А заскучавшая Озноба, вдова по специализации, сладко потянувшись и зевнув в ладошку, подошла к окну. За окном находилась Вселенная. Где-то за горизонтом пряталась судьба. Большой мир словно звал: «Эй, Озноба, ешкин кот Козан-Остра, прыгай вниз, чего же ты ждешь?» Но вдова была не такая дура, чтобы ноги ломать. Как некогда изрек посвященный Айгер ибн Шьюбаш: «Не стой под стрелой, а сиди, как царевна-лягушка».

Чирикали воробьи. Снаружи была прекрасная испепеляющая, как солярка, жара. У кумысного ларька извилистая, как лабиринт Минотавра, шмелино гудела очередь. Из окна квартиры напротив радио передавало последние новости: нарком пункта приема взяток Евбденикр вернулся на занимаемую должность. Подпольно прокладывающие канализацию рабочие взяли повышенные обязательства…

Привязанный к стенду «Через четыре года здесь будет зоосад» верблюд сонно жевал колючку ограждения.

С бравой солдатской песней на улицу выворачивал аккуратный отряд казаков, от загара черных, как квадрат Малевича. Во главе командир, словно сошедший с картины какого-нибудь самобытного маляра Грековской студии.

— Бр-р-р-ратва! — смачно, как отрыгнул, пророкотал командир. — Стоять! Раз-два. Кто сказал самовольно делать шагом-марш?! Разойтись команды не было. Вы должны стоять, как килька в банке. Разговорчики в строю хуже разговорчиков с врагом!

«Черный квадрат» замер. На казаков смотреть было любо-дорого. Стройные, как на подбор, бархатнокожие мужчины. Гвозди бы делать из этих людей, гвозди попали бы в книгу Гиннеса. Бритые. За плечом у каждого помповое ружье. На торсах такие пестрые спортивные костюмы, что у врага в глазах зарябит. Поверх спортивных костюмов такие крутые пиджаки, что враг устрашится и скиснет. На шеях такие массивные золотые цепи, что враг никак за горло не возьмет.

— Вольно! — руководил главный. — Я вам не пустыми приказаниями командую. По команде «Вольно!» можно только переставить ногу с места на место не дальше одного метра. И осматривается форма одежды на предмет уставных взаимоотношений.

Формирование послушно оправилось. В каждом жесте каждого виднелась готовность отдать жизнь в бою.

— Але! — смачно пророкотал командир высунувшейся из окна сахарноустой вдове. — Слышь, тетка, в какую сторону район дислокации отпадной княгини Ознобы Козан-Остра, вдовы по крупному? Слух до самого Красного моря ширится: будто она любит всех, включая ограниченный контингент ближних. И посторонних не сторонится.

— Это — я! — радостно, будто приватизировала конфетную фабрику, взвизгнула, предчувствуя освобождение и бурю в пустыне, красавица. — Вдова по крупному, вдова по физиологии и вдова по происхождению. Имя мое, Озноба, значит: женщина, не наступающая на швабру дважды.

Хлопс, не отрывая трубку от уха, шикнул на даму и почесал затылок. Слушая трескотню вероятной и потенциальной свидетельницы, сыскарь бесплодно мечтал лично записать имя старушки в «Книгу мертвых».

Чесался Шварк постоянно. Особенно сильный зуд донимал по ночам. Все тело покрывали расчесы. А на руках, запястьях, в области локтей, ягодиц и живота под расчесами можно было углядеть и чесоточные ходы. Как нетрудно догадаться, у гениального сыщика была чесотка. Лучшее средство против которой, ясен перец — серная мазь.

— Не понял, — смачно пророкотал казачий командир. — А что вы, прелестное создание, тусуетесь здесь? Простите за манеры. Мы — обыкновенные солдаты, но не угодно ли вам будет пойтить-пройтиться на какой-нибудь местный лужок, в какую-нибудь местную апельсиновую рощу? — главковерх пристукнул в знак недвусмысленности намерений древком знамени.

— Я согласная! — запрыгала, хлопая в ладоши, княгинюшка. — Только вот арестованная я, не дай покровитель женщин и детей такую судьбу последнему продавцу хот-догов.

— Насчет кичи, мадмуазель, пардон, мадам, так мы мигом амнистию организуем, хотя мы и грубые солдаты, не умеющие тереть про любовь.

— Дурочка, — шепотом прохрипел доктор Хватсон, приблизившийся на носках и так на них и оставшийся. — Это же бешеные казаки, питающиеся кровью бюргерских младенцев. Черная смерть. Их цельный полк, и они воздерживались минимум неделю.

— Если бы полк, всего семнадцать вместе с командиром, — отмахнулась, мельком вздохнув, чернобровая Озноба Козан-Остра. Она-то знала, что познание материальных и идеальных объектов действительности протекает в эмпирической и умозрительной формах. Что для настоящей женщины, вдовы по физиологии, регулярная армия! И в окно:

— Освободите же меня, красны молодцы! Экскьюз ми, загорелы под неродным солнцем до черна молодцы!

— Пора объясниться, сиречь, перебазарить эту тему, — веско молвил статный атаман. — Мадам, мы неспроста искали вас. Мой отряд — самая сплоченная бригада за всю историю человечества. Моей братве в одно и то же время хочется спать и жрать. По ночам мои ребята встают одновременно, чтобы помочиться за одним кустом, и давка за этим кустом неимоверная, ибо всем охота справить нужду именно за ним. Мои воины родились и надеются умереть в один и тот же день. Они настолько одинаковые, что если в голове одного появилась мысль на кого-нибудь наехать, значит эта же мысль появилась у каждого. И это единство нами очень ценится. На стрелке мы все знаем когда борзеть, а когда отваливать. В кабаке у нас такого не случается, чтобы кто-нибудь валялся под столом, а остальные еще ни в одном глазу. Мы если отпадаем, то отпадаем строем, если блюем, то все как один.

Вдова слушала, развесив уши.

— Но есть заноза на тропинке — женщины, — проникновенно продолжил атаман, пристукнув древком стяга. — И поэтому, прослышав о ваших, мадам, «положительных» качествах, мы просим вас стать нашей бригадной женой. А если вас интересуют формальности, то, пожалуйста, гайками обменяться можно в ближайшем храме. Короче, грядка предлагает руки и сердца и с трепетом ждет ответа.

Вдова зарделась, как и положено скромной приличной женщине, когда ей предлагают законный брак. Но, если откровенно, луноликую не грело стать супругой военнослужащих. Наставлять рога целому войску, ясен перец, чревато. Да и вообще, — что значит быть женой военного? Это нудные разговоры о денежном содержании, чинах и гауптвахте, это секс по постоялым дворам, бесконечное свадебное путешествие по захолустным гарнизонам, это негде помыть голову, грязное белье и лишенные фантазии сплетни соседок. Бр-р-р. Спустя тысячелетия, может быть, студентки педвузов и не будут о чем-либо другом мечтать, но это же когда будет.

А с другой стороны, ребята могут пригодиться. И вид их внешний утехи сулит обалденные. Истинно сказал в подобном случае великий мудрец Айгер Ибн Шьюбаш: «Почему мне попадаются только неверные жены? И неужели их мужья ни о чем не подозревают?»

Вдова схитрила:

— Я — женщина передовых взглядов, и формальностям придаю мало значения. Превыше всего я ставлю совет да любовь. Однако эта самая любовь встречается редко, и я боюсь обмана…

— Ну-у-у! — укоризненно загудели сплоченным хором казаки.

— Исполните три моих желания, и я готова поверить.

— Хоть тысячу, без базара, — гаркнула рать, загорелая, как концерный рояль.

— Дураки, я не о сексе, — хмыкнула стройная Ознобушка. — Я хочу, чтобы вы стерли этот городишко с лица земли.

— Плевое дело, — рыкнул бригадир. — Пришел, наехал, отхватил.

Атамана звали Бромолей. Он был отважный, как мизер на второй руке и стойкий, как фаллический символ. Бромолей обладал шикарным мускулистым телом, и поэтому болезни липли к нему с настырностью гурманов. Но только одной болячке повезло. После большой физической нагрузки у командира проявлялись боли в икроножных мышцах и стопах. Однако благодаря загорелости кожи плоскостопие было не очень заметно.

Его глаза пылали огнями Святого Эльма, черты лица были словно высечены из угля, зубы пересекались сталактитами и сталагмитами. Когда заходил разговор о бастующих шахтерах, Бромолей очень возбуждался.