Дорин энергично закивала:

– Да-да, он очень много ест. Но голод – хороший знак. Если ест, значит, поправляется.

– Если он столько съедает, когда болен, то сколько же будет есть, когда поправится? – проворчала Юнис. Она бросила в суп несколько веточек петрушки и накрыла кастрюлю крышкой. Потом заглянула в другую кастрюлю, где тушились бараньи легкие, сердце и кишки. После чего отошла к столу и принялась раскатывать овсяные лепешки, которые собиралась печь на противне. – С такими едоками, как его светлость и Джек, – продолжала Юнис, – к концу недели в кладовке ничего не останется. И если мисс Женевьева хочет…

– Но ты же знаешь, они едят так только потому, что совсем недавно из тюрьмы, – перебил Оливер. – Мы все прекрасно знаем, что это за место. Там голод разъедает кишки… Помню, как мисс Женевьева первый раз привела меня сюда, посадила за этот самый стол и поставила передо мной тарелку твоей чудесной стряпни. Я подумал тогда, что уже умер и попал на небеса. – Оливер принялся вспарывать брюхо следующей рыбине.

– Да, так и есть, – пробормотала Юнис, раскатывая скалкой тесто. – Мало кто может устоять перед моим рагу из кролика. Лорд Дунбар всегда говорил, что из-за моей стряпни все его знакомые в Инверари только о том и мечтают, чтобы он пригласил их к себе на обед.

– Не сомневаюсь, – проговорила Дорин. – Жаль только, что он не заплатил тебе достойно за годы тяжкого труда.

– Что ж, он за это поплатился, – ответила Юнис, раскатывая очередной пласт теста. – Мисс Женевьева сказала, что лорд Дунбар уволил следующую кухарку из-за того, что после ее стряпни все его знатные гости заболели. Бедная леди Баркли даже не успела выскочить за дверь, ее вырвало прямо на новые блестящие ботинки лорда Дунбара.

Тут все на кухне расхохотались.

– Простите, что я вас прерываю.

Оливер и женщины испуганно обернулись. В дверях стоял полуголый Хейдон с пледом на бедрах.

В какой-то момент он вдруг понял, что больше не в силах лежать в постели. Лихорадка прошла, раны заживали, и уютная спальня Женевьевы начала угнетать его почти так же, как тюремная камера. Конечно, потребовались некоторые усилия, чтобы подняться с постели, но потом, когда прошло головокружение, оказалось, что он не так уж и слаб.

Приободрившись, Хейдон подошел к шкафу и открыл его, надеясь найти какую-нибудь одежду, но обнаружил только несколько скромных платьев и стопку женского белья. Решив ограничиться пледом, он завязал его на бедрах, а то, что осталось, перекинул через плечо. «Пусть хоть так, – подумал он. – А потом найдется что-нибудь более подходящее».

Увидев, как смотрят на него женщины, Хейдон понял, что шокировал их своим видом.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – К сожалению, я не нашел свою одежду.

– А мы ее сожгли, парень, – сообщил Оливер с жизнерадостной улыбкой. – Мисс Женевьева не хотела рисковать – ведь кто-нибудь мог найти у нас тюремную одежку.

Хейдон вспомнил, что мисс Макфейл действительно говорила нечто подобное. Но сейчас ему было не до этого, сейчас его гораздо больше интересовали дивные кухонные ароматы. Он с вожделением поглядывал на кастрюли, кипевшие на очаге. Прошло два часа после того, как Женевьева приносила ему бульон с хлебом, и он уже успел проголодаться.

– Вы тушите мясо?

– Бараньи потроха, – ответила Юнис. – Но они еще не готовы. Я их проверну в мясорубке и сделаю бараньи рубцы. К обеду будут готовы.

– А что в другой кастрюле? – Рубцы – это, конечно, хорошо, но Хейдону хотелось чего-нибудь более существенного.

– Держись от той кастрюли подальше, парень, – со смехом проговорил Оливер. – А не то целая дюжина блестящих глазок подмигнет тебе.

Хейдон с удивлением посмотрел на Оливера:

– Что за глазки?..

– Он про рыбьи головы, – пояснила Юнис, с неодобрением взглянув на Оливера. – Получится чудесный рыбный суп. Я решила, что будет неплохо для разнообразия.

– Да, это очень разумно, – кивнул Хейдон. – Скажите, а у вас, случайно, нет ромштекса или хотя бы цыпленка? – При этих словах его рот наполнился слюной.

– К сожалению, нет. Сегодня среда.

– Среда? – переспросил Хейдон, весьма озадаченный таким ответом.

– По средам у нас не бывает мяса. Кроме потрохов, конечно, – объяснила Юнис.

– Понятно, – кивнул Хейдон, хотя ничего не понял.

– Вечером будут пикша и рубцы с ботвой и горохом, – продолжала Юнис. – А завтра вечером – рыбный суп. В субботу я постараюсь найти дешевое мясо и потушу его с пастернаком, капустой и картошкой. В воскресенье из того, что останется, сделаю тушенку с клецками, а в понедельник превращу эту тушенку в отличный суп. Ко вторнику опять куплю кусок мяса, может, найду обрезки с шеи ягнят или говяжьи хвосты, мясник продает их очень дешево. Как бы то ни было, этим мне придется накормить десять человек, вернее, одиннадцать, если считать вас. Вот почему к вечеру среды не остается мяса – днем мы доедаем то, что я наготовила во вторник.

Хейдон был совершенно незнаком со своим кухонным хозяйством, он привык, что три раза в день ему подают мясные и рыбные блюда, а остальное его не интересовало. Что же касается закупки дешевых обрезков мяса и всего прочего, то он об этом впервые услышал.

Юнис заметила, что Хейдон погрустнел, и пожалела его.

– Но это не значит, что вам придется голодать, милорд. Через несколько минут будут готовы овсяные лепешки, и еще у меня есть масло и острый сыр. Так что вы можете пока подкрепиться.

– Садись-ка на стул, парень, – предложил Оливер; он только что закончил потрошить последнюю рыбину. – У тебя такой вид, как будто ты вот-вот упадешь.

Подобрав плед, Хейдон сел. Он решил, что лепешки с сыром действительно помогут дождаться пикши и рубцов.

– Где мисс Макфейл?

– Повела детей смотреть картины, – ответил Дорин. – Она любит раз в неделю водить их в картинную галерею.

– Мисс Женевьева считает, что им полезно смотреть на искусство, – проворчал Оливер, промывавший выпотрошенных рыб в лохани. – Она болтает всякие глупости, например, утверждает, что это поможет им увидеть мир вокруг себя.

– Не знаю, зачем для этого смотреть на картины, – заметила Юнис. Натерев противень куском сала, она выложила лепешки на блестящую поверхность. – Все, что для этого надо, – просто открыть глаза. А они и рады уйти из дома, хотя лучше бы помогали мне стирать белье.

– Юнис, ты так говоришь только потому, что когда-то жила в доме, где было полно картин, – возразила Дорин. – А вот я не знала, что бывают такие красивые вещи, пока мисс Женевьева не сводила меня в эту галерею. Мисс Женевьева хочет, чтобы дети знали, что на свете есть много другого, помимо того, что они видят вокруг себя, – есть большие корабли, ангелы, сражения… и все прочее.

– Ангелы?! – Юнис рассмеялась. Твои ангелы летают полуголые, выставляют свои задницы, чтобы все их видели. По-моему, это стыд и, уж конечно, не зрелище для детей.

– А сколько детей у мисс Макфейл? – полюбопытствовал Хейдон.

– Вместе с Джеком шесть, – ответила Дорин. – Три девочки и три мальчика.

– Кто-нибудь из них собственный ее ребенок? – Хотя Женевьева была не замужем, Хейдону вдруг пришло в голову, что она, возможно, родила внебрачного ребенка.

Оливер весело рассмеялся, и из уголков его глаз разбежались морщинки.

– Знаешь, парень, если ты ее спросишь об этом, она скажет, что эти дети ее собственные. И она будет права. Но если спросишь, сколько из них она родила, то ответ будет такой: ни одного.

– Вообще-то ее можно считать матерью Джейми, – заметила Юнис, поставив перед Хейдоном тарелку с лепешками и куском сыра. – Она взяла его, когда он был грудным младенцем.

– Да, верно, – кивнула Дорин. – Если бы не она, малыш бы умер. И никому до этого не было бы дела.

Хейдон отрезал кусочек сыра и положил на лепешку.

– А кто же его родители? – спросил он.

– Джейми – незаконный сын ее покойного отца, виконта Бринли, и их горничной, – объяснил Оливер. – И никому не было дела до внебрачного сына горничной.