Ему было явно ужасно стыдно за такую ребяческую выходку. Но ведь когда он стоял там с биноклем, это были отнюдь не детские шалости.

Воцарилось молчание.

— Но все же, — вернулся к делу Тодороку, — почему вы с Ёко, будучи супругами, пошли на такую рискованную аферу? Пусть вы даже и предчувствовали, что ей суждена необычная смерть, почему позволили своей жене столь безрассудный шаг?

Хитоцуянаги молчал. Похоже, именно на этот вопрос данный господин не желал давать вразумительного ответа.

— Господин Хитоцуянаги, — заговорил сидевший в стороне Киндаити Коскэ, — если я ошибусь, то прошу меня извинить. А не была ли случайно Ёко-сан сторонницей однополой любви? Ведь она именно поэтому питала такую ненависть к обычным супружеским отношениям?

Хитоцуянаги окаменел, упершись безжизненным взглядом в лицо частного сыщика. Челюсть его отвисла. Казалось, он вот-вот упадет со стула.

Так вот в чем дело!!! Сыщик Симура чуть не лопнул от злости на самого себя.

Белое и черное… Ведь есть же у этих слов такое значение! Ведь должен был он знать, что в определенных кругах лесбиянок называют «белыми», а геев «черными»!

Больше того — автор омерзительных анонимок всегда выискивал у жертвы какую-то тайну, касающуюся личной жизни.

Мидзусима Кодзо мучился от собственной неудовлетворенности. С упорством, свойственным таким мужчинам его возраста, он принялся следить за тайной жизнью Катагири Цунэко. Он знал, что у нее есть подружка. И когда случайно увидел ее в Ёкогаме в обществе мужчины, послал ей анонимку с намеком: кого же ты все-таки предпочитаешь?

Киндаити Коскэ несомненно обратил на это внимание. Вот почему он так беспокоился, куда девался художник. Киндаити рассчитывал именно от него узнать имя подружки мадам.

— Если мне простят дикие фантазии, — Киндаити Коскэ заговорил тихо, отстраненно монотонным тоном. Так читают буддийскую молитву. — Одна дама по имени Ёко-сан была подвержена лесбийской страсти. Другой секс не давал ее удовлетворения. А еще она боялась, что об этом узнает ее дочь. Развод? Убедить дочь, что тому есть причина, она бы не смогла. Вот почему она решила разыграть собственную смерть, стать человеком без рода без племени и жить в свое удовольствие, отдаваясь страсти. Да-да, в ином случае жизнь просто не имела смысла для этой несчастной женщины.

— У Ёко… у нее… — наконец, господин Хитоцуянаги взял себя в руки и пробормотал, — В Хинодэ у нее тоже была, с позволения сказать, эдакая «подружка».

Черт!!! — снова завопил сыщик Симура, но теперь уже мысленно.

При такой связи ведь тоже теряют девственность.

В лесочке, где было найдено тело Тамаки, на пожухлой траве между двух пней установили небольшой камень. Вот то самое место, где она лежала. У камня в стеклянном стакане несколько диких хризантем — наверное, от матери? По камню, по цветам, между деревьями все сильнее и сильнее стучат капли — дождь расходится не на шутку.

Ясная погода держалась довольно долго, но с той пятницы, когда обнаружили убитую девушку, небо стало хмуриться, а уж последние два-три дня было просто как во время июньских сливовых дождей.

Обхватив голову руками, на пеньке перед могильным камнем уже давно неподвижно сидит молодой парень.

Это Химэно Сабухиро.

Вчера в воскресенье у него закончилась работа над ролью, которая столь неожиданно ему выпала. Сабухиро справился отлично. Его хвалил режиссер, хвалил продюсер. Впереди перспективы новых съемок в роли комических персонажей.

И все равно, несмотря на это, сердце его не радовалось. Может, даже точнее сказать — именно потому и не радовалось?

Разгулявшийся над лесом нешуточный дождь насквозь промочил джемпер, а он сидит, спрятав лицо, и всхлипывает.

Так и слышен душевный стон: «Ну почему, почему? Кто убил тебя, Тамаки?»

Да, именно об этом беспрестанно кричит сейчас его душа. Кричит, не замечая холодного осеннего дождя, насквозь пронизывающего грудь…

Вдруг Сабухиро поднял голову. Кто-то вошел в лес, шурша опавшей листвой.

Сабухиро поспешно вытер слезы и, как загнанный зверь, обернулся на звук шагов. Лицо его кривилось от потаенных рыданий.

Эномото Кэнсаку ушел из дома, даже не прихватив зонта. Он был просто в плаще, и на кончиках длинных растрепанных волос блестели капли дождя.

Эномото встал около Сабухиро и совершил молчаливую молитву перед маленьким надгробьем. Потом посмотрел в лицо сидящему другу.

— Сабу-тян! — заговорил он глухим голосом. — У тебя было что-нибудь с Тамаки?

Лицо Сабухиро внезапно сморщилось. Его словно прорвало:

— Эно, в тот вечер я впервые обладал девушкой. В тот вечер мы с Тамаки в первый раз вступили в близость.

— В тот вечер — это когда?

— В тот самый вечер, когда ее убили. Мы стали близки с ней, а через какие-то полчаса ее убили.

Сабухиро разрыдался.

— Сабу-тян! — Эномото попробовал остановить его суровым взглядом, но не выдержал и просто сел на пенек напротив. — Расскажи поподробнее. Значит, ты встречался с Тамаки в четверг вечером?

— Ага, — Сабухиро мотнул головой, словно его встряхнули. Одной рукой он продолжал тереть глаза.

— И где же?

— Я пришел к ней домой… До чего стыдно, что я реву! Эно, выслушай меня, я расскажу тебе про тот вечер.

Сабухиро, наконец, вытер слезы, высморкался и, глядя куда-то в сторону, запинаясь, начал:

— В тот день мои съемки закончились в пять часов. Режиссер хвалил меня, я был страшно доволен и, приехав в Хинодэ, отправился прямо к Тамаки. Было уже часов семь. Она была одна, валялась на постели какая-то унылая. Меня прямо распирало от радости, я уселся рядом, начал болтать без умолку, а она становилась все грустнее и грустнее. Я спросил ее, в чем дело, а она ответила, что хочет умереть.

— Хочет умереть? Тамаки?

— Да. Но это так, ерунда. Сказала, что между родителями последнее время все уж слишком заладилась. После того письма у них прямо как в поговорке — от дождя земля тверже. Оба друг перед другом так и стараются, так и стараются. Видеть, говорит, не могу. То есть слышать. Понимаешь, у нее отец с матерью уж чересчур этим делом бесцеремонно занимаются. Поэтому девчонке в таком возрасте тяжело с ними. Вот она и говорила, что умереть хочет. Тут мне ее так жалко стало, так жалко — и я сделал ей предложение.

— И что?

— Тамаки тут же развеселилась. Позвала меня вместе принять ванну.

Я забеспокоился, вдруг мать вернется, а она сказала: да нет, мама сегодня в кинотеатре отцу помогает, а потом они всегда вместе после работы куда-нибудь заходят, так что до девяти-то уж точно нам никто не помешает. И мы пошли. А ванна-то маленькая — ну, мы с ней оба разгорелись и соединились.

— В ванне?

В вопросе Эномото не было ни насмешки, ни скабрезного любопытства. Сабухиро встречался с Тамаки прямо накануне ее смерти, и судя по суровому выражению лица Эномото, тот пытался нащупать в разговоре с приятелем хоть какой-то намек на возможную причину убийства.

— А что делать! Мы же там с ней и были.

— Что потом?

— Что-что! Пошли и как были голые, так в постель и нырнули. Я размечтался, планы на будущее начал строить. Расхвастался — я, говорю, конечно не Эно, главных героев играть не буду, но и на своих ролях успеха добьюсь. И Тамаки тоже подтвердила, что меня ждет успех. Я… У меня… — тут Сабухиро немного замялся. — У меня это в первый раз было, понимаешь? И у Тамаки тоже. А потом мы опять… Эно, а у тебя уже было с девчонкой?

Вопрос прозвучал внезапно, но Эномото ничуть не смутился и все тем же суровым тоном ответил:

— Это не важно. Говори, что было дальше.

— Да не скрывай ты. Было у тебя с Киёми?

— Нет. Мне вообще такие девицы не особо нравятся. Чокнутая она малость.

Сабухиро фыркнул и пристально посмотрел на приятеля:

— Вот оно как! А ей тебя терять не хотелось!

— Оставь это, рассказывай дальше.