Нерио открыл ворота, чтобы можно было вынести носилки, и поклонился гостю Хидди.

— Да благословят боги землю под вашими ногами, господин. — А потом, когда тот протянул ему медное колечко, добавил: — О, мой господин слишком щедр! Шестьдесят раз по шестьдесят благословений вашему благородному дому.

Бенард перетащил мешок к ближайшей скамейке и осторожно поставил его на стол. Косимо принес ему серебряный кубок. Другой красивый флоренгианин с подрезанными ушами поставил перед ним таз с водой и опустился на колени, чтобы вымыть ноги. Гуилио принялся вычесывать дорожную пыль из волос Бенарда.

— Что это за дар, мастер?

— Разверните и посмотрите. Только не разбейте.

Бенард уселся на скамью и расслабился, пока мальчики вытирали его руки и ноги влажными полотенцами. Другие наполнили кубок и принесли тарелку с засахаренными фруктами. «Роскошь приедается, — подумал он, — но иногда бывает очень приятной». Сейчас он как никогда к ней близок — насколько это вообще доступно Руке Анзиэль. В тенистом парке пели птицы, стрекотали насекомые. Нерио не слишком торопился.

— Дорогой! — Хидди выбежала из дома.

Он вскочил и подхватил ее на руки, когда она бросилась к нему в объятия. Она только что вышла из ванны, и на ней были лишь сережки — обычное одеяние для Хидди. Ее приветствия всегда были страстными и долгими. К тому времени, когда она выпустила Бенарда, Гуилио и Косимо сняли обертку с подарка — раскрашенной фаянсовой фигуры в половину человеческого роста. Даже Нерио присоединился к толпе, собравшейся, чтобы полюбоваться подарком.

— Нерио сказал, что ты принес… ой! Ой, какая прелесть!

Да, так и было. Бенард считал это одним из лучших своих творений. Такую же статую Эриандера он собирался изваять в полный рост для Пантеона, с двусмысленной и таинственной улыбкой на чувственных губах. Богиня была обнажена, но прижимала к груди ткань, что позволяло скульптору скрыть ее пол. Поза была достаточно скромной, однако глаза выражали сонное, но вполне определенное приглашение.

— Он великолепен! — Хидди наклонилась, чтобы получше разглядеть фигуру богини, и погладила ее, как настоящий ценитель искусства. Она не была истинным знатоком, зато сразу ощутила чувственное начало. Хидди коснулась клинописи у основания. — А что означает надпись?

— Эриандер. Я скопировал ее в святилище Пантеона.

— Но он же одет! Я никогда не видела Его в одеждах.

Бенард рассмеялся, довольный похвалой.

— Она одета не больше, чем ты.

Он сделал скульптуру Эриандер, основываясь на образе в покоях Ингельд. Черты лица получились мучительно знакомыми, хотя он пытался взять за основу младшую сестру Тода. Вероятно, все дело было в иллюзии, возникавшей из-за неясности пола статуи. Хидди начала подпрыгивать на месте от восторга и потребовала, чтобы ее нового любимца тут же перенесли в спальню, так что Бенарду ничего не оставалось, как поднять статую в последний раз и отнести в дом. Ему уже удалось частично изменить внутренние покои, но в спальне по-прежнему царил полный кавардак. Хидди плохо понимала разницу между качеством украшений и их количеством.

Он поставил свое творение возле постели Хидди, на место гермафродита, который ужасно ему не нравился.

— А что мне теперь делать с отвергнутым богом? — недоуменно спросила Хидди. — Я не могу Его выбросить или сломать!

— Отдай в храм, — предложил Бенард.

Он убрал предмет, оскорблявший его эстетические чувства, подальше.

— Этот намного симпатичнее! — Она обняла Бенарда, продолжая смотреть на статую. — Ты так хорошо ко мне относишься, дорогой Бена! — Она нежно его поцеловала. — Ты не против вместе со мной послужить богу, хотя бы разок? — Она еще раз поцеловала Бенарда.

Понимая, к чему это ведет, он высвободился из ее объятий, снял набедренную повязку и набросил ее на бога в качестве завесы.

— Нет, не против. Но я хочу попросить тебя об одолжении.

— Все, что пожелаешь. — Она уложила его в постель.

— Я хочу, чтобы первое подношение новому богу ты сделала вместе с Нерио.

— Нерио? — Она возмущенно оттолкнула Бенарда. Хидди умела менять направление движения быстрее, чем летучая мышь. — Нерио нахал! Я его ненавижу. Он не знает своего места!

Место, которое Нерио считал своим, теперь занимал Бенард.

— Тогда выгони его. Найми другого стража. А если ты меня не хочешь, я лучше начну работать над плиткой. — Он потянулся за набедренной повязкой.

— Нет! — Хидди схватила его за руку. — Как ты можешь хотеть, чтобы я занималась любовью с Нерио? Неужели я совсем тебе не нужна? — Теперь она превратилась в обиженного ребенка.

Ее настроения никогда не казались фальшивыми. Она действительно так чувствовала.

Бенард вновь обнял Хидди, и они улеглись на постель.

— Ты мне очень нужна, и я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты обижаешь Нерио, а он портит жизнь рабам. В твоем доме больше нет прежнего порядка. А теперь пообещай — следующим человеком, который сюда ляжет, будет Нерио.

Хидди надулась.

— Ну ладно. Только ради тебя.

— И ты будешь с ним ласкова? Как прежде?

Она довольно потянулась, когда Бенард погладил ее бедро.

— Хорошо, я буду представлять, что это ты.

Бенард что-то одобрительно промычал в пространство между ее грудей, после чего они уже не разговаривали.

Ингельд Нарсдор никогда в жизни не пекла хлеб и не ощипывала гуся: многочисленные слуги выполняли за нее всю работу во дворце. Тем не менее приготовления к такому важному празднеству, как Пир Урожая Укра, отнимали у нее не меньше сил, чем у любой крестьянки, готовившейся к свадьбе дочери. Как ни странно, известие о том, что Салтайя прибудет завтра, оказалось настоящим благословением — Хорольд запаниковал и сбежал из города. Уверенная в том, что ночью ей ничего не грозит, Ингельд рано удалилась в свои покои и опустилась на колени возле очага, чтобы произнести молитву. Вечер выдался холодным, скоро нужно будет поставить ставни на окнах, но ей не хотелось признавать, что зима уже близка.

Даже аромат горящего божественного дерева не мог скрыть запахи Хорольда, которыми теперь пропиталась ее спальня. Он вернется. Как и Бенард, сатрап медленно менял курс, но ничто не могло его остановить, если уж он принял решение. Три ночи подряд он заставлял Ингельд делить с ним постель. К счастью, он не знал необходимых обрядов, но богиня всегда могла махнуть рукой на ритуалы. Когда Ингельд проклинала его семя, чтобы изгнать его из чрева, она чувствовала, что каждый раз ритуал дается ей с большим трудом. Она использовала благословение богини, чтобы Ей воспрепятствовать — Ингельд понимала, что долго так продолжаться не может. Веслих показывала свое неудовольствие, не отвечая Дочери на просьбы о руководстве. Пламя продолжало свой бесконечный танец, по стенам метались беспокойные тени, но Ингельд ничего не видела. Ничего, кроме Бенарда. Это лишь напоминало ей о том, что Ингельд должна найти время и освободить юношу от присосавшейся к нему нимфы.

Бенард, Бенард… Бенард притаился за кустом? Оназнала этот куст.

Ингельд вскочила на ноги и выбежала в сад — холодный воздух ударил по ее разгоряченной коже. Он сидел на темном одеяле, подтянув колени к груди, практически невидимый под листвой.

— Ну, и что ты здесь делаешь?

— Жду.

— Встань!

Он встал, большой и смущенный. Накидка не смогла скрыть выпуклость у него на бедре. Ингельд заглянула под накидку и увидела кинжал, рукоять которого была инкрустирована самоцветами.

— И где ты его взял?

Он выдернул накидку из ее рук.

— Одолжил. Когда он придет?

Это было так трогательно, что ей захотелось его обнять и утешить, как ребенка.

— Кто тебе рассказал? — спросила Ингельд.

— Гатлаг. Да и весь дворец знает.

— Весь дворец знает, что муж посещает постель жены? Неужели это такое удивительное событие? Входи, пока не простудился.

— Нет! — отказался Бенард.