– Ты должна поговорить с доном Мими, – прервал ход ее мыслей Сэл, подсказав решение. – Надо все объяснить ему получше.

Нэнси улыбнулась.

– Я сделаю, что в моих силах.

– Когда?

– Сейчас.

– Я тебя провожу, – предложил Сэл, как верный рыцарь.

– Не стоит. Ты же знаешь, Грация Скалиа, дочь дона Мими, – моя школьная подруга. Сделаю вид, что ищу ее, и пройду к отцу. Только сделай одолжение, не рассказывай никому об этой истории.

Семья Скалиа жила в старинном особняке в историческом центре городка. Нэнси уже несколько раз была в этом ломившемся от изобилия доме по приглашению Грации – однокласснице хотелось свободно говорить по-английски, и она с восхищением слушала рассказы о великой стране.

Нэнси несколько раз виделась в доме с доном Мими. У нее сложилось впечатление, что он вызывающе нагл со слабыми и покладист и услужлив с сильными. Он был властным человеком и не понравился Нэнси. Меньше всего ей хотелось разговаривать именно с ним, но, что делать, придется во имя справедливости.

Прежде чем Нэнси успела нажать кнопку звонка, входная дверь распахнулась.

– Я тебя случайно заметила из окна, – обрадовалась Грация. – Ты не предупредила, что зайдешь сегодня. – И она отошла в сторону, пропуская Нэнси.

– Я не к тебе.

Грация явно была разочарована.

– Если не ко мне, то к кому же? – вызывающе спросила она, на мгновение став похожа на своего отца.

– Мне надо поговорить с твоим отцом, – сказала Нэнси без обиняков и направилась в гостиную. Она знала, что в этот час хозяин дома отдыхает, сидя в глубоком кресле, едва вмещающем его грузное тело, с сигарой во рту в облаке сладковатого, едкого дыма, и слушает арии из любимых опер. В эти священные минуты хозяина дома не беспокоят. Никто не решается входить к нему.

– Ты с ума сошла! – Грация схватила ее за руку. Нэнси резким движением выдернула свою руку и направилась в гостиную. Кружилась пластинка, мощный баритон исполнял пролог к «Паяцам». В облаке едкого дыма дон Мими блаженно наслаждался оперой.

– Мне нужно поговорить с вами, дон Мими, – звонко и решительно сказала Нэнси, пытаясь заглушить громкие звуки музыки.

Дон Мими посмотрел на нее, как на пустое место.

– Потом, – отрезал он величественно, не вынимая сигары изо рта.

– У меня срочное дело, – не отступала Нэнси и встала прямо перед ним, щуря глаза и покашливая от дыма.

Дон Мими мрачно посмотрел на девочку, черные глазки его налились яростью. Он протянул руку и остановил пластинку.

– Плохо тебе будет, если дело не срочное! – пригрозил он.

Нэнси проглотила слюну, призвала на помощь все свое мужество и проговорила на одном дыхании:

– Речь идет о Санте Пеннизи, рыбаке. Сын его, Альфредо, в отчаянии – у них нет денег. Они не могут купить бензин. А без него нельзя рыбачить. А. без рыбы – нет денег. У вас столько бензина, дон Мими. Не поможете ли ему из уважения к моей семье? – Она побледнела, проговорив это, но смотрела бесстрашно.

Дон Мими вынул изо рта сигару, положил в большую пепельницу, провел кончиком мясистого языка по влажным чувственным губам.

– Кто ты такая? – спросил он, глядя на нее, как на назойливую муху.

– Я – Нэнси Пертиначе, – гордо ответила она. – Одноклассница вашей дочери. Мы с вами уже виделись, помните? – Нэнси сильно вспотела, но не от жары, а от страха. Она бросила вызов этому авторитетному и опасному человеку и теперь твердо решила не сдаваться.

– Американка. – Ухмылка расплылась по его разъяренному лицу. – Это в Америке тебя так прекрасно воспитали? – Он с удовольствием бы ударил по этой нахальной рожице. Наглая девчонка! Именно так он учил своих детей хорошим манерам. Но было нечто в неукротимом взгляде Нэнси, что его беспокоило и мешало выполнить желание. Американка, в отличие от его детей, не опускала взгляда и твердо, бесстрашно смотрела ему прямо в глаза.

– Я вас очень уважаю, дон Мими. Именно поэтому и прошу не отказать в помощи нашему другу, хотя он и упрямец, хочет работать в одиночку, пренебрегая преимуществами кооператива.

Дон Мими уловил в словах девчонки иронические нотки, но сдержал гнев, очень уж решительные глаза у этой Нэнси.

– В Нью-Йорке, детка, тебе заморочили голову. Мы на Сицилии. Наш мудрый закон гласит: каждый занимается своими делами. Твое сочувствие похвально, но сочувствием сыт не будешь. Из ничего хлеба не испечешь. И научись уважать чужой отдых, – он показал ей на дверь.

Нэнси первый раз улыбнулась так открыто и приветливо, что напряжение спало.

– Простите меня, дон Мими. Я никогда больше не буду вас беспокоить, но, если вы позаботитесь о бедном Санте Пеннизи, его пятерых детишках и больной жене, я буду вам вечно признательна.

У выхода ее ждала встревоженная Грация.

– Да ты сумасшедшая, по тебе смирительная рубашка плачет! Теперь отец никогда меня не отпустит с тобой, – искренне огорчилась подруга.

– Еще как отпустит! Успокойся, Грация! Нэнси была уверена в этом, как была уверена, что дон Мими даст отцу Альфредо все необходимое, потому что дон Мими не умеет думать, зато он умеет подчиняться приказам.

…В спортзале Доминичи в Бруклине раздался телефонный звонок. Хосе снял трубку и услышал издалека звонкий голос Нэнси:

– Мне нужна помощь.

На следующий день Санте Пеннизи вышел в море. Дон Мими Скалиа открыл ему неограниченный кредит.

Самолет, вылетевший из Нью-Йорка, мягко приземлился на посадочную полосу в Риме. Под контролем диспетчера он вырулил на указанную дорожку. Защелкали пристяжные ремни, пассажиры оживились, словно прихожане в конце мессы, когда они поднимаются и уходят утешенные и умиротворенные.

Пассажиры торопливо выходили. Стюардесса, красивая блондинка с фигурой манекенщицы и сияющей улыбкой, прощалась с каждым и желала приятного времяпрепровождения в вечном городе.

Когда Шон Мак-Лири прошел рядом с ней, девушка задорно запрокинула голову, захлопала фиалковыми глазами, улыбка выдавала ее нескрываемое восхищение.

– Счастливого пути! – пропела она. – Уверена, что вы оцените по достоинству красоту Сицилии. – Она просматривала посадочные талоны пассажиров и обнаружила, что американец направляется в Палермо. Это, естественно, недостижимая для нее цель, и она, смирившись, провожала молодого человека жадным взглядом, пока он спускался по лесенке. В трансатлантических перелетах ей попадалось много шикарных мужчин, но этот – классом выше. Обаятелен, элегантен, у него приятное нью-йоркское произношение. Вот бы хоть раз заарканить такого. Она сразу заметила спокойный взгляд его ярко-синих глаз, сосредоточенное, непроницаемое выражение лица, мрачную красоту, неотразимую улыбку. Стюардесса вздохнула, провожая его взглядом, и на секунду даже забыла попрощаться с проходившими мимо пассажирами.

Перелет Рим – Палермо короткий. Шон увидел в иллюминаторе контуры мыса Раизи на фоне сверкающего моря, затем хмурую громаду Монте-Пеллегрино и наконец аэропорт.

Дон Антонио Персико ожидал его на выходе. Упитанный, моложавый, улыбающийся, счастливый на вид человек – такими были богачи старшего поколения. Густой голос, обаятельная улыбка, мгновенно переходящая в жизнерадостный смех. За столом он явно не теряется. Ведет себя дружелюбно, приветливо, только черные блестящие глаза настораживают на этом внушающем доверие лице – в них читается привычка повелевать.

Говорил он четко, чтобы не возникало неясностей, поэтому ему никогда не приходилось повторять сказанное. Никто не слышал, чтобы дон Антонио повысил голос или настаивал, но его требования тотчас же выполнялись. Дон Антонио Персико был владельцем особняка, в котором уже больше четырех лет жило семейство Пертиначе.

Шон сразу узнал его среди встречающих – Джон Галанте показывал ему фотографию.