– Помогли?..

– Тебя расспросили, пока ты был без сознания, – объяснил Боб. – Сегодня понедельник. Прошел день. Их уже нашли, и помогли им. Анна СГ, и еще одна, которую ты назвал Снежинкой – Анна ПЮ и Йин ГУ – Спэрроу.

– И Кинг… – сказал Боб, мотнув головой, – нет, мы опоздали. Этот… он мертв.

– Мертв?..

– Он повесился, – ответил Боб. Чип с ужасом смотрел на него. Боб добавил, – В душевой… разорвал одеяло…

– О, Христос и Веи! – Чип откинулся на подушку. Болезнь, болезнь, болезнь, и он тоже был болен…

– Но все другие в полном порядке, – сказал Боб, похлопав Чипа по руке. – И ты тоже будешь в порядке. Ты поедешь в реабилитационный центр, брат. У тебя будет недельный отпуск.

Может быть, даже больше.

– Мне так стыдно, Боб… Так ненавистно стыдно…

– Ничего, ничего, – успокаивал Боб. Тебе же ведь не было бы стыдно, если б ты поскользнулся и сломал лодыжку, правда?

Это то же самое. Мне должно быть стыдно, если уж кому-то нужно стыдиться…

– Я лгал тебе!

– Я позволил себе лгать… Послушай, никто в самом деле ни за что не отвечает. Ты это скоро поймешь. – Он нагнулся, поднял с пола вещевой мешок и положил себе на колени, заглянул. – Это все твое… Посмотри, не забыл ли я чего-нибудь. Зубная щетка, скрепки, фотографии, записные книжки, рисунок лошади, твои…

– Он больной, – сказал Чип, – я не хочу его. Выброси его.

– Рисунок?

– Да.

Боб достал рисунок из мешка и взглянул на него.

– Хорошо нарисовано, – сказал он, – он не точен, но… чем-то хорош.

– Он больной, – сказал Чип, – его нарисовал больной член.

Bыброси его.

– Как скажешь… – Боб положил мешок на кровать, встал, прошел в другой конец комнаты, открыл мусоропровод и бросил туда картинку.

– Есть острова, где живут больные члены… – сказал Чип, – по всему миру…

– Я знаю, – ты сказал нам об этом…

– Почему мы не можем им помочь?

– Этого я не знаю, – ответил Боб, – но У ни знает. Я тебе уже говорил, ЛИ – верь Уни! . – Я буду! – сказал Чип. – Я буду… – и слезы опять полились у него из глаз.

В комнату вошел член в комбинезоне с красным крестом.

– Как мы себя чувствуем? – спросил он.

– Он в неважном состоянии, – ответил Боб.

– Этого следовало ожидать. Не беспокойся, мы его поднимем на ноги. – Член подошел к Чипу и взял за запястье.

– Ли, мне надо идти, – сказал Чипу Боб.

– Хорошо…

Боб поцеловал Чипа в щеку.

– На случай, если тебя не пришлют сюда обратно, до свидания, брат…

– Спасибо, Боб, – сказал Чип. – Спасибо. Спасибо за все.

– Спасибо Уни, – ответил Боб, потрепал Чипа по руке и улыбнулся. Кивнул члену с красным крестом и вышел.

Член вынул из кармана пневмо-шприц, снял с него чехол.

– Ты будешь чувствовать себя абсолютно нормально очень скоро, – сказал он.

Чип лежал неподвижно с закрытыми глазами, вытирая одной рукой слезы, пока врач закатывал рукав на его другой руке.

– Я был так болен, – сказал Чип. – Я был так болен…

– Тс-с, не думай об этом, – ответил член, осторожно делая укол. – Тут не о чем думать. Ты очень скоро поправишься.

Старые города разрушили, новые города построили. В новых городах здания были выше, площади шире, парки больше, монорельсовые вагоны бежали в них быстрее, но ходили реже.

Запустили еще два космических корабля, к Сириусу Б и к 61-ой Лебедя. Колонии на Марсе, вновь заселенные и тщательно охраняемые от вымирания, после того случая в 152 году, расширялись каждый день; также расширялись и колонии на Венере и на Луне, и форпосты на Титане и на Меркурии.

Час свободного времени увеличили на пять минут. Телекомпы с вводом информации с клавиатуры стали заменять на телекомпы, воспринимающие информацию с голоса, а унипироги приобрели приятный привкус. Продолжительность жизни возросла до 62,4 лет.

Члены работали и ели, смотрели телевизор и спали. Они пели, ходили в музеи и гуляли в садах развлечений.

В двухсотлетний юбилей Веи во время парада в одном из новых городов огромное знамя с портретом улыбающегося Веи нес на высоком флагштоке член тридцати или около того лет, правый глаз у него был зеленый, а не карий. Когда-то давно этот член болел, но теперь он был в полном порядке. У него было поручение, комната, подружка и советчик. Он был спокоен и доволен.

Во время парада случилась странная вещь. Когда этот член маршировал, улыбаясь, с флагштоком в руках, в его голове сам собой начал звучать номер: Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь, двадцать три. Номер все повторялся и повторялся, сам собой, в такт маршу. Член гадал, чей это может быть номер, и почему он так повторяется и повторяется у него в голове.

Неожиданно он вспомнил: это что-то из болезни! Это был номер одного больного члена, ее звали Лавли? Нет – Лайлак.

Почему, столько времени спустя, этот номер вернулся к нему?

Он стал четче отбивать шаг, пытаясь отвлечься, и был рад, когда подали сигнал петь.

Он рассказал об этом случае своему советчику.

– Не о чем беспокоиться, – ответил советчик. – Ты, возможно, увидел что-то, что напомнило тебе о ней. Может быть, ты даже увидел ее саму. Ничего страшного нет в этом воспоминании, если, конечно, оно не начнет тебя беспокоить.

Дай мне знать, если это повторится.

Но это не повторилось. Он был здоров, спасибо Уни.

Однажды на Рождество Христово, когда у него было уже другое поручение и он жил в другом городе, он поехал на велосипеде со своей подружкой и с четырьмя другими членами в парковую зону за городом. Они взяли с собой пироги и коку и устроили пикник на земле под деревьями.

Он поставил свой контейнер с кокой на плоский камень, и, когда потянулся за ним во время разговора, случайно опрокинул. Другие члены наполнили его контейнер из своих. Через несколько минут, складывая обертку от пирога, он заметил с какого-то дерева, лежащий на камне, на листе блестели капли коки, черенок загибался вверх, как ручка. Он поднял лист за черенок, – и увидел сухое овальное пятно в форме листа. Весь камень был мокро-черный, но там, где лежал лист, он был серый и сухой. Что-то в этом моменте показалось Чипу важным. Он некоторое время сидел молча, глядя на лист в одной руке, на свернутую обертку от пирога – в другой, и на сухой силуэт листика на камне. Его подружка что-то сказала ему, и он оторвался от созерцания, сложил лист и обертку вместе и отдал их члену, у которого был мешок для мусора.

Образ силуэта на камне приходил ему в голову еще несколько раз в тот день и на следующий день – тоже. Потом у него было очередное лечение, и он забыл о листе. Но, тем не менее, через две-три недели это воспоминание вернулось к нему. Он не мог понять почему. Может быть, он точно так же уже поднимал когда-то лист с мокрого камня? Если да, то он этого не помнит…

Время от времени, когда он гулял в парке, или, что странно, стоял в очереди на лечение, образ сухого силуэта приходил ему в голову, и он хмурился.

Случилось землетрясение (стул сбросил его с себя, в микроскопе разбилось стекло, и из глубин лаборатории раздался самый громкий звук, который он когда-либо слышал в своей жизни). Сейсмоклапан на другой стороне континента заклинило, и он не сработал – телевидение объяснило это через несколько дней. Такого не случалось раньше, и такого больше не будет. Члены, конечно, должны огорчиться, но насчет будущего опасаться нечего.

Десятки зданий рухнули, сотни членов погибли. Все медицентры в городе были переполнены ранеными, и больше половины лечебных блоков были повреждены, лечения откладывались.

Через несколько дней после того, как он должен был бы получить свое лечение, он подумал о Лайлак и что он любил ее совсем по-другому, более-более восторженно, чем он любил кого-то. Он хотел сказать ей что-то. Что же? Да, конечно, про острова. Острова, которые он нашел замаскированными на до-Объединенческой карте. Острова неизлечимых…