– Про что это? – подхватила Миранда.

– Не ваше дело, – огрызнулась Клер.

– Ба не нравятся все эти движения „долой бомбу", – заметила Миранда. – Она скажет, что благодаря атомной бомбе мы выиграли войну за десять минут… Что премьер-министр не нуждается в том, чтобы всякие там неблагодарные тупицы и подстрекатели советовали ему, как управлять страной… Ну, в общем, ты знаешь, что скажет Ба, Клер.

– Кампания за ядерное разоружение – вполне уважаемая организация, – горячо возразила Клер. – Бертран Рассел и еще шесть Нобелевских лауреатов поддерживают идею запрещения атомной бомбы, и Альберт Эйнштейн тоже. Если начнется война, ядерное оружие может уничтожить всю планету.

– И все-таки Ба это не понравится, – повторила Миранда.

– Я не терплю лжи! – прокашляла Элинор, взмахнув конвертом, который держала в руке. Это было на следующее утро в ее роскошно обставленной, залитой солнцем спальне. Элинор лежала в постели – у нее был бронхит.

Чтобы не встречаться взглядом с бабушкой, Клер водила глазами по красивой, уютной комнате. Стены были кремовые, шторы – ярко-желтые, как и парчовые драпировки кровати с пологом, опиравшимся на четыре столпа. На бессарабском ковре цвета увядшей листвы возвышалась софа времен Регентства с подушками из шкуры тигра. Кругом стопки книг и горшки с нарциссами, источавшими тонкий аромат.

– Будь любезна, посмотри мне в глаза, Клер, – потребовала Элинор, чихая. – Я хочу слышать, что ты можешь сказать в свое оправдание, – сердито добавила она, глядя на внучку, стоявшую перед ней в розовом свитере и твидовой юбке, потупив взгляд.

Заметив это выражение, Элинор, в который уже раз, с тревогой подумала: неужели она завела любовника? Это было предметом переживаний всех матерей, хотя ни одна из самих дебютанток (гораздо более неискушенных, чем полагали их матери) не знала об этом. „А вдруг он женат? – спрашивала себя Элинор. – Тогда какие, интересно, отговорки придумывает он для своей жены, каждый раз поздно возвращаясь по вторникам и четвергам?" Именно в эти вечера Клер явно занималась не тем, чему, по ее собственным словам, она их посвящала.

„Снова придется врать", – сокрушенно подумала Клер. Она вспомнила, как в детстве ее буквально ошеломило, что те же самые взрослые, которые учили никогда не лгать, потом врут тебе прямо в глаза про то, откуда берутся дети. Так, от взрослых она узнала, что частенько приходится говорить то, чего не было, для того чтобы не ранить чувства других, защитить кого-то или избежать гнева взрослых.

– Я жду, – гневно хрипела Элинор. Она чихнула снова, и одно из лежащих перед ней писем соскользнуло на пол. В верхней части листка Клер заметила гриф адвокатской конторы „Суизин, Тимминс и Грант".

Снова отводя взгляд, она бухнула, не успев как следует подумать:

– Я встречаюсь с Адамом.

– Дважды в неделю? И всегда возвращаешься домой к десяти? Ну, и чем же вы с ним занимаетесь?

– Он учит меня играть в бридж. Я хочу научиться действительно хорошо играть.

– Ну, ладно. Это очень легко проверить. – Элинор протянула руку к кремовому телефону.

Клер, никогда не владевшая искусством лгать естественно и правдоподобно, почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног.

– Доброе утро, Адам. Ты за последнее время общался с Клер?

У Клер упало сердце. Она так надеялась, что Адама не окажется на месте.

– Не понимаю, почему ты не можешь ответить мне прямо, – произнесла Элинор, – но ты можешь поговорить с нею самой, если хочешь. – Она сделала Клер знак подойти к телефону.

В трубке, в самое ухо Клер, зазвучал голос Адама:

– Послушай, Клер, я не могу лгать своим клиентам. Если у тебя проблемы, я постараюсь помочь тебе, но скажи мне все как есть, иначе мне не удастся это сделать… Ты тайно встречаешься с каким-нибудь мужчиной?.. Нет? Хорошо! Ты занимаешься чем-нибудь незаконным?.. Нет? Тогда скажи Элинор, где ты бываешь и что делаешь. Так прямо и скажи! Что бы ты ни скрывала от нее, это будет для нее не так страшно, как то, что она предполагает, тан что она тебя тут же простит. А на следующей неделе я обязательно приглашу тебя куда-нибудь пообедать, чтобы тебе было не так грустно. Положив трубку, Клер тихо сказала Элинор:

– Я учусь в вечерней школе.

– В вечерней школе! Но ведь вечерние школы существуют для людей, у которых… – Элинор умолкла, растерянная, вспомнив, как сама, вместе с другими безденежными парнями и девушками, училась в политехникуме. – Ты же получила хорошее образование, Клер.

– Я так не думаю. Я ведь мало чему успела научиться в Хэзлхерст-Парк, а потом ты отправила меня в этот дурацкий пансион.

– Какая неблагодарность! Кто захочет жениться на синем чулке? Мужчине нужна настоящая леди, которая украшала бы собой его гостиную.

– Но я не собираюсь просидеть всю жизнь в гостиной! Мы живем в двадцатом веке, а не в старые ларквудские времена! – Сестрам было известно, что в душе Элинор еще саднит незажившая рана от многолетнего унижения, которое заставляла ее испытывать семья Билли. – Я хочу сделать в жизни что-нибудь полезное! – запальчиво добавила Клер.

– А разве жены, матери не приносят пользы?

– Кроме того, чтобы сделаться женой и матерью, можно еще многое делать в жизни.

– Ну, ладно. Что же именно ты изучаешь для того, чтобы стать более полезной?

– Социологию, – с вызовом ответила Клер. Элинор была удивлена и встревожена:

– Я надеюсь, деточка, ты не собираешься быть социальным работником?

– А почему бы и нет, Ба? Это работа, которая приносит очень много пользы.

– Да, конечно. Все это очень хорошо – для других. Но не для тебя, Клер. Бегать по трущобам – занятие не для тебя.

– Но почему, Ба? Что ты имеешь против социологии?

Элинор вздохнула.

– Объясни мне поточнее, что такое эта твоя социология.

– Ну… она изучает, как развивалось общество, как оно функционирует – а иногда, наоборот, не функционирует.

– Но, дорогая моя, разве знания, полученные тобой в школе, достаточны для того, чтобы…

– Вот именно! Я еще собираюсь изучать антропологию, психологию и философию.

– И ты собираешься укладываться в два вечера в неделю?

– Раз уж ты теперь все знаешь, мне хотелось бы посещать все занятия. Если, конечно, позволит тот уровень знаний по этим предметам, который у меня есть. А если нет, придется подгонять.

– Но чего ради, дорогая? Приличные мужчины не любят брать в жены социологов и философов. Почему бы тебе не заняться изучением чего-нибудь… ну, не такого заоблачного, а более полезного для жизни? Ты могла бы, скажем, поучиться на кулинарных курсах в Кордон-Блу-скул. Уметь планировать семейное меню – это всегда плюс.

– Неужели ты не понимаешь, Ба, что меня интересует не только кухня, но и тот мир, который находится за ее пределами? – воскликнула уже не на шутку рассерженная Клер.

– Естественно, что он тебя интересует. Ты интеллигентная девушка и должна с пониманием слушать то, о чем говорят мужчины.

– А я хочу, чтобы мужчины с пониманием слушали то, о чем говорю я! – крикнула Клер. – Потому что я больше никогда в жизни не буду тратить время на пустую болтовню – такую, как на всех этих светских вечеринках!

– Да как ты смеешь говорить это мне?

– А почему я не должна говорить это тебе? Зачем мне скрывать то, что я думаю? Как ты не понимаешь, Ба, чем я хочу заниматься и почему!

– Но социология… Для чего тебе может пригодиться социология?

– Ба, мой интерес состоит в том, чтобы помогать другим. Ведь повсюду, куда ни глянь, сплошное неравенство.

– Ну, хорошо. А философия? Тут уж, по-моему, ты хватила через край. И потом, что общего между философией и детьми из трущоб?

– Философия – это идеи, а идеи – это то, на чем основана демократия, – сказала Клер раздраженно. – Я не понимаю, как мир мог дойти до состояния, в котором он сейчас находится, но я постараюсь понять это и по возможности сделать что-нибудь, чтобы изменить положение вещей.