– Тогда отправляйся в свою комнату без ужина. Ну, – приказала она. – А когда папа вернется, то обязательно узнает о твоем поведении.

– Мне все равно. Ему следует узнать и об этом, и о том, как ты жестоко обходишься со всеми в этом доме, о том как все расстроены и поговаривают об уходе.

Я выбежала из столовой. Сначала я пошла в мамину комнату, надеясь, что она заступится за меня, но мама уже спала, поев немного того, что принесла ей Лоуэла. Расстроенная, я отправилась в свою комнату. Я была злой, уставшей и голодной. Вдруг я услышала робкий стук в дверь. Это была Лоуэла, которая принесла мне поднос с едой.

– Если Эмили увидит, она пожалуется папе на твое неповиновение, – сказала я, неохотно забирая у нее поднос.

– Ничего страшного, мисс Лилиан. Я слишком стара, чтобы беспокоиться об этом. Дело в том, что дни мои здесь сочтены. На этой неделе я скажу об этом Капитану.

– Сочтены? Что ты имеешь в виду, Лоуэла?

– Я собираюсь покинуть Мидоуз и уеду жить к моей сестре в Южную Каролину. Она ушла на пенсию со своей работы, пришло время и для меня.

– О, нет, Лоуэла, – закричала я. Она была для меня больше, чем семья или прислуга по дому. Сколько раз я прибегала к ней с порезанным пальцем или разбитой коленкой. Лоуэла выхаживала меня во время всех моих болезней в детстве, штопала, подшивала мою одежду. Когда умерла Евгения, Лоуэла больше других утешала меня, а я – ее.

– Мне жаль, дорогая, – сказала она, но затем улыбнулась. – Но не волнуйся за себя. Ты уже большая и умная девочка. И скоро у тебя будет свой собственный дом, и ты тоже сможешь уехать отсюда. Она крепко обняла меня и ушла.

Мысль о том, что Лоуэла покинет Мидоуз, наводила на меня тоску. Мне уже не хотелось есть, и я бессмысленно уставилась на еду, которую она принесла, без всякого интереса тыкала вилкой в картофель и мясо. Неожиданно дверь в мою комнату распахнулась, и на пороге я увидела Эмили.

– Я так и думала, – сказала она. – Я видела, как Лоуэла кралась тайком. Ты пожалеешь об этом, да вы обе пожалеете, – пригрозила она.

– Эмили, единственное, о чем я сожалею, что умерла бедняжка Евгения, а не ты, – отрезала я. Она, побагровев, онемела. Затем, подняв плечи, молча повернулась, и ушла. Я слышала стук ее каблуков в коридоре, затем хлопнула дверь ее комнаты. Я глубоко вздохнула и принялась за еду. Я знала, что мне потребуются силы, чтобы выдержать то, что за этим последует.

Мне не пришлось долго ждать. Когда вечером вернулся папа, Эмили встретила его в дверях и сообщила ему о моем поведении за столом, и о том, как мы с Лоуэлой ослушались ее приказов. Я рано легла спать, и меня разбудил звук тяжелых папиных шагов в коридоре. Его ботинки тяжело стучали по полу, и неожиданно он распахнул дверь моей комнаты. В проеме двери я увидела его силуэт. В руке он держал толстый ремень из воловьей кожи. Мое сердце глухо забилось.

– Зажги лампу, – приказал он.

Я поспешила выполнить приказ. Затем он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его лицо было красным от гнева, я почувствовала запах виски. Казалось, что он в нем просто выкупался.

– Ты пренебрегаешь Библией, – сказал папа. – Ты богохульствуешь за обеденным столом? – Его гнев был не только в голосе, взгляд его черных глаз был прикован ко мне. Я едва дышала от страха.

– Нет, папа. Эмили просила меня прочитать, и я сделала это. Я прочитала больше пятнадцати страниц, но она не позволила остановиться, а я была голодна.

– Так для тебя телесное желание выше духовного?

– Нет, папа. Я и так достаточно много прочитала из Библии.

– Ты не можешь знать, что достаточно, а что – нет. Я говорил тебе, чтобы ты подчинялась Эмили так же, как и мне! – сказал он, приближаясь ко мне.

– Я так и делала, но Эмили была слишком несправедлива и жестока не только со мной, но и с Лоуэлой и Генри и…

– Отверни одеяло! – приказал он. – Отверни!

Я быстро повиновалась.

– Повернись на живот, – последовал приказ.

– Папа, пожалуйста, – умоляла я. Я расплакалась, он стиснул мои плечи и грубо перевернул меня. Затем он поднял мою ночную рубашку так, что вся спина оказалась голой. Сначала я почувствовала только прикосновение его ладоней, как будто он мягко меня поглаживал. Я было обернулась, но он заорал на меня:

– Отвернись, дьявол!

И в этот же момент я почувствовала первый удар. Ремень врезался в мою плоть. Я завизжала, но удары сыпались один за другим.

Папа и раньше бил меня, но никогда он не порол меня так остервенело. После первого удара я была слишком ошеломлена, чтобы заплакать, я давилась своими рыданиями. Наконец, папа решил, что достаточно меня наказал.

– Никогда, никогда не перечь приказам в этом доме и никогда не хлопай Библией по столу, как будто это обычная книга, – медленно, с расстановкой проговорил он.

Мне хотелось все высказать, но я усилием воли постаралась подавить это желание.

Мое тело так сильно горело, что боль дошла до сердца, и мне казалось, что ремень рассек мое тело пополам. Я не двигалась и еще некоторое время слышала, что он стоял надо мной, тяжело дыша. Затем он повернулся и вышел из комнаты. Я лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку, до тех пор, пока мои слезы не вырвались наружу.

Но через минутку я снова услышала шаги. Я застыла в ужасе, решив, что он вернулся. Затылком почувствовала, что кто-то стоит рядом. Я повернулась и увидела, что рядом со мной, опустившись на колени, стоит Эмили. Я видела наклон ее головы, но могла смотреть на нее только с ненавистью. Она подняла голову и поставила свои острые локти на мои ссадины так, что я почувствовала боль с новой силой. В ее руках была стиснута толстая черная Библия. Я застонала, протестуя, но Эмили не обращая внимания, только сильней облокотилась, чтобы я не могла отодвинуться.

– Кто выроет яму, тот и попадет в нее, а кто пройдет через изгородь, того укусит змей, – начала она.

– Уйди от меня, – хрипло взмолилась я. – Эмили уйди от меня. Ты делаешь мне больно.

– Слова, слетающие с уст мудреца, – милосердие, – продолжала она.

– Уйди от меня. Убирайся! – закричала я. – Убирайся! – и я наконец, почувствовала, что ее усилия ослабли. Она поднялась, но осталась стоять рядом, пока не закончила чтение и не закрыла Библию.

– Да воздастся ему, – сказала она и удалилась.

Раны так болели, что я не могла сидеть, единственное, что мне оставалось – это лежать и ждать, когда боль утихнет.

Вскоре после визита Эмили ко мне пришла Лоуэла. Она принесла с собой целебную мазь.

– Бедняжка, – сказала она. – Моя бедная малышка.

– О, Лоуэла, не покидай меня. Пожалуйста не оставляй меня, – умоляла я.

– Я не покину тебя прямо сейчас, но я нужна и моей сестре, и мне придется уехать.

Она крепко обняла меня, и мы посидели так вместе некоторое время. Затем она поправила одеяло и укрыла меня. Поцеловав меня в щеку, она удалилась. Мне все еще было ужасно больно, но руки Лоуэлы значительно облегчили мои страдания. Успокоенная Лоуэлой, я наконец, смогла заснуть.

Я знала, что нет смысла жаловаться маме на случившееся. На следующее утро она спустилась к завтраку, но почти не разговаривала. Когда бы мама не поднимала на меня взгляд, казалось, что она вот-вот расплачется. Мама не заметила, как больно и неудобно было мне из-за воспаленных ран на спине. И я знала, что стоит мне пожаловаться, папа придет в бешенство.

Эмили читала отрывки из библии, а папа возвышался над столом, как феодал, едва удостоив меня взглядом. Ели в полной тишине. Наконец, когда завтрак близился к концу, папа откашлялся, как обычно он это делал перед каким-нибудь объявлением.

– Лоуэла сказала мне, что она намеревается оставить свою службу через две недели. У меня были подозрения на этот счет, поэтому я уже послал за парой, которая ее заменит. Их фамилия – Слоуп: Чарлз и Вера. У Веры годовалый сын, которого зовут Лютер, но она заверила меня, что ребенок не помешает выполнению ее прямых обязанностей. Чарлз поможет Генри в его работе, а Вера будет работать на кухне и, конечно, сделает все возможное для… для Джорджии, – сказал он, переводя взгляд на маму. Она сидела теперь с еще более глупой улыбкой и слушала так, как будто она еще один ребенок в этом доме. Закончив речь, папа положил салфетку на стол и встал. – У меня несколько срочных дел, решение которых займет несколько недель, поэтому время от времени я буду уезжать на пару дней. Полагаю, что больше не будет повторения тех происшествий, которые были раньше, – твердо сказал он, хмуро глядя на меня. Я быстро опустила взгляд. Затем папа развернулся и удалился из столовой.