Нет, все это слишком трудно. Лучше она подождет Шушу.

Но, пока она лежала, какие-то злые силы прокручивали перед ее мысленным взором картины того, что, возможно, ожидало ее в будущем. Что, если она останется парализованной? Ее охватил ужас при одной мысли о том, что она может оказаться обреченной на неподвижность и на полную физическую зависимость от других. А ведь она действительно ощущала, что ее руки и ноги словно бы налиты свинцом, что она такая беспомощная, как будто ее зарыли по самую шею в зыбучий песок.

Одно видение сменилось другим: сумасшедшая, запертая в одиночке. Возможно, она уже никогда не станет нормальным человеком. Она представила себе, как ее везут на каталке по длинным белым коридорам, как ее опутывают проводами и подключают их к каким-то огромным, звякающим и жужжащим аппаратам, на которых вспыхивают и гаснут многочисленные лампочки. Этого она боялась больше всего: превратиться в лишенное разума, бессмысленно бормочущее существо, жизнь в котором искусственно поддерживается при помощи приборов после того, как истек срок, отведенный ему природой… какой ужас!

В этой уютной, роскошно обставленной комнате она чувствовала себя изолированной от всего мира; но, с другой стороны, как ни странно, ей хотелось, чтобы эти молодые женщины, с их веселыми лицами и пустопорожней болтовней, поскорее ушли и оставили ее в покое.

На следующий день, как только часы над входным портиком пробили десять, к лечебнице подкатило такси. Шушу скрупулезно отсчитала в руку шофера несколько монет, взглянув на которые, тот заметил:

– Что-то вы не слишком расщедрились на чаек, леди.

– Ровно десять процентов, – отрезала Шушу. – И потом, что вы сделали, чтобы заслужить чаевые? Вы даже не помогли мне выйти из машины.

– Но ведь идет снег.

– Вот именно.

Прежде чем войти в здание лечебницы, Шушу, стоя на вычурном крыльце, несколько раз потопала ногами, стряхивая снег с ботинок. Затем, набросив поверх своего легкого летнего пальто беличью пелерину, принадлежавшую еще ее матери, она вошла и сказала девушке в регистратуре, что хотела бы повидать миссис О'Дэйр.

Улыбающаяся девушка исчезла, и через несколько мгновений вместо нее появилась еще шире улыбающаяся сестра Брэддок. При виде Шушу улыбка на ее массивном лице несколько потускнела, а брови приподнялись.

– Мистер Грант приехал вместе с вами? – Голос ее был звонок и нежен, интонации безукоризненно вежливы, но взгляд жёсток. – Он обычно сопровождает всех посетителей, приезжающих к миссис О'Дэйр. Мы не хотим, чтобы ее покой нарушали люди, которых ей не слишком хотелось бы видеть.

– Я приезжала с мистером Грантом вчера, – напомнила Шушу сестре Брэддок. – А завтра я уезжаю домой, на юг Франции. Мне хочется перед отъездом еще раз повидаться с миссис О'Дэйр.

Когда Шушу вошла в спальню, веки Элинор медленно поднялись.

– Привет, Шушу, – прошептала она, чувствуя, как облегчение теплой волной растекается по всем клеточкам ее тела. Теперь можно не волноваться. Теперь Шушу возьмет все в свои руки.

Шушу уселась на стул возле кровати, положив на колени свою старомодную сумку, и сложила на ней руки. Медсестра вышла, оставив подруг вдвоем.

– Ты можешь ходить, Нелл? – так же шепотом спросила Шушу. – Ты сама ходишь в уборную?

– Да, – слабо откликнулась Элинор. – Знаешь, они и не думают меня выписывать.

– Ну, теперь-то я здесь, так что мы еще посмотрим! Этой дряни, которой они тебя пичкают, хватило бы, чтобы убить дюжину кошек. Но как только ты выберешься отсюда, я живо приведу тебя в порядок. И больше никогда не оставлю тебя одну.

– Милая, родная моя! Но они не выпустят меня. Во всяком случае, по-хорошему. Я ведь подписывала какую-то бумагу.

– Думаю, это было заявление о добровольном поступлении в лечебницу. Эванс говорила, что они всегда так прикрываются. Само собой, им не хочется отпускать тебя, потому что, если ты уйдешь, они ничего не получат – а ведь наверняка им вся эта роскошь влетела в копеечку. – Шушу обвела взглядом комнату. – Но я не боюсь этой бабищи – я имею в виду, старшей сестры, хотя она и напоминает мне мою прежнюю начальницу. И Адама я тоже не боюсь.

Глаза Элинор наполнились слезами.

– Неужели ты считаешь, что Адам…

– Именно Адам, наивная моя овечка. Именно Адам засунул тебя сюда.

– Но почему же девочки допустили это? – с болью в голосе спросила Элинор. Она смутно припоминала, что Аннабел и Миранда побывали у нее, но Клер так и не приехала. По дороге в Лондон, в самолете, Адам говорил, что Клер по-прежнему не хочет видеть ее, он намекнул, что она ждет извинений со стороны бабушки. Как глупо все это, как глупо и грустно! Как по-дурацки они обе вели себя! Конечно же, она попросит прощения у Клер.

– Девочки верят Адаму, – ответила Шушу. – Но он слишком уж зарывается – норовит распоряжаться всем и всеми на свете. Он сказал даже, что содержание Сарасана обходится слишком дорого и что Правление собирается продать его, а тебя держать здесь, потому что так выйдет дешевле.

– Продать Сарасан! Ни за что! Но Адаму-то какое дело до всего этого? Он же не является депозитарием компании…

– Здесь не все чисто, поверь мне, – сказала Шушу решительно. – Но пока что давай не думать об этом. Сейчас самое главное – выдернуть тебя отсюда. И вот что мы сделаем…

Элинор жадно вслушивалась в шепот склонившейся к самому ее уху Шушу:

– Сейчас я вернусь в Истборн. Куплю два одинаковых пальто и две одинаковые шляпы – какие-нибудь поярче, чтобы бросались в глаза. Завтра я снова приеду сюда в десять и скажу таксисту, чтобы подождал. Велю отъехать немножко, чтобы не перегораживать подход к крыльцу, и ждать за этим углом. Потом войду – прямо с чемоданом, чтобы старшая сестра подумала, что я заехала по пути в аэропорт. Ей ведь неизвестно, что я должна была улететь еще вчера.

– Слава Богу, что ты не улетела!

– А в чемодане, Нелл, будут пальто и шляпа для тебя – точно такие же, как мои. Я помогу тебе одеться. Потом открою эти стеклянные двери в сад. Ты выйдешь – медленно, не торопясь, причем старайся не поворачиваться лицом к дому – и пойдешь к моему такси. Сядешь в него. Я подожду, пока ты сядешь, потом просто выйду через главную дверь с пустым чемоданом. А потом мы что есть духу рванем в аэропорт и первым же самолетом улетим в Ниццу.

– Шушу, милая моя Шушу, это просто великолепный план! – Лицо Элинор сморщилось, и она заплакала.

Дверь спальни распахнулась, и на пороге возникла собственной мощной персоной сестра Брэддок.

– Не следует переутомлять миссис О'Дэйр, – безапелляционно заявила она.

Шушу поднялась:

– Я как раз собиралась уходить. Завтра я еще раз заеду на минутку, по дороге в аэропорт, чтобы попрощаться. – И, обернувшись к Элинор, погрозила ей пальцем: – Смотри же, будь умницей и делай все, как я тебе говорила…

На обратном пути, сидя в такси, Шушу снова и снова возвращалась в мыслях к своему плану, представлявшемуся ей удачным и сравнительно легко выполнимым. Ей вспомнилось, как в свое время, на фронте, они с Нелл время от времени устраивали достаточно рискованные эскапады. Этих воспоминаний, хотя и грустных и тяжелых, но неизменно вызывавших улыбку на ее губах, ей хватило до самого отеля.

В сумерках вечереющего дня такси остановилось у подъезда. Шушу расплатилась с шофером, повернулась, чтобы войти, и тут услышала негромкий щелчок. В следующую секунду она лежала плашмя на снегу; в глазах мельтешили искры от пронизывающей все тело боли, и, не в силах подняться, она могла лишь беспомощно барахтаться, точно опрокинутый на спину жук.

Шушу сразу поняла, что случилось: то был перелом тазобедренного сустава. Ее взбесило, что это произошло безо всякого повода с ее стороны: она ведь не бежала за автобусом, не прыгала с лестницы – она просто шла. Но у нее была собственная теория на сей счет: со старыми людьми это случается не потому, что они падают, а как раз наоборот – они падают потому, что в результате долгого процесса разрушения сустав в конце концов ломается.