— Это про Билли? — предположил Чарли. Дядя посмотрел на него поверх очков и пожал плечами.

— Все может быть. Не возражаешь, если я дочитаю? Так. «Оуэйн отправился в Священную Римскую Империю. У него было двое сыновей, старший стал писцом» — знаешь, кто это такой, верно? Писцы переписывали книги, писали письма под диктовку — тогда не все были грамотными. «А младшего сына изгнали из деревни, где он поселился, за то, что тот разговаривал с воронами и грифами, слетавшимися на виселицы клевать мертвецов. От него и пошли две ветви потомства — Грифы и Карры».

Чарли пробрала дрожь.

— Жуткое занятие — беседовать с такими птичками. Но выгонять его тоже было жестоко.

— В древние времена считалось, что любые необычные способности даются человеку дьяволом, — объяснил дядя Патон. — Давай все-таки дочитаем. «Старший сын Оуэйна, писец, стал родоначальником линии Карров, позже их фамилия видоизменилась и стала звучать как Карквилл. История сия, каковая, сколь мне известно, правдива, записана потомком рода Карквиллов, в лето Господне 1665». Все.

— Ничего себе история… — задумчиво произнес Чарли. — Значит, все Грифы и Карквиллы — родственники. И Билли один из них. Интересные люди живут в нашем городе, честное слово.

— Интереснее некуда, — согласился дядя Патон.

— А какие странные вещи творятся!

— Не то слово. Мне порой кажется, что город притягивает обратно всех, чьи истории начались здесь, на этой земле, у нас под ногами, глубоко под домами, улицами и парками. И даже наш с тобой дом — часть происходящего. — Дядя Патон закрыл книгу, снял очки и устало потер переносицу.

— Ага, и все эти истории так перепутаны, что получается какой-то клубок, нет, узел! — горячо воскликнул Чарли. — Одни чудеса связаны с другими, и мне кажется, будто кто-то затягивает этот узел все туже и туже.

— Очень образно! — с улыбкой похвалил его дядя.

— Ну, правда, же! — заторопился Чарли. — Я вам еще не рассказывал — мы с Оливией сегодня заходили в один цветочный магазин, и его хозяйка откуда-то знает мое имя, представляете? И Оливию тоже! Правда, Лив ни за что не желала с ней разговаривать, хотя та очень даже хотела пообщаться. Оливия, по-моему, испугалась — сказала, что эта тетенька знает про нее больше, чем она сама.

— А твоя Оливия — одаренная? — заинтересовался дядя.

— Да какое там! Ничуточки. Но это только по части магии, а вообще-то она талант, потрясающая актриса. Вы же ее помните — она была на вашем дне рождения. Такая… ну, вся раскрашенная. — Чарли вздохнул. — Правда, она только что провалилась на кинопробе и жутко расстроена. Сама не своя. Я просто не знаю, что с ней делать, — то она ревет, то на людей кидается.

— Похоже, она в отчаянии, друг мой. А отчаявшаяся женщина бывает просто опасна.

— Да? Буду иметь в виду, — пошутил Чарли и вдруг широко зевнул. — Ой, извините. Легенда про Амадиса очень интересная, спасибо! У меня в голове сейчас все как по полочкам разложено. Наверно, теперь будет легче разобраться во всех этих тайнах. Хотел бы я знать, что случится дальше?

— Я тоже, Чарли. — Дядя Патон бережно убрал растрепанную старинную книгу на полку. — А волшебную палочку ты уж, пожалуйста, найди, и чем скорее, тем лучше. Худо будет, если она окажется в руках у какого-нибудь негодяя.

Чарли покраснел. У него было сильнейшее подозрение, что это уже произошло.

Манфред Блур постепенно утрачивал свой гипнотический дар. Он заметил это еще год назад, когда Чарли Бону удалось оказать ему сопротивление и не поддаться гипнозу. Этот несносный мальчишка сумел разнюхать кое-что о Боне-старшем — том самом Лайелле Боне, которого Манфред в свое время загипнотизировал без малейших усилий. Да, тогда Манфреду было всего девять, но, видимо, дар его был на пике, а теперь медленно, но верно слабел.

Пока еще никто не догадался, что с ним творится; Манфреду по-прежнему удавалось запугивать школьников — один его пристальный взгляд повергал ребятишек в ужас. Кроме того, Манфред несколько приободрился после эксперимента с лошадью — в конце концов, та часть, за которую отвечал он, прошла успешно. Или все-таки не очень? Что сработало — его дар или зелье, изготовленное Венецией Юбим?

Манфред задумался. Исход эксперимента не внушал особой радости: лошадь исчезла, неизвестно, где она теперь, и главное, непонятно, как ею управлять. Если честно, воскрешенная магией лошадь представлялась Манфреду каким-то сверхъестественным чудовищем, и он с самого начала ее боялся, а потому решил, что хорошо бы изобрести какую-нибудь защиту от этой твари. Тогда-то его и осенила идея заполучить волшебную палочку. Заставить Билли Грифа утащить палочку у растяпы Чарли было проще простого: этот белесый клоп мгновенно купился на посулы насчет приемных родителей и ради усыновления был готов не то, что волшебную палочку принести — Луну с неба достать. Дурачок! Ну конечно, Билли-то раскатал губу, надеялся обзавестись любящими мамочкой и папочкой. Знал бы он, что Блуры рассчитали все заранее и договорились с четой де Грей! Но Билли, конечно, не заподозрил подвоха — что ж, сам дурак. Вот и сидит теперь взаперти в Покойном доме, под надежным присмотром приемных родителей, безжалостных негодяев, наделенных жутковатыми магическими способностями. Поделом ему.

— Поделом, поделом, бом-бом-бом! — пропел Манфред, расхаживая по кабинету (которым весьма гордился) и, крутя в руках белоснежную волшебную палочку. — А теперь за дело! Ну, палочка-выручалочка, покажи, на что ты способна!

Заметив, что по столу ползет муха, Манфред направил на нее серебряный кончик палочки и провозгласил:

— Преврати ее в лягушку!

Что-то болезненно ужалило его в ладонь, и Манфред выронил палочку. Муха преспокойно потирала лапки и даже не думала превращаться. Потом взлетела на потолок и замерла. У Манфреда возникло неприятное ощущение, будто муха над ним потешается — на свой, мушиный лад.

— Преврати ее в лягушку! — потребовал Манфред, подобрал палочку и запустил в потолок. Но, как только он произнес эти слова, руку снова обожгло, еще сильнее, и Манфред вскрикнул от боли: — Ой!

Палочка стукнулась о потолок и упала на пол. Муха перелетела на подоконник и опять начала потирать лапки — теперь задние.

— Да преврати же ты ее в лягушку! — заорал Манфред, хватая палочку и тыча ею в подоконник. Потом опять швырнул ее в муху.

На этот раз боль была нестерпимой — точно он за раскаленную кочергу ухватился. На ладони у Манфреда появилось красное пятно ожога.

Муха улетела. Палочка с невинным видом лежала на полу. Манфред понял, что она не собирается ему повиноваться и, что хуже, с каждой следующей попыткой будет наказывать его все больнее и больнее.

— Ах, ты… ты… мерзкая деревяшка! — Осыпая волшебную палочку проклятиями, Манфред с размаху бросил ее в пустой камин. Потом схватил бумагу, скомкал ее, кинул туда же и поджег — для верности с нескольких концов.

Огонь вспыхнул мгновенно, но через несколько секунд Манфред с ужасом понял, что пламя не столько улетает в дымоход, сколько рвется в комнату. Запаниковав, Манфред сорвал с себя черный плащ и принялся тушить им пламя. Плащ затлел, в комнату повалили клубы дыма, и Манфред, кашляя и задыхаясь, метнулся к окну и распахнул его настежь.

В это мгновение в кабинет без стука вошел Танталиус Мармор и с бодрым смешком спросил:

— Что это вы затеяли, юноша? Манфред резко обернулся, задыхаясь от кашля, и прохрипел:

— Проклятая… кха! Кху! Проклятущая палочка Чарли Бона! Кха! Кху! Решил ее сжечь! — Он яростно прочистил горло. — Не желает меня слушаться, так лучше спалю — уж лучше пусть не достанется никому.

— Спокойнее! Экий у вас взрывной характер! — Танталиус захихикал. — Учитесь держать себя в руках, приятель.

— Я вам не приятель! — огрызнулся Манфред. — Кстати, будьте так любезны, решите, наконец, кто вы.

Танталиус возвел глаза к потолку и задумался.

— Хм. Сегодня я… в основном Винсент Мармор, почтальон — он всех называет приятелями, — но во мне есть и капелька Танталиуса Райта, школьного учителя. Замечательное ощущение, доложу я вам, юноша. В жизни так не веселился!