— Хотелось бы сказать, что вопрос невежливый, но сколько есть, столько есть, ничего не поделаешь. Уже две тройки. То есть тридцать три, если по-старому считать.[4] Сэнсэй, я потому и заторопилась. Вы же сами знаете, по характеру я не ночная бабочка. А Тат-тян — он такой чистый, искренний. Я изо всех сил старалась ему хорошей женой стать. Да все напрасно.

Раскаяние, звучавшее в ее голосе, говорило о том, что по своей сути эта молодая женщина принадлежала к тем, кто продолжает ощущать в себе кровь прежних поколений.

— А вот на всякий случай, ответь-ка: директор фармацевтической фирмы Q, о котором говорится в письме, господин Х.К. — это не Хибики Кёскэ?

— Ой! Сэнсэй, вы знаете Хибики Кёскэ?!

— Встречал пару-тройку раз, когда мы со старшим инспектором Тодороку хаживали к вам в бар. Он же твоим патроном был, всегда Харуми-тян спрашивал.

Бар «Три Экс» относился к заведениям достаточно высокого уровня. Почтенная публика, вполне пристойные женщины. Вся атмосфера там была какая-то домашняя, и, придя однажды, многие становились постоянными посетителями.

В письме в таком тоне говорилось о седовласом покровителе Дзюнко, что сразу представлялся эдакий жирный, как свинья, мерзкий стареющий тип, но в памяти у Киндаити осталось несколько другое.

Это был хорошо ухоженный мужчина лет пятидесяти с неплохими манерами. Он всегда собирал около себя трех-четырех женщин, всех щедро угощал. Со стороны казалось, что он не столько развлекается сам, сколько предоставляет возможность развлечься им, и Киндаити еще тогда обратил внимание, что этот человек пользуется у женщин популярностью.

— И когда он начал тебе покровительствовать?

— Весной пятьдесят девятого, это больше года продолжалось.

— Ты тогда уже ушла из бара?

— Еще нет.

— А рассталась ты с ним из-за Тацуо?

— Ну да, здесь такое дело… Ну, в общем, если рассказывать, так просто дешевый роман получится. Я очень страдала из-за того, что со мной происходит, и па… — ой, то есть Хибики-сан, он тогда сказал, что поможет мне свое заведение открыть. Если честно, для тех, кто в подобных местах работает, это просто предел мечтаний, а вот для меня… Мне сразу до того тяжко стало — быть владелицей какого-то бара, девочек держать… Подумать, и то горько. А тут как раз и появился Тат-тян, поэтому… Ох!

Дзюнко перевела взгляд на окно:

— Какой шум на улице!

— А правда, в чем дело? Может, случилось что-то?

— Никакого покоя!

— Ну-ка, ну-ка…

Киндаити Коскэ поднялся и вышел на веранду. Дзюнко последовала за ним, встала рядышком.

Мы забыли сообщить, что квартира 1821 располагалась в корпусе 18 на первом этаже. Поэтому с террасы как на ладони был виден за пустырем (будущим зеленым островком) северный фасад корпуса 20, где как раз сейчас завершались строительные работы.

Перед этим корпусом спиной к нашим героям стояла группа людей, которые громко наперебой что-то обсуждали. С крыши вниз смотрели рабочие, они перекрикивались со стоящими внизу мужчинами.

— Что это там?

— Похоже, кто-то пострадал.

— Может, кто сверху упал?

— Вряд ли…

С задумчивой улыбкой Киндаити некоторое время наблюдал за людской суетой, но даже он не мог предположить, что присутствует сейчас при начале громкого дела, которое ему предстоит распутывать. А потому он сказал:

— Ладно, давай продолжим. Та девушка, Киёми, которую мы встретили, она тоже жертва подобного письма?

Он вернулся в комнату.

— Да, ужасно гадкая история.

Дзюнко вошла следом за ним и прикрыла за собой застекленную дверь.

— Там еще гораздо худшие непристойности были написаны.

— Непристойности?

— Мол, не верите, так пусть врач проверит ее девственность.

У Киндаити Коскэ от неожиданности глаза полезли на лоб.

— Это с какой стати?

— Да ни с какой! Я думаю, здесь много таких грязных писем гуляет. Мы с Киёми — это только кусочек айсберга, а тут, наверное, полно людей от таких писем мучается. Может, кофе?

— Пожалуй, не откажусь.

— Сейчас, минуточку.

Из кухни по квартире разнесся благоуханный аромат, затем появилась Дзюнко с двумя чашками на подносе.

— Сэнсэй, да что же за шум такой!

— Хм, похоже, и правда кто-то пострадал.

Вдыхая благородный запах кофе, Киндаити принялся вновь рассматривать письмо.

— Как вы считаете, сэнсэй, эти вырезанные слова — они могут что-нибудь подсказать?

— Ну как тебе сказать. Раз уж больше никаких зацепок нет, остается только за это ухватиться.

— Они ведь все из разных журналов и газет?

— Похоже на то. Кропотливая работа, однако… А что, то письмо, которое получила Киёми, оно тоже так начиналось — Ladies and Gentlemen?

— Абсолютно так же. Вот только Киёми не сама его получила. У нее приятель есть, кто именно, она не сказала, вот он и получил. Киёми из-за этого чуть с жизнью не рассталась.

— Это в каком смысле?

— Пыталась с собой покончить. Хорошо, я тогда к ней заглянула.

— Попытка самоубийства?

— Ну да! Я тогда и думать не думала, что окажусь в той же тарелке. Ой, сэнсэй, кажется, патрульная машина приехала!

Действительно, с надсадной сиреной в квартал примчалась полицейская патрульная машина.

— Так что же произошло?

Они вышли на веранду. У северного фасада корпуса 20, где только что стояла небольшая группа людей, успела собраться целая толпа.

— Сэнсэй, что же там, в конце концов?

Голос Дзюнко дрогнул. В этот момент патрульная машина, раздвигая толпящийся народ, подъехала к самому дому и остановилась.

Из машины вышли двое полицейских и тут же скрылись в толпе. Источник волнений, очевидно, находился у стены корпуса 20, как раз напротив квартиры Дзюнко.

— Что произошло, сэнсэй?

— Давай-ка пока отсюда посмотрим.

Киндаити опустил взгляд на свои часы, было уже два.

Один из полицейских выбрался из толпы и поспешно направился к машине. Сейчас будет связываться по рации с управлением.

— Сэнсэй, там действительно что-то случилось!

— Видимо, да.

— Пойдемте взглянем?

— Лучше еще немного постоим здесь.

— А!

— Что такое?

— Сэнсэй, смотрите, вон там девушка вышла, та самая, которую мы встретили. Да на ней лица нет!

В самом деле, из толпы любопытствующих вынырнула фигурка в красно-желтом свитере, и даже издали было заметно, что насчет лица Дзюнко права. Глаза у девушки были вытаращены, взгляд колючий. Двигалась она, неуверенно переставляя ноги, словно была крепко пьяна.

— Киёми-тян! Киёми-тян!

Дзюнко перегнулась через перила. Услышав ее крик, Киёми застыла как вкопанная и посмотрела на веранду.

Пустой, отсутствующий взгляд, подернутый чернотой. В нем плескался дикий страх.

— Киёми, что там случилось? Что, в конце концов, произошло?

Киёми остановилась напротив веранды. На ее лице вспыхнуло негодование.

— Дзюнко, ты давно дома?

— Я все время здесь была. Что там?

— Ты была здесь и не знаешь, из-за чего крик? Ведь все произошло прямо перед твоими окнами!

— У меня же гость. Я поняла, что что-то случилось, но… В чем дело, в конце концов? Что тебя так возмущает?

— Там человека убили!

— Человека убили?!

У Дзюнко перехватило дыхание. Она уставилась на Киёми, а потом вдруг вспыхнула:

— Слушай, а какое это имеет ко мне отношение? Почему ты на меня-то набросилась?

— Еще бы, это же прямо напротив, а ты до сих пор ничего не знаешь! Не странно ли?

— Слушай, кого убили?

Киёми была моложе Дзюнко больше чем на десять лет, но сейчас, когда она стояла, прочно расставив свои ножки в обтягивающих слаксах, и яростно нападала на Дзюнко, в ней сквозила какая-то недетская агрессивность.

— Спрашиваешь, кого? Брось прикидываться! Ишь, не знает она ничего! Убита мадам из «Одуванчика»! Правда, лица там не разберешь, но…

— Мадам из «Одуванчика»?!

Дзюнко вцепилась в перила, чтоб не рухнуть на пол.