– Да ну? Ты что-то скрыла от меня? Значит, Майкл тоже переезжает в Де-Мойн?

– Нет. Но ведь есть же на свете какой-нибудь милый, спокойный, разумный мужчина, который захочет взять меня в жены. Мне он представляется таким сильным, молчаливым человеком. Может быть, профессор истории, который носит твидовые пиджаки с такими трогательными кожаными заплатами на локтях. Будет чудесно, если он курит трубку. От нее очень приятный запах.

– А, ну теперь ясно: долгие зимние вечера перед камином, передачи о природе по образовательному телеканалу. Долгие прогулки по снегу…

– Только не снег! – решительно проговорила Барри. – Не люблю снега.

– Тогда тебе лучше переменить планы и махнуть в Феникс, иначе тебе придется по полгода не высовывать носа на улицу.

– О'кей, о'кей, – проворчала Барри. – Де-Мойн – неудачная затея, но мне хочется что-нибудь вроде него. Я больше не перенесу этого существования – как на серфинге.

– Дорогуша, да ты и не умеешь жить иначе как на серфинге. Ты же сама дожидалась своего первого шоу, чтобы встать на эту дощечку и пуститься по волнам.

– Ну вот, попробовала – и увидела, что не такое уж это большое удовольствие.

– Э, не притворяйся, ты прекрасно знала, на что идешь, – поправила ее Даниель. – Тебе нравится, когда захватывает дух. Главная загвоздка – Майкл Комптон. Он был тем камнем преткновения, на который ты не рассчитывала. Ты можешь сбежать хоть в Де-Мойн, хоть в Пекин, но от воспоминаний никуда не денешься. Этот мужчина тебя притягивает. Хочешь не хочешь, тебе придется это признать.

Барри беспомощно глядела на нее. Она знала, что сказанное подругой – правда. Как бы она ни сердилась на Майкла, изгнать его из своего сердца она не могла. Его лицо преследовало ее, стоило только закрыть глаза. Не помогал даже холодный душ. Вода скользила по телу и напоминала о его нежных прикосновениях, пробуждая мучительные воспоминания.

– Он еще не вернулся? – поинтересовалась она наконец.

– Сегодня приезжает.

– Так-так. Ты, конечно, в курсе всех событий. Знаешь все его расписание, где и когда он бывает…

– Нет, – спокойно ответила Даниель. Ее трудно было обидеть. – Только основные моменты. Поскольку ты с ним не разговариваешь, кроме меня, ему не с кем поговорить.

– Ну и займись им тогда, – резко бросила Барри, хотя от ревности все в ней перевернулось. – У вас, я вижу, хорошо получается, и ты, наверное, легче прощаешь, чем я.

– Дурочка, я не собираюсь быть вторым сортом в чьей бы то ни было жизни. Тебе бы благодарить судьбу, что мужчина, который подходит тебе во всех отношениях, считает тебя слаще ромового пломбира.

– Ну и сравнение!.. – с гримасой возразила Барри.

– А что, я люблю ромовый пломбир.

– У тебя уже губы обметало.

– Ничего подобного. Когда Майкл вернется, ты должна увидеться с ним. Вы вполне можете найти общий язык, если ты спрячешь в карман эту свою гордыню. Барри вздохнула:

– Посмотрим.

– Наконец-то! – просияла Даниель. – Мне лучше смыться, пока ты не передумала.

– Очень правильная мысль.

Весь день Барри провела у моря, ходила по пляжу под серыми небесами, так гармонировавшими с ее настроением, и размышляла. Даниель права в одном (а может, и не в одном, но главное – признать хотя бы это): так больше продолжаться не может. Она не только чувствует себя несчастной, она чувствует, что ей все на свете надоело. Нужно снова приниматься за работу, и магазин готового платья в Де-Мойне или в каком-нибудь другом месте – не решение вопроса, хотя поначалу, после эмоционального срыва, она и возненавидела свою профессию.

Вернувшись домой, Барри вытащила маленькие карточки, на которых набрасывала для себя новые идеи. Иногда это было только описание персонажа, иногда декорации, иногда необычного занятия, которое могло пригодиться для какого-нибудь сумасбродного персонажа. Просмотрев карточки, она стала делать новые заметки, посмеиваясь над тем или иным поворотом сюжета и отбрасывая другие.

Перебирая карточки во второй и в третий раз, она все время возвращалась к одной. Два персонажа: помешанный на работе отец и мечтающая о карьере мать. Их самостоятельные дети-подростки поднимают мятеж, потому что им надоело проводить свое время за подравниванием травы на газоне, приготовлением ужина и закупкой продуктов. Вот здесь, злорадно усмехнулась она, может появиться и овчарка.

Когда в ее дверь позвонили, она продумывала эпизод: вот дети натирают воском пол вокруг пушистого щенка. А может быть, даже пользуются щенком как полотерной щеткой. Звонок зазвонил еще раз, и у нее замерло сердце. Она не сомневалась, кто это. У Майкла всегда было свойство появляться в самый подходящий момент. Она придумала сюжет с проклятой овчаркой – и он тут как тут, готов приложить к этому руку.

Но открыв дверь, она застыла, молча глядя на него. Выглядел Майкл ужасно. Осунулся и побледнел, от недосыпания покраснели глаза, на щеках темнела щетина. Даже ямочка на подбородке казалась удрученной. Однако Барри все равно не хотела сдавать позиций.

– Трудный полет? – ядовито спросила она.

– Да нет. Долетел прекрасно, – устало ответил он и прошел мимо нее в квартиру. – Нам нужно поговорить.

– А тебе не кажется, что этот разговор запоздал на неделю?

– Возможно. Но факт есть факт – раз мы не смогли поговорить вовремя, нужно поговорить сейчас.

Барри с изумлением смотрела, как он налил себе стакан виски. Она никогда не видела, чтобы он пил что-нибудь крепче вина.

– Для человека, пытающегося вернуть мое доброе расположение, ты ведешь себя, я бы сказала, слишком по-диктаторски, – зло выпалила она. – Ты бы пересмотрел тактику.

Он чуть заметно улыбнулся.

– Неделю назад я более чем хотел покаяться и извиниться. Несколько дней назад я был готов очаровывать тебя и завоевать заново. А теперь считай, что тебе крупно повезло, если я тебя не отшлепаю.

Барри изумленно посмотрела на него: он говорил совершенно серьезно. Она отступила назад и попыталась перейти на легкий, задумчивый тон:

– Грубая сила была бы интересным подходом к решению проблемы.

– Этот способ полезен с детьми, которые плохо себя ведут.

– Я не ребенок.

– Но вела себя как ребенок.

От возмущения Барри чуть не поперхнулась.

– У тебя хватает наглости говорить мне это после того, что ты сделал?

– Я страшно ошибся, решая, когда сказать. И в результате один-единственный на всем белом свете человек, который мне дорог, пострадал. Прости. Я уже много раз говорил тебе об этом. И не знаю, что еще сказать. К тому времени, когда я понял, что эти статьи появятся в газетах, было уже поздно.

– Ты мог бы сказать мне, когда только принял решение.

– В том-то и дело, – сказал Майкл и нервно провел пальцами по ее волосам. – Решение принимал не я. Его приняли в Нью-Йорке. Я летал туда, чтобы убедить их не делать этого. Я хотел передвинуть шоу и дать ему еще один шанс. Я думал, что сделанные тобой изменения…

– Сделанные нами изменения, – поправила его Барри в смятении. Она никак не могла сосредоточиться на смысле того, что он сказал. Значит, это было совсем не его решение. Он хотел спасти ее работу. Осознание этого, казалось, все ставило на свои места.

– Все равно кем. Я считал, что мы наконец на верном пути, а более подходящее время даст новую аудиторию и улучшит рейтинг.

Барри села рядом, на душе у нее полегчало.

– Ты честное слово хотел сделать это? – тихо спросила она. – Ты хотел побороться за нас?

– Хотел. Но меня опередили. Я еще не успел поговорить с ними о переносе передачи на другое время, как выскочили эти статьи. И стало слишком поздно что-нибудь предпринимать.

– Почему же ты не сказал мне об этом раньше?

Он негодующе посмотрел на нее:

– А как, позвольте вас спросить, я мог это сделать? Оставить сообщение твоему автоответчику?

– Мог бы сказать Даниель.

– Сказал.

– Но она ни словом не обмолвилась.

– Я попросил ее ничего не говорить тебе. Ей я все рассказал, потому что хотел привлечь на свою сторону, но тебе объяснить хотел только сам.