* * *
Уже знакомый читателю таможенный пост, утонувший в душистых зарослях баптизии тинкторины. Тихо. Пока. Не слышно даже изрядно поднадоевшего щебета разных птичек.
Таясь, как клоп, оставивший сзади караван предприниматель Лахудр-гирей по-пластунски подполз к стоя кемарящему у шлагбаума солдатику.
— Эй! — шепотом окликнул часового коммерсант, прекрасно сознающий, что научная рациональность не является лучшей, а тем более единственной формой рациональности.
Часовой всхрапнул.
— Эй! — усилил голос Лахудр-гирей и, чтобы уж наверняка, метнул в дремлющего комок глины. Попал.
Часовой не отделался всхрапом, попадание лишило касатика равновесия и воин, как тень, все быстрее кренясь, рухнул. С места падения послышался очередной всхрап.
На звук из караулки в исподнем выступил синьор Перхучо. Шум застал начальника таможенного поста, когда тот латал прохудившийся майорский мундир.
— Эй! — шепотом окликнул синьора предприниматель. — Сейчас здесь пройдет караван на Мутотеньск-Берендейский, так вы его пропустите.
— Че? — оторопело, словно его повысили в чине, оглянулся отставной майор.
— Тише. Не надо кричать. Враг не дремлет. Пропустите караван, и ладно.
— А кто это говорит?
— С тобой говорит директор катка, — пошутил спекулянт и поднялся из кустов. — Разрешите представиться. Джеймс Понт, агент «ноль ноль тринадцать». Говорите тише, я боюсь нечаянно проглотить ампулу с ядом.
Бесцветные, как полиэтилен глаза Перхучо окрасились багрянцем.
— Джеймс Понт? С секретной миссией? — Что-то такое кроме багрянца притаилось в глазах еще. Но пока было не разобрать.
— Умоляю, тише. Вы погубите всю операцию. И у шлагбаумов бывают уши.
— Ты меня назвал Шлагбаумом?! — возмтился и раздул грудь отставник, словно его попытался поцеловать кто-то нелегкой сексуальной ориентации, или будто вдруг рекрут привел неоспоримые доказательства, что майор является его отцом.
— Да нет же. Это образное выражение. Я просил, чтобы вы не орали. Сейчас здесь пройдет караван. В сторону Мутотеньска-Берендейского. Так вы его пропустите, без досмотра.
— Почему без досмотра? Да угостит тебя своим любимым блюдом священный скарабей!
— В зарослях баптизии могут скрываться мутотеньские шпионы. При досмотре они могут подглядывать.
— Я в детстве тоже подглядывал, а вырос — дослужился до майора, — отрезал отставник.
Показалась вереница верблюдов, отдаленно напоминающая Бруклинский мост. Погонщики вели себя нагло. Рассказывали анекдоты, громко смеялись, жевали батат и сплевывали на родную мордорворотскую территорию.
— Их должен пропустить я? И ладно? И все? — ну прямо не майор спросил, а Мона Лиза.
— Не совсем все, — затараторил оборзевший, как автомеханик, шпион. — Еще вам следует выдать мне тысячу эскудо на разведывательную деятельность. Деньги вернут из тайных фондов.
Синьор Перхучо странно улыбнулся и отслюнявил тысячу, но затем вдруг рявкнул:
— Караван, стой! Груз к осмотру товсь!
Все еще посмеиваясь, погонщики обнажили содержимое тюков. Перед таможенником предстали медные таблички с памятников архитектуры, мотки медной проволоки, медные трубы и распиленный на куски медный Петр I на лошади. Прорубившему окно в Европу царю повезло. Пилильщик оказался монархистом и, безжалостно раскромсав коня, минхерца не тронул. С точки зрения Фрейда этот поступок можно обьяснить двояко, но не станем отвлекаться.
— И ты, ноль-чертова дюжина, хочешь сказать, что этот медный лом принесет в Мутотеньске гораздо больше вреда, чем пользы в Мордорвороте?
— Бесспорно. — Полы прорезиненого кафтана Лахудр-гирея тряслись, очки запотели, но предприниматель боролся. — Во-первых, если мутотеньцы начнут делать из этого оружие, то мы победим, так как скоро наступит железный век. Во-вторых, если они пустят медь на монеты, то у них начнутся «медные бунты». В-третьих, окислы меди очень ядовиты, и жители Мутотеньска-Берендейского скорее всего перемрут сами. В-четвертых…
— Молчать! — рявкнул кетчупомордый начальник таможенного поста отставной майор синьор Перхучо. — Эй, солдатик! — Солдатик мигом вскочил, сна ни в одном глазу. — Контрабандистов расстрелять! — махнул рукой Перхучо. Теперь, наконец, удавалось разглядеть, что там за багрянцем в его глазах. Там полыхала радость дикаря, выслужившего стекляные бусы.
Рядовой согнал погонщиков вместе с Джеймсом Понтом за караулку и полоснул очередью из шмайсера, не позволив ни помолиться, ни спеть «Марсельезу». Делая контрольные выстрелы, он окликнул шефа:
— Да, кстати, по радио передавали с утра, что Евбденикр восстановлен в должности.
* * *
Братва хором, как на хоккейном матче, посоветовала Бромолею:
— Нужно захватить телеграфные столбы, телефонные кабинки, почтовые ящики, Зимний, ресторан «Метрополь» и бесплатные туалеты, и тогда священный кот Солнце-Ярило поделится сметаной победы.
— Цыц! Молчать, когда команды не было. Я здесь командир и отвечать буду по законам военного времени, — пренебрежительно фыркнул атаман. — По старинке не прокатит. А ежели за большевиков примут, накостыляют выше крыши. Вот кто нам нужен! — неожиданно ткнул пальцем старшой.
Отряд словно по команде повернул бритые головы. У соседнего дома, напротив ирландского бара, ничего не подозревающий фотограф прилаживал свою машинку, чтобы запечатлеть анималистическую картинку — верблюда, сонно жующего колючку ограждения.
Чирикали воробьи. Жители не ведали, что шайтан уже занес над их судьбами жало аудита.
Братва бережно, как старослужащего, перенесла фотографа и его прибор «Кодак» на указанное верховным главнокомандующим мощеное булыжником место. Далее командир подступил к случайному прохожему и молча протянул знамя. Огни святого Эльма в его глазах светились добродетелью. Случайный прохожий, в чьих глазах полыхнул огонь стяжательства, принял презент. А предводитель, так же молча, с тем же филантропическим видом, зашел со спины, скинул помповое ружьецо и пальнул в прохожего. Пальнул он в жадного. Ясен перец, не со зла.
«Где оно, это высокое небо, которого я не знал до сих пор и увидел нынче? — было последней мыслью простреленного. — И страдания этого я не знал также. Да, я ничего, ничего не знал до сих пор».
Командарм остановился над убиенным, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени.
— Volia une belle mort, — сказал Бромолей, глядя на остывающий труп, что в переводе с французского, ясен перец, означает «Какая прекрасная смерть!»
Загорелые бойцы-рубаки дали незлобный пинок фотографу, и сия нехитрая мизансцена была зафиксирована с магниевым салютом.
Через три минуты и пять зубов директора типографии в руках казачих пехотинцев оказалась пачка плакатов с уже известным сюжетом и текстом: «Бромолей. Я цацкаться не буду! Все на выборы».
Выборы Бромолей назначил на через час и оставшееся время посвятил осмотру достопримечательностей города. Ирландский бар «Молли» произвел на него впечатление прежде всего не понимающим доброго казацкого языка шустрым барменом Крисом, а уж во вторую очередь — темным «Гинесом», который следует пить, пока не вышли пузырьки. Канадский «Стейк-ресторан» понравился обилием на столах солонок и вазочек — пустячки на память. И еще там была симпатичная официантка, кажется, Лена. А вот в баре «Невского паласа» пусть тоже была симпатичная официантка, Бромолею не понравилось: не понравилось меню, точнее, то место, где указывались цены. Зато «Трибунал-бар» убрал завоевателя кружкой аж в два литра. Эта кружка напомнила захватчику основные понятия древнекитайской философии — инь и янь. Когда кружка полная — тяжело руке, но легко голове. Но против дуализма не попрешь, и стоит помочь руке, перестаешь с головой дружить.
Целый час жители славного стойбища Мордорворот судачили о том, что эти выборы они видели в гробу. Что жизнь у них спокойная и налаженная, устоявшаяся, как в дотируемой фирме. И что перемены могут принести одни только неприятности. Что идти на выборы нет никаких причин, а не идти — причин уйма. Во-первых, старый хан устраивает, а ежели его переизбрать, то неизвестно, что получится. Может, все голыми начнут ходить. А при этом худо-бедно одеты, однако. Во-вторых, если хана-падишаха переизбрать, то на главных постах все равно останется старая гвардия. И новому правителю она не по зубам. Так что лишь зря огород городить. В-третьих, старый режим достиг определенных успехов: в Мордорвороте самые высокие в мире тарифы на мобильную связь; и в окрестных городищках жителей Мордорворота остерегаются, квартиры не сдают, на рынке обходят стороной, а значит, уважают. В-четвертых, даже если на выборы сходить, то проголосовать следует за прежнего владыку, дабы этот пришлый Бромолей понял. В-пятых…
