Катрин лежала на кровати, забыв о Новом годе. Голова гудела от мыслей, как растревоженный улей. Оказывается, в мире царствуют обман и предательство. У Жакоба не одна дочь, а две! И он ни словом об этом не обмолвился. Катрин всегда считала, что она единственная, неповторимая, и эта мысль поддерживала ее. А теперь выяснилось, что дочерей у Жакоба две. Катрин вспоминала, как Жакоб всегда превозносил Фиалку до небес, как любовно выбирал ей подарки на дни рождения, как часто ездил в Швейцарию. Сердце Катрин сжалось от ревности. Ощущение, что ее предали, еще больше усилилось. Никому не свете верить нельзя, ни на кого нельзя положиться. Даже на Жакоба.

Может быть, Сильви ненавидела свою дочь именно из-за этого? Во всяком случае терпение, которое Жакоб проявлял по отношению к жене, наверняка объяснялось его чувством вины.

Смятение и унижение, слившись воедино, переросли в гнев. Жакоб должен был сам ей об этом сказать. Она ведь уже не ребенок! Катрин поднялась. Нужно с ним объясниться. Она собиралась крикнуть ему прямо в лицо: «Почему? Почему ты мне об этом не рассказал? Как ты мог?»

Она отправилась на поиски Жакоба. В гостиной его не было. Катрин только заглянула в салон и тут же ретировалась, чтобы оставшиеся гости не втянули ее в какую-нибудь беседу. В спальне отца тоже не оказалось. Катрин создала здесь спокойный японский интерьер, выдержанный в серо-желтых тонах. Почему же все-таки он не сказал ей правду? Катрин всхлипнула.

У входа в кабинет она остановилась, услышав голоса. Один принадлежал Жакобу, второй Камилле Бриан. Разговор шел по-французски. С этой женщиной, Камиллой Бриан, Жакоб танцевал несколько раз в течение вечера. Катрин поежилась и стала прислушиваться. Речь шла о какой-то пациентке, девочке, у которой недавно умерла мать. Девочка была уверена, что мать погибла из-за нее. Фантазии и реальность в ее сознании переплелись.

Разговор идет о ней!

Катрин задохнулась. Как он может? Разговаривать так о собственной дочери с чужой женщиной. Не постучав, она распахнула дверь. Жакоб и Камилла сидели на диване рядом. Вид это имело довольно интимный.

– Входи-входи, – ласково улыбнулся Жакоб. – Мы как раз обсуждали одну пациентку Камиллы.

– Как бы не так, – ядовито усмехнулась Катрин и захлопнула дверь.

У нее в памяти воскресла сцена из прошлого. Лестница, дверь в спальню, полуодетая Сильви, размахнувшаяся, чтобы влепить ей пощечину. Сквозь полуоткрытую дверь видно мужчину. Катрин невольно поднесла руку к щеке, которую когда-то обожгла пощечина.

Все. Хватит с нее родителей и их проблем.

Она отправилась назад, в гостиную. Томас Закс еще не ушел.

– Томас, могу я поехать в Бостон с вами? – резко спросила Катрин.

– Хотите устроить небольшие каникулы?

Катрин кивнула, потом, решительно тряхнув головой, уточнила:

– Прямо сейчас.

Томас взглянул на нее с некоторым недоумением.

– А завтра? – настаивала она.

– Хорошо, Ганс заедет за вами в час.

Катрин смотрела из окна на заснеженный сад, на стройные деревья с покрытыми инеем ветками, на размытые в тусклом зимнем свете очертания центральной скульптурной группы. Отвернувшись, девушка вновь оглядела комнату, в которой останавливалась всякий раз, когда гостила у Закса: изысканная простота, блеск полированного дерева, игрушечные городки, которые когда-то она так любила рассматривать. Кровать манила белизной накрахмаленного белья.

В этом все дело, внезапно подумала Катрин. Здесь она чувствовала себя дома в большей степени, чем в Нью-Йорке.

Катрин легла на кровать и стала думать. Проснулась она поздно, но зато чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Теперь она знала, что нужно делать. Катрин приняла душ, надела черное шерстяное платье, повесила на шею нитку жемчуга. Томас всегда предпочитал, чтобы к ужину одевались официально – привычка, привезенная им из Старого Света.

Когда Катрин вошла в столовую, Томас слушал кантату Баха, потягивая аперитив.

– Ну как, Шаци, вам лучше? – Он внимательно осмотрел ее. – Да, по-моему, лучше.

Жестом пригласил садиться в бархатное кресло.

Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь музыкой. Когда пластинка доиграла, Томас спросил:

– Ну а теперь, Шаци, может быть, вы все-таки объясните мне, чем вызван ваш визит?

Катрин посмотрела в его волевое, умное лицо, в живые, лучистые глаза. Медленно улыбнулась.

– Обязательно объясню. Но сначала давайте поужинаем. Я умираю от голода.

Томас горестно вздохнул.

– Я все время забываю, что у молодости волчий аппетит. Пойдемте, Шаци, к столу.

Стол, как обычно, сиял блеском серебра и канделябров.

Как только они сели, тут же раздался звонок телефона. В дверях появился Робертс.

– Это мисс Виктория. Хочет с вами поговорить.

Дворецкий говорил негромко, но Катрин хорошо расслышала его слова.

– Сейчас. – Томас сложил салфетку. – Я на минутку отлучусь, Шаци.

Когда он вернулся, Катрин спросила:

– Кто такая мисс Виктория?

Закс ответил не сразу.

– Знакомая, – с небрежным видом наконец произнес он. – Советую, Шаци, обратить особое внимание на паштет, который вам подал Робертс. Кроме того, очень хороши медальоны с артишоками.

– Что за знакомая? – не сдавалась Катрин.

– Знакомая, подруга. Этого достаточно?

Его голубые глаза смотрели насмешливо.

Катрин, сама чувствуя нелепость своего поведения, насупилась.

– Вы что, спите с ней? Занимаетесь любовью?

Томас отложил вилку и строго посмотрел на нее.

– Катрин, я мог бы сказать, что это совершенно не ваше дело. Но буду с вами откровенен. – Он смотрел ей в глаза. – Да, иногда мы с Викторией занимаемся любовью. Например, у меня было назначено свидание с ней на сегодняшний вечер. Поэтому я обязательно должен был с ней объясниться. Теперь вы удовлетворены?

Он наблюдал, как на юном личике отражается целая гамма чувств: гнев, разочарование, потом робкая, неуверенная улыбка. Невинность этой девочки была поистине очаровательна.

– Томас… – Она опустила глаза, но тут же подняла их вновь. – Томас, вы на мне женитесь?

Закс захлопал глазами, потом вдруг расхохотался.

– Что тут смешного? – тихо спросила она, глядя на него с обидой.

– Нет-нет, ничего смешного, – поспешил уверить ее Томас. – Просто мне никогда еще не делали предложения о брачном союзе так решительно.

– Но вы ведь женитесь на мне, да?

Серые глаза смотрели на него с испытующей серьезностью.

Закс решил ответить столь же серьезно.

– Я обдумаю ваше предложение.

Катрин надеялась услышать совсем не такой ответ, и на глазах у нее выступили слезы. Однако плакать было нельзя – в столовой появился Робертс, который принес горшочки с цыпленком в сметане.

Томас сказал дворецкому, что сегодня повар превзошел самого себя, и попросил принести еще вина. Он выигрывал время, исподтишка наблюдая за Катрин. Ее явно обидел его ответ. Но почему вдруг она решила сделать ему такое предложение? Это застало его врасплох. Конечно, Томас очень хотел бы обнять ее, погладить по каштановым волосам, коснуться упругой молодой груди… Но нет, нельзя давать волю воображению. Речь идет о чем-то большем, нежели о плотских забавах.

– Послушайте, Шаци. Главное – не расстраивайтесь. Нельзя выходить замуж за мужчину лишь потому, что он имеет любовницу. Нельзя требовать от него немедленного ответа в таком важном вопросе. Вам, должно быть, и раньше приходило в голову, что у меня есть своя интимная жизнь. Ведь я еще не покойник.

Ее лицо помрачнело.

– Так. Я вижу, что ошибаюсь и подобные мысли в голову вам никогда не приходили. Но неважно, дело не в этом. Понимаете, – он сделал паузу, – брак – дело серьезное. Причем для вас в гораздо большей степени, чем для меня.

Катрин неловко поднялась, отодвинула стул.

– Извините, Томас. Я что-то неважно себя чувствую.

Он меня не любит, думала она. Ему нет до меня дела. Во всяком случае, в качестве жены я ему неинтересна. Он такой же, как мой отец с этими своими женщинами. Для него я ребенок, игрушка, и не больше.