… я думала, так будет лучше.

– Ты думала, что будет лучше, если Мелани не узнает меня, – выдавил он, наполнив слова горьким сарказмом.

– Да.

– Как ты могла?! Столько лет я оплакивал тебя. Каково бы тебе было, если б я умер? Если бы не подпускал тебя к твоему единственному ребенку?

– Джордан, я… – голос звучал неестественно, точно она старалась удержать рыдания, по том оборвался. Джини была так расстроена, что не могла говорить.

Услышав, как дрогнул и прервался ее голос, Джордан заставил себя сдержать гнев.

– Я только хотел, чтобы ты знала, с Мелани все в порядке. – Он постарался говорить обычным спокойным тоном, под которым, однако, угадывались сильные, с трудом сдерживаемые эмоции. – Сейчас она здесь, у меня в отеле. Я ее привезу примерно через час.

– Джордан, может быть, тебе лучше не приезжать самому?

– Лучше для кого: для тебя? – спросил он презрительно, вновь ощутив приступ всепоглощающего гнева, из-за того что она отвергает его.

– Для всех. У нас с Мелани семья. В нашей жизни для тебя нет места.

– Нет места… – Все внутри него как будто стянуло узлом от боли, когда он понял, что она всерьез решила не впускать его в свою жизнь. – Теперь послушай меня, Джини Джекс, – заговорил он как-то странно, это было так непохоже на его манеру говорить. – Ты все еще носишь эту фамилию, независимо от того, нравится она тебе или нет. Я возвращаюсь в твою жизнь, даже если ты этого не хочешь. Ты скрывала от меня мою дочь. Тринадцать лет ты жила, как считала нужным. Теперь будет так, как сочту нужным я!

Он бросил трубку на рычаг, прежде чем она успела сказать что-нибудь, способное оттолкнуть его. Он был в замешательстве. Значит, она не хочет, чтобы он вторгался в ту уютную жизнь, которую она построила для себя. Это чувство причиняло боль. Но, вспомнив, какой он ведет образ жизни, Джордан не мог винить ее. Как бы он ездил на гастроли вместе с Джини и Мелани? Неужели ему пришлось бы оставить музыку? Сказать всем, кто работает вместе с ним, что они больше не нужны? Музыка – его жизнь, его душа. Но Джини и их дочь – тоже. У него нет ни малейшего представления о том, как выйти из этого положения. Единственное, в чем он уверен: пустота, которую он ощущал все эти годы, считая, что Джини больше нет, исчезла теперь, когда он узнал, что она жива, что у них дочь.

Джордан решил сделать все, чтобы вернуть жену.

Было уже два часа ночи, когда лимузин Джордана бесшумно затормозил под кронами черных деревьев перед домом Джини. Влажный ветерок шевелил листья, и они шелестели, как сухая бумага. Далеко на горизонте молния осветила черное небо, прогремел гром. Мелани по дороге заснула, прислонившись к плечу отца так естественно, как будто они знали друг друга всю жизнь, а не несколько часов.