Наступившее Рождество не было белым; оно было серым – серым, промозглым и ветренным, словно в ожидании снегопада. Но Эбби это совершенно не трогало. Поднявшись в шесть утра, она стащила сонных родителей с постели и, щебеча, будто птичка, взбежала вверх по лестнице. Включив гирлянду на елке, принялась открывать подарки. К десяти начали приходить ее друзья, внося новые подарки и новую сумятицу. Первыми явились Джордж и Мира Шульманы с сыновьями-близнецами по имени Боб и Рон, затем Мэгги и Чак с тремя своими «индейцами», затем Лен ди Сильвио с восьмилетним монстром Барбарой, немедленно учинившей драку с Эбби и, наконец, семья Риггсов с восьмилетним Джимми и десятилетней Энн. Когда подошла Жанет, дети носились по этажам, словно обезьяны.

– Боже мой, вот так детский сад – или зоопарк! – вскричала она, ускользая от скатившегося по лестнице Рона Шульмана в индейском уборе из перьев, с ужасно похожим на настоящий автоматом и пластиковой мумией в руках.

– Уж, скорее, зоопарк, – простонала Пола, торопясь на кухню, чтобы приготовить горячее какао и печенье. – Иногда, я кажусь себе мазохисткой, – кто еще способен этим заниматься?

Уровень шума превышал дискотеку, но, когда подали угощение, он значительно снизился. В тот момент, когда Барбара ди Сильвио сунула печенье за шиворот Эбби, раздался звонок в дверь.

– Мне казалось, все уже в сборе, – заметил Майлз.

– Дорогой, сейчас твоя очередь открывать дверь. Майлз заторопился вниз и через минуту возвратился в сопровождении нагруженных подарками Дункана и Роксанны.

– Веселого Рождества! – загремел Дункан в лучших традициях Санта-Клаусов. – Мы весело гуляем и елку украшаем – все такое прочее… Майлз, эта зеленая коробка для тебя…

– А синяя – для вас. Пола, – добавила Роксанна, протягивая ей коробочку, по бирюзовой обертке которой Пола определила магазин «Тиффани».

– Эбби, а тебе предназначено пять коробок, – сообщил Дункан.

– Пять, – взвизгнула Эбби, округляя глаза и походя на собаку из сказки про огниво.

– Пять! Старый Санта сказал, что ты – настолько хорошая девочка, что он дарит тебе целых пять. Как тебе это нравится?

Волнение Эбби проявилось в той быстроте, с которой она вскрывала коробки с игрушками от Шварца. Майлз замычал в восторге, разворачивая подарочный альбом из тридцати двух сонат Бетховена под редакцией Артура Шнабеля.

– Как вы догадались, что я всегда о них мечтал? – спросил он.

– О них мечтают все пианисты, – ответил Дункан. – И никто не знал их лучше Артура. Впрочем, побывав здесь в прошлый раз, я заметил их отсутствие. Понимаешь? Я ничего не упускаю. Пола? Вы не открыли свой подарок.

Пола отчаянно прикидывала, чем можно наскоро отдарить Дункана и Роксанну, поскольку ей и в голову не пришло купить что-либо для них. Растянув губы в улыбке, она открыла коробочку: там находилась изящная круглая брошь чеканного золота.

– Какая прелесть!

– Знаю, что правила не позволяют едва знакомому мужчине, такому, как я, покупать драгоценности чужой жене, но в моем возрасте это не возбраняется. А кто эта очаровательная леди с южным загаром? Мать Майлза?

Пока Майлз знакомил их с присутствующими, Пола взяла соболиную шубу Роксанны и заспешила вниз вместе с Мэгги.

– Что же им подарить? – прошептала она. – Я совершенно об этом не подумала.

– Заверни тот художественный альбом, который принесли мы с Чаком.

– Ни за что! Он прекрасен, а Эндрю Уайет – мой любимый художник.

– Потом ты сможешь купить другой. Главное – он дорогой и у тебя нет времени для капризов. Слава Богу, я его не надписала… Ты видела когда-нибудь такого роскошного соболя? – Она провела ладонью по отлично выделанным шкуркам шубы, которую Пола уложила на постель. – Не украсть ли мне ее?

– А ты видела когда-нибудь такую роскошную женщину, как Роксанна? – сухо осведомилась Пола, добавив, что не прочь была бы украсть саму Роксанну.

– Зачем?

– Она мне не нравится. Впрочем, ее отец тоже. Пола извлекла из шкафа золотистую оберточную бумагу и красную ленту и принялась отрезать лист.

– Почему не нравятся? – удивленно взглянула на нее Мэгги. – Мне они кажутся вполне очаровательными;

– Не знаю, – пожала плечами Пола. – Просто, они слишком любезны. Слишком раскованы. Назови меня циником, но я не доверяю людям, ни с того ни с сего бросающимся тебе на шею.

– Понимаю, почему она тебе не нравится, – улыбнулась Мэгги. – Ты боишься, что она похитит твоего сексуального мужа.

Пола глянула на подругу, продолжая заворачивать подарок.

– Очень мило с твоей стороны.

– О, пожалуйста не принимай это всерьез! Я не виню тебя в неоправданной ревности.

– Я не ревную! – отрезала Пола. – Просто мне не нравится их назойливость.

– Как угодно, – пожала плечами Мэгги. – Вообще-то, я не прочь заполучить ее в качестве покупательницы. Держу пари, что она могла бы привести за собой шикарную клиентуру.

Пола молча закончила упаковку альбома и, торопливо надписав карточку, сунула ее за ленту. Затем обе подруги с безразличным видом вернулись наверх, где Дункан наигрывал «Джингл Беллз» для толпящихся вокруг и распевающих во все горло малышей. Пола протянула подарок Роксанне, та открыла его и пришла в искренний восторг.

– Мы с Дунканом обожаем Уайета! – восклицала она. «Терпеть не могу людей, называющих родителей по имени», – подумала Пола.

– Его картины обладают какими-то мистическими свойствами, – продолжала Роксанна. – Похоже, изображенные им дома скрывают в себе магические тайны…

– Мне казалось то же самое, – согласилась Пола. «Магические тайны. И в тебе тоже, Роксанна. В чем заключается твоя тайна?».

– Сыграйте что-нибудь из Битлз! – вскричала Эбби, и Дункан с готовностью заиграл «Вчера».

– А теперь рождественские песенки! – попросила Барбара ди Сильвио и остальные единодушно поддержали ее. Дункан поднялся.

– На сегодня хватит, дети.

– Ну пожалуйста, хоть одну!

– Я уже сыграл вам «Джингл Беллз».

– Но это обычная, а не рождественская.

– Пожалуйста, сыграйте «Придите все, кто верует».

– Да, да! Мы хотим эту песенку! Дети запрыгали и ужасно зашумели. К удивлению Полы, благодушное лицо великого маэстро похолодело.

– Я сказал нет.

Дети поняли, что случилась какая-то неприятность и отступили, позволяя ему выйти из-за пианино. Барбара ди Сильвио украдкой показала ему в спину язык. Но когда он подошел к Поле и Жанет, холодность исчезла.

– Что за пианино! – с отвращением бросил он. – Как вы позволяете Майлзу с его талантом играть на подобном инструменте?

– Я знаю, что оно ужасно, но мой сын больше не играет, – смутилась Жанет.

– И напрасно. Напрасно! Какие руки! На всем белом свете не сыщешь и сотни пар подобных.

– Да, руки в самом деле великолепны, – воспряла духом Жанет. – Помню, я слушала, как он играл будучи малышом и думала: «Боже, ну кто в его возрасте может сыграть столь же прекрасно?»

Насколько Пола знала свекровь, та могла, при случае, говорить о сыне часами, поэтому она поднялась, чтобы помочь матерям одевать детей.

«По крайней мере, с Жанет ему не придется играть в Великого инквизитора, – подумала Пола, – Та и по своей воле расскажет ему что угодно…»

Мэгги и Чак ушли последними.

– Почему он не сыграл рождественскую песенку? – шепнула Мэгги, целуя на прощание хозяйку.

– Не спрашивай. Может, он переодетый Скрудж.[3]

– Действительно, странно. Детям так нравилась его игра и вдруг – бац! А впрочем, сделаем скидку на артистический темперамент. Пока. Веселого Рождества и всего хорошего!

– До свидания. Спасибо за подарки. – Пола поцеловала Чака и троих малышей и поднялась по лестнице. Оказавшись в гостиной, она услышала слова Жанет: «А когда ему было восемь, имейте в виду, он уже играл „Апассионату“ и большинство труднейших этюдов Шопена. Все говорили, что он абсолютный гений!»…