Кильян Васильевич не успел ничего сказать, как Еж, размахнувшись от плеча, метнул одну за другой две гранаты в «пепелац»:

- Мать вашу так, забодали, козлы вонючие, домой я хочу!

С обоих сторон дороги раздалась беспорядочная стрельба. Толстый ганс сначала упал сам на землю, потом пополз под машину, но тут же успокоился, получив пулю под каску. Сначала под каску, а потом с другой стороны туловища.

А потом рванул бензобак и грязно заматерился дед:

- Да что ж ты, едрена Матрена, опять пулемет поломали! Ёж, твою мать! Почему без команды, скотина, огонь открыл?

- Так это… Вот… Захотелось…

- Ты у девки своей хотеть проси!

Грузовик полыхал так, что жар опалял лица издалека. Захлопали шины одна за другой. Пришлось обежать поодаль.

- Вперед, времени нет, уходим! - дед не стал ни знакомиться с новоприбывшими бойцами, ни заметать как-то следы. А как тут замести? Только бежать, бежать вглубь болота.

И так такого шороха понаделали - сначала положили взвод латышей, потом перебили охрану пленных, сейчас еще и связистов с дозорной машиной ухлопали.

И это называется идти по-тихому?

Через час всех тыловиков по тревоге подымут! Решат, что остатки десантников - и капец котенку, срать не будет.

Это и озвучил дед на первом привале через час.

- А чего делать-то? Ноги в руки и бегом. Резонно? - спросил Вини, когда, загремев железом, все рухнули на очередную полянку.

- Есть тут заимка одна… - сказал вдруг Валера, до того осматривавший внимательно опухшую и посиневшую ногу Маринки.

Дед покосился на него:

- Это ты про христофоровскую, что ли, лежень?

- Про нее, Кирьян Васильевич. Если уж местные энкаведешники ее найти не смогли в свое время, немцы даже с собаками хрен найдут.

- А ты, Валерий Владимирович, никак дорогу туда знаешь?

- Откуда мне знать-то? Это ты, дед Кирьян наверняка знаешь. Не можешь не знать.

Дед покачал головой. Потом подумал и добавил:

- И впрямь… Светлая голова у тебя. А я вот про христофоровку-то и не вспомнил даже…

Остальные молча слушали разговор местных. Неожиданно подал голос философ рядовой Прокашев:

- Простите, а это местный фольклор такой? Христофоровка?

Доктор сказал:

- Ага!

А дед:

- Вечером узнаешь…

…Через пару часов они ползли по срубленным стволам деревьев, скрытых в чаще и образующих цепочку-тропу над бездонной топью очередного демянского болота…

- Мост скрытников это, - объяснил дед, когда они подошли по чавкающей мокрой земле, покрытой белыми первоцветами, к берегу болотины. - Ползти будем по деревьям. Смотрите под ноги. Да осторожней будьте. Сверзиться как нечего делать, вытаскивать не буду! Эй, девица-красавица, как тебя?

- Марина… - осторожно как-то пискнула новенькая. В отличие от Риты, невысокая брюнетка, но в схожести с Ритой с такими же живыми умными глазами.

- Марина… Ползти сможешь?

- Постараюсь…

- Это… Стараться не надо. Надо ползти на карачках. Валера за тобой приглядит. И вы двое - Молдаванин и Мелкий - замыкающими пойдете.

Рядовые Мальцев и Русов переглянулись и кивнули почти одновременно…

…Уже темнело, когда наконец, «трижды трахнутый об чертову голову», как выразился Еж, мост закончился и они один за другим попрыгали с конца «пути скрытников» на твердую землю. По пути даже никто не свалился со скользких бревен.

- Где это мы? - спросил Вини, утирая пот в очередной раз с грязного лба.

Земля была изрыта черными, заплывшими от времени воронками, в середине которых еще плавал лед. В глубине стоял покосившийся двухэтажный дом.

- Скрытники тут обитали, - сказал дед, переводя дыхание. - Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются… Место для них тут… Святое…

- Что еще за скрытники? - насторожился политрук.

- Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили.

- Как это? - воскликнули сразу несколько бойцов.

- Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми… А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать?

- Чего? - удивился Еж. - Какой рыгалет?

- Рокатулет. - вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин. - Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь - чем длиннее, тем лучше - сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно.

- Сибиряк, что ли? - поинтересовался Вини.

- Зачем сибиряк? Из Одессы я.

- О как. А не заметно.

- Почему? - удивился Таругин.

- Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь. - улыбнулся Вини.

- А что, раз одессит, значит шут, что ли?

- Да не… Я так к слову…

- Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси. - Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета.

Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку.

- Дед, расскажи о скрытниках-то?

- А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз.

- Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич? - подал голос Юра. - Дым по низу идет, погода портится.

- Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой.

- Чего, чего? - не понял спасатель.

- Чаво, чаво… Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один… Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать…

- Ужас какой… А зачем это все, Кирьян Васильевич? - передернул плечами Еж.

- А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия.

- Кто?

- Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче… Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь?

- Помню… Пропала тогда весной, месяц искали. Пришла и двух слов сказать не может - трясется, зрачки страшные, большие. Не глаза, а зрачки. А в зрачках словно огонь пляшет,- задумчиво произнес Валера.

- Топили ее, да вырвалась. Обряд испортила. Заперли, значит, еще дён на десять, в подпол. А она сбежала как-то. Вот дорогу и показала сюда. До войны сюда парни ползали. Слухи ходили, что Христофор казну тут где-то попрятал. Да так никто и не нашел. А пара человек так и не вернулась. Агась…

- Это ж до чего людей религия доводит, Господи ты Боже мой! - воскликнул студент-философ Прокашев.

- А причем тут религия? Это не религия, а человек себя так доводит до греха.

- Да все одно, бабьи сказки. Что староверы, что нововеры. Какая разница?

- А такая, милок, что мы с тобой сейчас с винтовками в руках на болоте сидим, а свидетель, там какой, Иеговы оружие в руках держать ни под каким предлогом не хочет и лучше под Гитлера ляжет, чем Родину оборонит.

- А помню я… - вдруг подал голос младший политрук Долгих. - Ага. Во взвод прибыло пополнение. Парень один дикий, косматый. Лейтенант где-то бегал, я значит, документы спрашиваю. Все люди как люди, а он мне тетрадный лист протягивает. А на тетрадном листе каракулями: «Дан сей паспорт из града Вышнего, из полиции Сионской, из квартала Голгофского, отроку Афанасию, сыну Петрову. И дан сей паспорт на один век, а явлен сей паспорт в части святых, и в книгу животну под номером будущего века записан». Я себе даже в блокнот для смеху записал, почему и запомнил.

- И как?

- Погиб отрок Афанасий. В первом же бою погиб. Миной накрыло, - задумчиво сказал политрук. - Разные люди какие бывают…