— Да.
— Вы тогда уже были с ней близки? — спросил напрямую сыщик Симура, и лицо Хитоцуянаги мгновенно помрачнело от гнева.
Разумеется, он сразу справился со своими чувствами и с прежней печальной сдержанностью ответил:
— Я все же христианин. К тому же, Сигэко не из таких женщин. Но мы действительно еще раньше приняли решение пожениться после того, как в соответствии с законом спустя три года после несчастного случая смерть Ёко будет признана официально. И то, что я в качестве аванса этому браку получал политическую поддержку со стороны Ацуми Тосимаса, это тоже факт. Посему только что высказанные здесь в мой адрес подозрения возможно и неизбежны, но в отношении Сигэко они оскорбительны.
— Она не знала, что инцидент с яхтой был подстроен?
— Нет, конечно. Если бы ей это стало известно, наша помолвка бы не состоялась.
Стоило зайти речи о его нынешней супруге, и тон Хитоцуянаги моментально стал официальным.
— Что ж, давайте вернемся к теме нашего разговора. Итак, в июне к вам пришел Нэдзу. Он сообщил, что ваша первая жена сейчас проживает в Хинодэ. Что было дальше?
— По выражению моего лица Нэдзу сразу понял, что за всем этим что-то стоит. Да, забыл сказать: когда он бывал у нас в пятьдесят седьмом году, мне показалось, что с героином покончено. И в тот день, в июне, у меня тоже осталось такое впечатление. Он здорово соображает, когда свободен от наркотиков. Увидев мое крайнее замешательство, Нэдзу из тактичности тут же собрался уходить. А я — я был в отчаянии. В тот самый момент, когда еще какой-то месяц — и я обрету право жениться на Сигэко, вдруг… В общем, я поехал с Нэдзу в Хинодэ. Там я осторожно, тайком, посмотрел на хозяйку «Одуванчика», то есть на женщину, которая называла себя Катагири Цунэко, и убедился, что это Ёко.
В этом месте господин Хитоцуянаги в первый раз схватился за голову и почти что застонал, во всяком случае, так показалось окружающим. Видно было, что смятение и муки совести терзают его сердце.
Он на секунду поднял искаженное страданиями лицо.
— Вероятно, это выглядит эгоистичным с моей стороны, но учтите: прошло три года после ее бегства, и за все это время до меня ниоткуда не доходило вестей о ее существовании. Может, Ёко уже умерла? Может, где-то далеко отсюда ушла в мир иной в полном одиночестве, никому неизвестной? Я мучался, как в дурном сне, но в то же время, честно говоря, в тайне лелеял надежду на это. При виде владелицы «Одуванчика» эта надежда мгновенно исчезла.
Тут он опять поднял голову и в полном отчаянии заговорил:
— Удар был для меня тем более силен, что произошло все буквально накануне моего брака с Сигэко. На этот брак я ставил свое политическое будущее. Видя мое потрясение, Нэдзу явно пожалел, что вмешался в ситуацию. Он ни о чем не спрашивал, я сам рассказал все. У нас нет с ним даже небольшой разницы в возрасте, но на войне он был моим командиром, командиром прекрасным. Я думаю, это и заставило меня открыться ему без утайки — то самое чувство родственной благодарности и надежды на защиту, которое я как его подчиненный питал на войне к своему заботливому командиру. Конечно, Нэдзу удивился. Но ни слова упрека в мой адрес не произнес. Может, я вообразил себе из самоуверенности, но, мне показалось, что он сочувствует моему положению: ведь от него тоже сбежала жена. Сказал он мне вот что. Такая тайна — тяжкий груз для души. Но будьте спокойны — от меня этого никто не узнает.
— Так. И что дальше?
— Раз Нэдзу обещал хранить тайну, мне можно было не волноваться. Я предложил, что буду выплачивать ему ежемесячно пятьдесят тысяч иен. Клянусь — сам он ничего с меня не требовал. Больше того, дал понять, что мое предложение его задело. Но в такой ситуации мне нужен был человек, который бы тайно оберегал Ёко, а в случае чего защитил бы ее. Об этом я и попросил Нэдзу. Правда, он и тогда не соглашался брать деньги, но я, не желая слушать, оставил ему пятьдесят тысяч и уехал домой. Мне и в голову не могло прийти, что эти деньги снова заманят его в наркотики.
Позже Нэдзу признался, что у него не было намерения тянуть деньги с господина Хитоцуянаги, но по сути результат получился именно такой. Эти душевные мучения и вернули его к наркотикам. Что ж, сложная штука жизнь…
— Итак, в сентябре состоялась ваша свадьба?
— Шестнадцатого сентября.
— Ну да, в сентябре понятно стало, что парламент вот-вот распустят, значит готовиться надо было, вот и женитьба потребовалась.
Это ядовитое замечание принадлежало сыщику Симура.
По лицу Хитоцуянаги промелькнуло недовольство, но он продолжал свой рассказ прежним тоном.
— Любовь между людьми — я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной — не существует в абсолютно чистом виде. Потому что все мы не росой питаемся. Наличие в том или ином поступке доли корыстного расчета, на мой взгляд, не обязательно означает, что за ним стоят одни лишь неблаговидные помыслы. Если же видеть только один расчет, особенно если подходить к делу предвзято, то тогда, конечно, все получается именно так, как сказал ваш сотрудник.
Симура несколько растерялся, поняв, что получил щелчок, но ухмыльнулся и промолчал. На лице у него было написано: ну, я тебе еще прищемлю хвост!
— И что же было дальше? — направил разговор Тодороку.
— Это была какая-то поспешная свадьба. Было в ней что-то не то. Потом трехдневное свадебное путешествие, потом я приехал в Токио. И вдруг через каких-нибудь десять дней, вечером первого октября, раздался звонок от Ёко. Она сказала, что нам необходимо срочно встретиться.
Господин Хитоцуянаги с трудом сглотнул.
— Можно и не объяснять, какой шок я испытал. Боюсь, что понес что-то невразумительное — мы договаривались на других условиях, я только что женился, мне неудобно с тобой встречаться… Она ответила, что ее совершенно не интересует, на ком я женился, но ей самой сейчас угрожает опасность, и эта ситуация может затронуть и меня, и мою супругу. Сказала: если ты дорожишь своей женой, то должен немедленно со мной встретиться.
— Чистый шантаж! — мрачно пробормотал Тодороку.
Но Хитоцуянаги поправил:
— Да нет, шантажом это не назовешь. Просто Ёко такая женщина — вроде тихая-смирная, а в критический момент — сразу командовать.
— Во-во, всем лисам лиса!
Услышав ехидное замечание сыщика Симуры, господин Хитоцуянаги нахмурился:
— Что это значит?
Понимая, что разговор сейчас может уйти в сторону, Тодороку с горячностью вмешался:
— Нет-нет, не обращайте внимания. Симура-кун, будь любезен, помолчи! Так что было дальше?
— Она велела выбрать место и время встречи. Мои доводы она не слушала, так всегда бывало с ней в командирском угаре. Я сам, разволновавшись, не мог сразу назвать ничего подходящего. Сказал, что подумаю до завтра, пусть перезвонит. Она тут же повесила трубку. А я после этого как бы невзначай порасспрашивал приятелей и, когда утром следующего дня раздался звонок, назвал ей отель «Ринкайсо» в Ёкогаме. Предложил ей обсудить все за обедом.
— Так. И в соответствии с этой договоренностью вы третьего октября встретились с ней в «Ринкайсо»?
— Я вышел из такси у гостиницы, и она тут же подошла ко мне. В отель мы вошли вместе.
— Как она вам показалась после долгой разлуки?
Неожиданный вопрос Киндаити явно застал рассказчика врасплох, он испуганно оглянулся на частного сыщика. Некоторое время Хитоцуянаги с беспокойством изучал его лицо, а потом ответил, старательно сдерживая эмоции.
— Я же видел ее раньше в Хинодэ… Ну, она мне показалась очень симпатичной.
— Наверно, невольно пожалели, что так сложилось, да? Впрочем, простите. Пожалуйста, господин старший инспектор, продолжайте.
Тодороку, подозрительно следивший за их диалогом, немного замешкался:
— Значит… Ну, так какое же у нее было к вам дело?
Хитоцуянаги, продолжая беспокойно поглядывать в сторону Киндаити, заговорил:
— Она сказала, что один мужчина — да-да, судя по всему, мужчина, хотя имени она не назвала — принялся ее шантажировать. Он еще не знал ничего о ее прежней жизни, но пронюхал, что Катагири Цунэко — это вымышленное имя, и решил, что она скрывает истинное из-за каких-то темных делишек в прошлом. Вот он и пытается теперь что-то выяснить. Сказала, что если все так и оставить, неприятности неизбежно коснутся меня. Она уже разговаривала с тем человеком, и он обещал за кругленькую сумму оставить ее в покое, поэтому Ёко просила вернуть ей ту часть ее капитала, которую она не тронула перед исчезновением.
