– Хорошо, – согласилась она неохотно. – Мы приедем. На лето. А там посмотрим.

– У меня еще две недели турне. К тому времени закончится учебный год.

– Да. – Все происходящее казалось ей нереальным.

Он словно баюкал ее на руках:

– Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива, Джини.

Его неожиданная нежность и участие застали ее врасплох, сердце забилось быстрее. Она испугалась того, насколько уязвима для него – для его случайных прикосновений, воображаемой доброты в его голосе. Горло сдавило, она с трудом дышала. Внезапно ей пришло в голову, что благодаря обаянию, которое она так сильно ощущала, ему очень просто увлечь ее. Но в этом таилась огромная опасность. Да и вряд ли это поможет решить многочисленные проблемы, возникшие между ними.

Он хочет, чтобы она была счастлива… И она решила сказать ему что-то обидное, ведь она приняла решение держать его на расстоянии.

– Ты что же, думаешь, тебе удастся насильно сделать меня счастливой, Джордан?

Она сразу почувствовала, как он напрягся.

– Если придется. – Ответ прозвучал спокойно, с едва различимой тревогой.

Он все еще не разжимал объятий. Пальцы поглаживали ее руки, и эти движения беспокоили больше, чем слова. Наверное, он презирает ее за тот трепет, который пробуждают в ней тепло его рук и близость к нему.

– Джордан, я должна еще кое-что знать. – Она осеклась.

– Да?

От его глаз некуда спрятаться, ей почудилось, что в них, как в черном пруду, можно утонуть.

– У тебя кто-то есть? Другая женщина… – слабым голосом спросила она. Ну зачем этот вопрос? Теперь ему ясно, что он ей небезразличен.

Джордан погладил ее по волосам.

– Да, у меня была женщина, – признался он, – но теперь, когда я нашел тебя, там все кончено. Я не откладывая поговорю с ней. Она поймет. Джини, ты единственная, кого я любил в своей жизни.

Непоколебимая твердость, с какой он говорил о любви к ней, и намерение немедленно избавиться от той женщины заставили Джини содрогнуться. Когда она ему надоест, неужели он точно так же избавится и от нее?

И что она тогда будет делать? Как переживет это?

Он почувствовал ее сомнения.

– Джини, забудь все, что ты читала или слышала обо мне. Там одни выдумки. За эти годы у меня, конечно, были женщины, и последняя значила для меня больше других. Но ни в одной я не нашел того, что было между нами. Наверное, поэтому я во что бы то ни стало хочу вернуть тебя.

Как она хотела верить ему!

Он склонился над ней, пытаясь убедить ее единственным способом, который – он знал – поможет. Джини ощутила тепло его дыхания сзади на шее, а прикосновение его губ вызвало дрожь восторга.

Его руки плавно скользили по спине, прижимая ее все крепче. Кровь загорелась от древнего, как мир, инстинкта.

– Скажи, что ты попытаешься вернуться ко мне, Джини! Это все, что я прошу.

Теперь его губы были около уха, зубами он покусывал чувствительную к ласке мочку.

– Я не могу думать, когда ты со мной, – задыхаясь, проговорила она.

– А я и не хочу, чтобы ты думала, я хочу, чтобы ты чувствовала.

В том-то и дело. Все ее чувства всегда были подвластны ему. Она не хотела ничего обещать в тот момент, когда ее пронзала дрожь желания.

Джини вырвалась из его рук и отступила на шаг, преодолевая искушение. Но его страстный взгляд не отпускал ее.

– Хорошо, Джини, – проговорил он хрипло, стараясь следить за своим тоном. – Делай как знаешь! Увидимся через две недели. Но ты приедешь, иначе я найду способ заставить тебя.

– Как ты не понимаешь, мне это труднее, чем тебе, – пробормотала она устало. – Я ничего не могу обещать в этих условиях. Страсть – это еще не любовь. Если мы примем на себя обязательства сегодня, когда ни в чем не уверены, завтра мы можем о них пожалеть.

– В этом и заключается различие между нами, Джини. Мне наплевать на завтрашний день.

Он сделал шаг вперед и обнял ее за талию. Она подумала, что он собирается поцеловать ее, и не была уверена, сможет ли сопротивляться. Ощутив вкус его губ, она вряд ли сможет отказать ему.

Но Джордан не стал ее целовать, а только с силой потянул за собой.

– Раз все решено, я могу ехать, – заявил он. – Не кажется ли тебе, что мы можем сообщить Мелани о нашем счастливом решении?

Его потрясающая улыбка и мягкая ирония в голосе тронули слабые струнки в ее сердце.

Но когда он опять взглянул на нее, лицо его было суровым, бестрепетным, и ей стало страшно: неужели придется пройти весь этот крестный путь?

Джини перегнулась через кресло Мелани, и теперь обе смотрели, как самолет Джордана делает последний круг перед посадкой в Международном аэропорту Лос-Анджелес. Саманта не переставая мяукала в своей клетке, стоявшей на пустом кресле по ту сторону от прохода.

– Как ты думаешь, папа приедет встретить нас, по крайней мере в аэропорту? – с надеждой спросила Мелани.

– Он сказал, что попытается, – ответила Джини, надеясь, что в ее голосе звучит безразличие.

С тех пор как Джордан уехал две недели назад, он звонил по телефону из Калифорнии, но его голос был всегда бесстрастным. Он сказал, что из-за неожиданно возникших проблем с альбомом, который он записывает, он не может приехать за ними в Хьюстон. Разумеется, Мелани поверила этим отговоркам, но Джини подумала: уж не означает ли его сдержанность, что он сам сомневается, прав ли был, уговаривая их приехать. Наверное, порвать с той женщиной, с которой он теперь живет, оказалось труднее, чем он предполагал.

Джини заставила себя не думать об этих отравляющих душу вещах. Если она намерена сомневаться в каждом его слове, лучше было и не приезжать в Калифорнию.

– Ой, какой он огромный! – От волнения у Мелани даже перехватило горло, когда она разглядывала город сверху.

Джини была рада отвлечься от горьких мыслей.

Под ними лежал внушающий ужас мегаполис из стекла и стали, он раскинулся на огромном пространстве от изборожденных ущельями коричневых скалистых гор до голубых вод Тихого океана.

Через несколько минут самолет был на земле, и они поспешили к ожидавшему их «кадиллаку», нанятому Джорданом. Их тотчас окружили репортеры, но людям Джордана вовремя удалось отгородить их с двух сторон и провести к машине, точно по коридору. Саманта мяукала как сумасшедшая в своей клетке, несмотря на все попытки Мелани успокоить ее.

У Джини защемило сердце, когда она увидела море незнакомых людей – вся эта толпа давилась, только чтобы оказаться рядом с Джорданом. Три фотоаппарата одновременно вспыхнули у ее лица, и она оступилась на краю тротуара. Кто-то рядом подхватил ее под руку, помогая удержаться.

– Он не приехал! – воскликнула Мелани, ее детский голосок задрожал.

– Да, не приехал, – как эхо, повторила Джини. Почему эта мысль наполнила ее свинцовой тяжестью?

Мать и дочь дошли до белого «кадиллака», шофер открыл дверцу. Вокруг суетились люди, кричали, толкались, упрашивая ответить на несколько вопросов или повернуться и позировать для фото.

Внутри роскошной автомашины мягкий, с гибкими интонациями женский голос приветствовал их.

– Добро пожаловать в Лос-Анджелес, Джини, – промурлыкала Фелиция, отодвигаясь на кожаном сиденье, чтобы дать им место. Фанаты теперь барабанили по ветровому стеклу. Фотокамеры беспрерывно щелкали. Песни Джордана вырывались из стереоколонок внутри автомобиля.

А Фелиция улыбалась так, словно находила все происходящее очень забавным.

Джини с облегчением забралась в машину. Ей уже действовала на нервы эта суматоха. Глаза Саманты горели огнем, серая шерстка поднялась дыбом, когда Мелани через окно поставила ее клетку на сиденье.

– Очень надеюсь, что у нас не сломаются «дворники», – заметила Фелиция мягко, уменьшая звук магнитофона, – но совсем не потому, что здесь часто идет дождь.

Аромат сирени заполнял салон. Несомненно, духи Фелиции.

Откинувшись на подушки из белой кожи, стройная, с кошачьей грацией, Фелиция выглядела потрясающе в голубом с красным отливом облегающем платье. Золотистые волосы красиво перевязаны лентой в цвет платья, в ушах золотисто-черные серьги с эмалью. Калифорнийский загар ее был, как всегда, великолепен. Так же как и ногти цвета лаванды. Фелиция источала аромат денег, успеха и изысканности Беверли-Хиллз. Она была именно такой женщиной, которая, по мнению Джини, нужна Джордану.