Христос не скрывает от них неизбежных страданий, которые им предстоит претерпеть за проповедь. Но ободряет и обещает, что будет с ними во всех напастях до скончания века. Последний икос есть завершение всей поэмы:
— "Спасайте же мир, крестя во имя Отца и сына и Св. Духа!" Укреплённые этим призывом, апостолы отвечают:
— "Ты Бог рожденный прежде всех веков и не имеющий конца. Ты наш Спаситель, Которого мы исповедуем со Отцем и Духом. И мы бу дем проповедовать, как Ты велишь, ибо Ты — с нами, единый серце ведец!"
Здесь ритм прекрасно соответствует содержанию. Поэма принимает к концу всё более быстрый темп вопросов-ответов. Словно оживлённый разговор, который завершается ярким финалом. По ходу диалога мелькают контрастные портретные характеристики апостолов, не чуждые глубинного подтекста (Пётр — Римская Церковь, Иоанн Восточная и т. д.). Этот драматический характер и психологические эффекты присущи всем кондакам Романа, в которых действуют ангелы, пророки, мученики, святые.
Но прп. Роман и сам был не только великим поэтом, а ещё и святым. Его кондаки — это не только блестящие инсценировки, но и богословие. Именно это богословие, без остатка растворённое в его поэзии, делало её одновременно и вечной и необычайно актуальной. Так, на бушевавшие в то время монофизитсткие споры, он ответил поэмой "Мария м волхвы", в которой создал глубоко психологический образ Марии-Матери и тем утвердил человеческую природу Богочеловека.
Богословие прп. Романа было преимущественно нравственным богословием. Исследователь его творчества проф. Н.Д. Успенский пишет, что в своём нравственном учении и в своей экзегезе Роман был очень близок к своему знаменитому земляку Иоанну Златоустому. Так, видя увлечение византийцев внешним благочестием, он написал поэму о Десяти девах, которая является свободным переложением толокования Златоуста на ту же притчу.
Это, кажется, единственный кондак прп. Романа выдержанный в форме проповеди. В нём сравниваются христианские добродетели и выше всех ставится милосердие. Вслед за Иоанном Златоустом, прп. Роман повторял: "Без девства можно видеть Царствие Небесное, а без милостыни нет… Милостыня всего нужнее; в ней заключается все." (См. Успенский Н.Д. "Кондаки св. Романа Сладкопевца" — в "Богословских трудах" № 4, 1968 г. стр. 195).
Кондак этот имеет три кукулиона и 31 строфу — икос, в каждом из которых по 10 строк. Акростих: "Сия поэма смиренного Рома на". Текст приводится по тому же источнику ("Богословские труды" № 4, стр. 196–201).
Этот текст даёт нам неожиданный ответ на вопрос: как нашёл прп. Роман свою богатейшую жанровую форму. Ведь мы хорошо знаем, что великие произведения не вырастают на пустом месте. Но если мы под влиянием этого кондака вспомним одноимённую песнь свт. Мефодия Патарского "Разговор десяти дев", то увидим, что по внешней структуре поэма Мефодия — не что иное как прототип кондака: ряд строф-куплетов, расположенных в порядке греческого алфавита и заканчивающихся общим рефреном: "Тебе посвящаю себя чистого и со светоносным светильником встречаю Тебя, небесный Жених."
Этот-то архетип и был взят прп. Романом, обновлён жанровыми находками сирийского сугитты и пересажен на византийскую почву.
Остальное было делом поэтического вдохновения и виртуозной техники. В греческом подлинике гимны прп. Романа имеют особый размер стихосложения, называемый тоническим: не только все куплеты, но и все строки в них имеют одинаковое количество слогов и акцентацию сильных слогов на одном и том же месте.
Такая структура формы была одновременно и жёсткой и гибкой, предполагая широкий простор для эволюции жанра. Напомню, что кондак Благовещению, Составленный прп. Романом ("Взбранной Воеводе, победительная … "), лёг в основу Акафиста, который появится столетие спустя.
Поэтому значение прп. Романа для развития нашего богослужения невозможно переоценить. И даже немецкий исследователь Византийской литературы Крумбахер называет его "Величайшим религиозным поэтом всех времён (Krumbacher "Geschicte der buzant. Literatur." Munchen, 1987, p. 316).
Впоследcтвии для оправдания этих "тайных молитв" появились различные поучительные истории. Одну из них приводит Иоанн Мосх в 196 — й главе своего "Луга духовного":! "Однажды, в окрестностях селения [Гонаг близ Апамеи]! дети!пасли скот… вздумали поиграть. И разыгравшись вдруг оешили:!"Давайте устроим собрание и отслужим обедню". Все тотчас согласи!лись, поставили одного в чине священника, двух других произвели!во диаконы… на камне, как на жертвеннике положили хлеб и в гли!нином кувшине вино… Священник произносил молитвы св. возноше!ния, а диаконы махали поясами, будто рипидами.! Во священники избран был такой, который хорошо знал слова!молитвы, так как в Церкви был обычай, чтобы дети во время литур!гии стояли перед алтарем и первые, после духовенства, причаща!лись св. Тайн. В иных местах священники имеют обычай громко!произносить молитвы св. возношения, почему, часто слыша, дети!могли знать их наизусть.
!Когда все было сказано по церковному чину… вдруг огонь!ниспал с неба, пожрал все предложенное и совершенно испепелил са!мый камень, так что не осталось никакого следа ни от камня, ни от!того, что приносилось на нем". ("Луг духовный" Св. Троицк. Лавра, 1896 г., стр. 241–242).
Этот рассказ замечателен ещё и тем, что здесь мы находим, кажется, последний отголосок смутных уже представлений о некоем "всеобщем священстве". Но нам здесь важно другое. Блаж. Иоанн Мосх, живший в конце VI века свидетельствует, что в!" иных местах" молитвы Евхаристии произносились ещё гласно.
РАЗВИТИЕ _ ГИМНОГРАФИИ
В
VI–VIII ВВ. (Продолжение)
В прошлый раз мы говорили, в основном, о прп. Романе Сладкопевце, кондаки которого надолго определили пути развития Византийской гимнографии. Сегодня мы рассмотрим этот процесс подробнее.
1. `ШКОЛОА РОМАНА СЛАДКОПЕВЦА.
Кондаки прп. Романа были необычайно популярны и вызвали множество подражаний. По-видимому, под его влиянием возникла целая кондакарная школа. В заглавиях песенных манускриптов того времени сохранились следующие имена:
Георгий, Дометий, Николай, Андрей, Василий, Стефан, Кириак, Киприан, Арсений из Александрии, Григорий и Феодосий из Саракуз и др.
Самый знаменитый и плодовитый из них — `Анастасий. Его поэзия по совершенству не уступала античной. Его тропари бурлили многочисленными вводными предложениями, накатывались, как волны и устремлялись к зпключительному припеву. Отдельные поэмы достигали 300 — т и даже 500 — т стихов, но слушались с живым неослабевающим интересом.
Очевидно, к этой же школе принадлежал и сам патриарх КПльский `Сергиий `(до `626, + `638) — виновник монофелитской ереси, разразившейся при имп. Ираклии. Известен его кондак на Успение Божией Матери, написанный в 626 г. при оставлении патриаршей кафедры. Некоторые исследователи (в т. ч. такие специалисты как Ю.И. Рубан) приписывают ему и составление (в том же году) первого акафиста. Однако, мы здесь будем придерживаться более традиционной версии, считающей, что автором его является
блаж. Георгий Писида (+ ок. ` 638 г.) — как видно из прозвища, он происходил из Писидии, был КПльским диаконом и референдарием (т. е. секретарём) патриарха Сергия, которому посвятил поэму "Шестоднев или сотворение мира", написанную ямбическими стихами. Писал также эпиграммы, ямбы "О суете житейской", "на Воскресение Спасителя", "Похвалу имп. Ираклию" и др. Ему же приписывается литургическая песнь: "Да исполнятся уста наша хваления…" (ок. 620 г.).
Он был очевидцем аварской осады КПля в 626 г. и написал об этом большуюэпическую поэму. В эпиграмме на ту же тему он писал:
"Варвары грозные городу нашему,
Лишь увидя Ее — воеводу,
Гордые выи склонили тот час." Здесь обращает на себя внимание не совсем обычное наименование Богородицы «Воевода» (буквально: "Полковница"), тождественное Iстроке Акофиста: "Взбранной Воеводе победительная…", что является дополнительным аргументом в пользу авторства Писиды.
