Там и разбили лагерь. Перед палаткой развели маленький костер.

К самодельному лагерю тут же подтянулось человек сто мужчин и женщин — жалких, нетвердо стоящих на ногах наркоманов. Они кричали, что никто из простых смертных не имеет права ступать на их территорию, и грозились всех поубивать. А трупы утром уберут полиция и ассенизаторы, вместе с трупами не дотянувших до утра наркоманов.

Финны ответили, что проехали всю Европу, от самой северной точки, и не собираются ночевать на улице, тем более что в парке есть свободное место. Они пообещали не беспокоить наркоманов, но те уже не способны были внимать разумным доводам. Тогда полковник и его друзья разозлились и сказали, что все они родом из Финляндии. После этого толпа наркоманов заметно поредела, а остальным пришлось еще раз подумать, не уйти ли по-хорошему после рассказа о массовом избиении в Вальсроде. Для пущей убедительности Уула Лисманки раздал мужчинам окровавленные дрова.

Этот жест заставил наркоманских главарей сменить угрозы на извинения и позволить финнам ночевать здесь столько, сколько им заблагорассудится. Жертвы наркотиков объяснили свое враждебное поведение тем, что привыкли силой добывать деньги на «дурь», да и терять им уже нечего. Они обречены на смерть, у них нет будущего, одно лишь жалкое настоящее.

Финны в ответ сказали, что и у них дела обстоят не лучше. У них тоже нет будущего, поэтому они и решили совершить массовое самоубийство в Швейцарских Альпах. Так что наркоманы зря рассказывали им жалостливые истории о смерти. Они, финны, разбираются в этом лучше, чем кто-либо.

В результате переговоров посреди Плацпромена-да провели демократическую границу, на одну сторону отступили жертвы наркотиков, на другую — тридцать три финских Анонимных Смертника. Наркоманы пообещали не покидать южную часть парка, но полковник все-таки выставил караул. Вахту по собственному желанию приняли оленевод Уула Лисманки и сухопутный капитан Микко Хейкинен, который на ночь специально припас пару бутылочек белого вина. Уула, чтоб убить время, вытащил колоду карт и соленую корюшку на случай голода.

Ночью с реки поднялся влажный туман; его клочья красиво кружили и таяли в свете фонарей и костра. По ту сторону демократической границы стоял гул, но на территорию финского лагеря никто ступить не решался.

Уула Лисманки и Микко Хейкинен затеяли игру в покер и секу. Вначале играли на деньги. Когда сухопутный капитан проиграл все наличные, он предложил поднять ставки. Микко по обыкновению был пьян, да и Уула не то чтобы трезв, так что оба жаждали «продолжения банкета». Хейкинен хотел поставить на кон всю компанию, похрапывавшую в палатке, или по крайней мере наименее ценных членов группы. Игра перестала быть невинной забавой.

— Сыграем на их души!

Решили, что сухопутный капитан возьмет себе тех, кто родился южнее Исалме. Северяне принадлежали Ууле.

Всю ночь сухопутный капитан и оленевод бились в карты у костра, окутанного дымкой. Они, словно два черта, сидели на краю черной реки, глаза горели дьявольским огнем. Из палатки доносился храп ничего не подозревавших заложников игры. Издалека, со стороны национального музея, слышались отголоски драки, рев несчастных, погруженных во власть видений, и предсмертные стоны.

Но игра продолжалась. Уула Лисманки проиграл сухопутному капитану сначала душу фабричной рабочей из Хаукипутаала, потом — душу пограничника Ряясейкконена из Кемиярви и, наконец, — автоторговца Лямся и еще нескольких северян. Под утро счастье все-таки улыбнулось ему, и сухопутному капитану пришлось выкладывать одну душу за другой. Среди них был кузнец Лааманен из Париккала, фельдфебель в отставке Корванен, преподаватель домоводства Таа-витсайнен и инженер на пенсии Хаутала. Хейкинен вынудил противника поставить на кон Хауталу, но через час хитрый оленевод отыграл «свои» души.

Однако в последний момент Хейкинену все-таки повезло, он выложил подряд шестерку, восьмерку, девятку… и поставил на кон Релонена. А когда Уула выкинул на стол душу Лямся и ранее выигранной Аулик-ки Грандштедт, Хейкинен поднял ставки и бросил в огонь душу самого полковника Кемпайнена. Ууле время от времени везло-десять пар и один туз. Раздали предпоследние карты.

— Ты со мной не блефуй, оленекастратель,[19] — злился сухопутный капитан, в мерцающем ночном свете вытаскивая решающую карту. Это была шестерка пик-то, что нужно! Хейкинен поставил на кон самую дорогую душу, проректора Пуусари, и победно уставился на противника.

Уула Лисманки тут же побил проректора Пуусари Релоненом и Тенхо Утриайненом, Тайсто Ряясейкко-неном и парой южанок — их души он выиграл уже после полуночи.

У капитана души закончились, но он был уверен в победе и спросил Уулу, можно ли ему поставить свою собственную душу. Оленеводу идея понравилась: собственная душа, конечно, самая высокая ставка, и нет такой игры, чтобы была ее достойна.

Открыли последние карты. Потрясенный капитан увидел, что Лисманки досталась бубновая десятка, а на кону у них — пиковая десятка. Это судьбоносная карта, последняя в каре. Благодаря Ууле все души капитана угодили прямо в ад, включая и его собственную.

Когда нечего больше ставить на кон, игра кончается. Так и в жизни… Светало. Ночной туман рассеялся, из-за гор поднималось солнце, освещая парк бледным светом.

Полиция, ассенизаторы и представители здравоохранения города Цюриха приехали в парк на машинах. Даже тех наркоманов, что висели на столбах, силой разогнали, собрали в черные пластиковые пакеты окровавленные шприцы и прочий мусор, который успел появиться за ночь, а трупы двух несчастных, погибших от передозировки, на носилках отнесли в тру-повозку.

Победитель Уула Лисманки приготовил на тлеющих углях утренний кофе и разбудил женщин, чтобы те сделали бутерброды. К завтраку пригласили полицию, ассенизаторов и медсестер, которые уже успели вычистить и убрать парк. День будет хорошим, решили полицейские и похвалили вкусные бутерброды с соленой корюшкой.

Потерявшие за ночь души, но не ведавшие о том Анонимные Смертники перенесли свои вещи на борт «флагмана Смерти» и в то же утро снова отправились в путь, к последней точке своего путешествия — в Альпы.

После неполного часа езды они прибыли в Люцерн, красивый старый город на берегах реки Реусс в окружении гор. Через Реусс тянулись деревянные мосты XIV века, их стропила были расписаны фресками, изображающими картины жизни того времени. Анонимные Смертники молча ступили на старый мост и загляделись на бушевавший внизу бирюзово-зеленый водопад. Проректор поделилась с полковником своим наблюдением: чем ближе к Альпам, тем молчаливее становилась их компания. Каждый думал о своих тяжких проблемах, и приближающаяся смерть делала все более серьезными лица людей.

Полковник тоже заметил уныние в команде. Но, по его мнению, это было вполне естественно. Многих охватывает жажда жизни, когда с ней вот-вот предстоит расстаться.

— Я не об этом. Многие стали раскаиваться в своем решении. Я и сама уже не уверена, что хочу умереть, — призналась проректор Пуусари с тоской.

Полковник попросил проректора вспомнить о ее жизни в Тояла. Неужели эти воспоминания стали теплее?

Проректор ничего не ответила. Отсюда, из Люцерна, события в Тояла казались такими далекими, а проблемы — незначительными.

Корпела созвал народ.

— В путь, смертники!

Из окон автобуса открывался дикий швейцарский ландшафт: крутые зеленые склоны, по ним бродят крепконогие коровы; снежные вершины; синее августовское небо. Время от времени дорога исчезала в горных туннелях. В общей сложности автобус проехал уже больше десяти километров. Корпела гнал как черт, казалось, он больше других торопился покинуть сей бренный мир. Дорога пошла вверх, стала узкой и извилистой. Чем выше путники поднимались над уровнем моря, тем прекраснее казался ландшафт, расстилавшийся внизу. В конце концов, они забрались так высоко в горы, что пастбища и леса исчезли из виду.