– Вы… полицейский? – спросил Чип.

– Я? – молодой человек улыбнулся. – Нет, я работаю в Помощи Иммигрантам. Это такое агентство, которое нам любезно разрешили открыть, чтобы помогать новым иммигрантам осваиваться. И добираться до берега, не утонув, – он повесил комбинезоны на идущие по борту перила и расправил складки.

Чип приподнялся на локте.

– А это часто бывает? – спросил он.

– Воровать лодки иммигрантов – одно из любимых местных развлечений. – Есть и другие, еще веселее.

Чип сел, и Лайлак села рядом с ним. Молодой человек повернулся к ним, на его боку отблескивало розовым солнце.

– Мне жаль разочаровать вас, – сказал он, – но вы пришли совсем не в рай. Четыре пятых населения острова – потомки тех семей, которые жили здесь до-Объединения или пришли сразу после, они все давно перемешались, все между собой родственники – невежественные, мнительные, самодовольные, посредственности – и они презирают иммигрантов. «Железки» – они нас зовут. Из-за браслетов. Даже когда мы их уже сняли.

Он поднял с сидения пояс с пистолетом и снова застегнул его на бедрах.

– Мы зовем их «свобы», – сказал он, – только никогда не говори это громко, а то тут же окажется, что пятеро-шестеро из них топчутся у тебя на ребрах. Это еще одно их развлечение.

Он снова посмотрел на них.

– Островом управляет Генерал Костанца, – сказал он, – с…

– Это тот, кто украл лодку! – сказали они. – Даррен Костанца!

– Сомневаюсь, – ответил молодой человек. – Генерал не встает так рано. Ваш своб, должно быть, вам лапшу на уши навесил.

– Братоненавистник, – сказал Чип.

– Генерала Костанцу, – продолжал молодой человек, – поддерживает Церковь и Армия. Даже для свобов очень мало свободы, для нас же свободы практически нет. Нам приходится жить в особых районах, «Железгородах», и мы не можем выйти из них без существенного повода. Нам надо показывать удостоверения личности каждому свобскому полицейскому, и единственная работа, которую мы можем получить – самая грязная, самая трудоемкая, – он поднял фляжку.

– Хотите еще? – спросил он. – Это называется «виски». Чип и Лайлак покачали головами.

Молодой человек отвинтил контейнер и налил в него янтарного цвета жидкость.

– Так, что я упустил? – сказал он. – Нам не разрешено владеть землей и оружием. Я сдаю пистолет, как только ступаю на берег, – он поднял контейнер и посмотрел на них. – Добро пожаловать на Свободу! – сказал он и выпил.

Чип и Лайлак обескураженно посмотрели друг на друга и на молодого человека.

– Так они его называют, – сказал он. – Свобода.

– Мы думали, они рады новым людям, – сказал Чип, – и что им будет легче обороняться от Семьи.

Молодой человек, закручивая контейнер на фляжку, сказал:

– Никто сюда не приходит, не считая двух-трех иммигрантов в месяц. Последний раз, когда Семья пыталась угрожать ланки, было еще тогда, когда было пять компьютеров. С тех пор, как в строй вошел Уни, ни одной такой попытки больше не было.

– Почему? – спросила Лайлак.

– Никто не знает, – сказал молодой человек. – Есть разные теории. Ланки думают, что или «Бог» их защищает, или что Семья боится Армии, компании пьяных ни на что не способных грубиянов. Иммигранты думают – ну, некоторые думают, – что остров такой загаженный, что Уни просто не хочет возиться.

– А другие думают… – начал Чип.

Молодой человек положил фляжку на полку рядом с приборной доской. Он сел на сидение и снова повернулся к ним.

– Другие, – сказал он, – и я один из них, думают, что Уни использует остров, и свобов, и все спрятанные острова в мире.

– Использует их? – спросил Чип, а Лайлак сказала:

– Как?

– Как тюрьму для нас, – ответил молодой человек. Они посмотрели на него.

– Почему на пляже всегда есть лодка? – спросил молодой человек. – Всегда, в Евр и в Афр – старая лодка, но еще способная добраться сюда. И почему эти заклеенные вручную карты в музеях? Не проще ли было сделать фальшивые карты, действительно без островов?

Они смотрели на него во все глаза.

– Что вы сделаете, – продолжал молодой человек, он тоже пристально глядел на них, – если вы программируете компьютер на поддержание идеально эффективного, идеально стабильного, идеально сотрудничающего общества? Как поступить с биологическими капризами, «неизлечимыми, возможными нарушителями спокойствия?

Они ничего не ответили.

Он пригнулся к ним ближе.

– Вы оставляете несколько «не объединенных» островов по всему свету, – сказал он, – оставляете в музеях карты, а на берегу – лодки. Компьютеру не нужно удалять плохих, они сами себя удаляют. Они радостно мчатся в ближайшую изоляционную палату, а там свобы уже поджидают, во главе с Генералом Костанца, чтобы забрать их лодки, запихнуть их в Железгорода и держать их там беспомощных и безвредных – так, как высоконравственные ученики Христа, Маркса, Вуда и Веи даже и представить себе не могут.

– Этого не может быть, – сказала Лайлак.

– Многие из нас думают, что может, – сказал молодой человек. Чип спросил:

– Уни разрешил нам придти сюда?

– Нет, – сказала Лайлак, – это слишком… запутанно.

Молодой человек посмотрел на Чипа. Чип сказал:

– Я думал, что я такой ненавистнически-умный!

– Я тоже, – сказал молодой человек, откидываясь на сидении. Я представляю, как вы себя чувствуете.

– Нет, этого не может быть, – сказала Лайлак. На секунду наступила тишина, а потом молодой человек сказал:

– Сейчас я вас отвезу на берег. ПИ снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам двадцать пять монет для начала, – он улыбнулся. – Как бы плохо ни было, – сказал он, – это лучше, чем с Семьей. – Полотно гораздо удобнее паплона – правда, – и даже гнилая фига лучше по вкусу, чем унипироги. Вы можете иметь детей, пить, курить сигареты, иметь пару комнат – если много работаете. Некоторые железки даже умудряются разбогатеть – содержатели увеселительных заведений, главным образом.. Если вы говорите свобам «сэр» и держитесь в Железгороде, то все в порядке. Никаких сканеров, советчиков, и по телевизору не идет круглый год «Жизнь Маркса».

Лайлак улыбнулась. Чип тоже улыбнулся.

– Наденьте комбинезоны, – сказал молодой человек. – Нагота приводит свобов в ужас. Это «дурно», – и он повернулся к доске.

Они откинули одеяла и влезли в свои влажные комбинезоны, встали за спиной молодого человека, и он повел катер к острову. От острова расходились зеленые и золотые тучи только что взошедшего солнца, и он был увенчан горами и испещрен точками белого, желтого, розового, голубого.

– Как красиво, – решительно произнесла Лайлак. Чип, обняв ее за плечи, смотрел вперед прищуренными глазами и ничего не ответил.

Они жили в городе, который назывался Полленса, на одной половине комнаты в потрескавшемся и осыпающемся доме в Железгороде, где часто гасло электричество и из крана шла коричневая вода. У них был матрас, стол, стул и ящик для одежды, которым они пользовались как вторым стулом. Люди в другой половине – семья Ньюманов – мужчина и женщина лет за сорок с девятилетней дочкой разрешили им пользоваться плитой, телевизором и полкой в холодильнике, где они хранили свои продукты. Это была комната Ньюманов, Чип и Лайлак платили четыре доллара в неделю за свою половину.

Они зарабатывали девять долларов двадцать центов в неделю на двоих. Чип работал на железнорудной шахте, грузил руду в вагонетки, в бригаде с другими иммигрантами, рядом с автоматическим погрузчиком, который стоял сломанный – пыльный и неподвижный. Лайлак работала на швейной фабрике, прикрепляла застежки к рубахам. Там тоже стояла неподвижная машина, забитая корпией.

Их девяти долларов двадцати центов хватало на комнату, еду, проезд по железной дороге, несколько сигарет и газету под названием «Иммигрант Свободы». Они откладывали пятьдесят центов в неделю на одежду и непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть, а пятьдесят центов отдавали Помощи Иммигрантам, как частичное погашение двадцатипятидолларовой ссуды, которую им дали по прибытии. Они ели хлеб, рыбу, картошку и финики. Сначала от этой еды у них были спазмы и запоры, но скоро они научились любить ее, получать удовольствие от разного вкуса и разного вида еды. Они с нетерпением ждали трапезы, хотя готовка и мытье посуды оказалось нудной работой.