Тем не менее Гоголь не осознал истинных причин своей неудачи и остался в плену своих заблуждений. В этих заблуждениях Гоголя поддерживали его ближайшие друзья. К этому времени относится и сближение Гоголя с священником Матвеем Константиновским, оказавшим на него пагубное влияние.

Не могли указать Гоголю на его заблуждения и московские славянофилы, даже те из них, которые выразили неудовольствие по поводу выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями». Белинский проницательно вскрыл природу этого неудовольствия, когда писал Боткину: «Московские напрасно на него сердятся. Им бы вспомнить: неча на зеркало пенять, коли рожа крива. Они подлецы и трусы, люди не консеквентные, боящиеся крайних выводов собственного учения, а он — человек храбрый, которому нечего терять… он идет до последних результатов».

Гоголь искренно ищет разрешения мучащих его вопросов, но ищет их на ложных путях. Идея необходимости нравственного обновления, «спасения» гонит его в Иерусалим, хотя подсознательно он чувствует всю фальшь этой поездки, что ярко отразилось в письме В. А. Жуковскому от 28 февраля 1850 г. От посещения Палестины у Гоголя остались лишь «сонные впечатления».

И однако даже в этот последний период жизни Гоголь во многом остается верен своему прежнему направлению. Н. Г. Чернышевский, характеризуя творчество Гоголя времени «Выбранных мест из переписки с друзьями», писал: Гоголь «до конца жизни остался верен себе как художник, несмотря на то, что как мыслитель мог заблуждаться… высокое благородство сердца, страстная любовь к правде и благу всегда горели в душе его…страстною ненавистью ко всему низкому и злому до конца жизни кипел он» («Очерки Гоголевского периода»). Говоря о письмах Гоголя последнего периода, Чернышевский выражал уверенность, что, ознакомившись с ними, читатель будет «убежден, что Гоголь, если и заблуждался, то не изменял себе, и что если мы можем жалеть о его судьбе, то не имеем права не уважать его». Подробно проанализировав содержание писем этих лет, Чернышевский приходил к выводу: «Гоголь не только понимал необходимость быть грозным сатириком, понимал также, что слаба еще и мелка та сатира, которою он должен был ограничиться в „Ревизоре“. В этой, оставшейся неудовлетворенною, потребности расширить границы своей сатиры надобно видеть одну из причин недовольства его своими произведениями. В период аскетизма это недовольство высказывал он странным языком, объясняя странными источниками; но та причина, которая высказана в приведенных нами отрывках, обнаруживает в Гоголе то глубокое понимание обязанностей и предметов сатиры, которое только теперь начинает переходить в общее убеждение». Именно на основании писем последнего периода Чернышевский утверждал, что «Гоголь, каковы ни были его заблуждения в последний период жизни, никогда не был отступником от стремлений, внушивших ему „Ревизора“» (Чернышевский, статья: «Сочинения и письма Н. В. Гоголя», изд. П. А. Кулиша).

Письма 1846–1852 гг. затрагивают разнообразные вопросы жизни и деятельности Гоголя: в них речь идет о родственных связях, о взаимоотношениях с друзьями и знакомыми, о круге чтения, о работе над второй частью «Мертвых душ». В письмах этого периода Гоголь нередко выступает с попытками оправдания тех реакционных выводов, к которым он пришел. Но несмотря на это, знакомство с полным составом писем Гоголя, относящихся к этому времени, необходимо для полного понимания его трагедии. В своей совокупности они представляют неделимое единство. Для верного понимания творческого пути великого писателя необходимо знакомство не только с такими письмами, как уже цитировавшееся письмо его к Жуковскому (10 января 1848 г.), в котором Гоголь подвергает пересмотру всю свою жизнь писателя. Необходимо знакомство и со всеми другими его письмами: в них отразился необычайно противоречивый характер настроений Гоголя, вызванных отношением критики к «Выбранным местам из переписки с друзьями» (см. письма второй половины 1847 г. к Аксакову, Анненкову, Иванову, Плетневу, Шевыреву). Особое значение имеют и два варианта (черновой и беловой) письма к В. Белинскому в ответ на его решительное осуждение «Выбранных мест». Уже самый факт наличия двух редакций (одна из которых написана в раздраженно-непримиримом тоне, а другая значительно смягчена) свидетельствует о том, как дорожил Гоголь мнением вождя русской передовой революционно-демократической мысли 40-х годов.

Большой интерес представляют те письма Гоголя, в которых он настоятельно заявляет, что никогда не отказывался от звания писателя: письма эти показывают, как высоко ставил Гоголь художественное творчество, как мучительно переживал свой отход от художественной литературы. Вместе с тем они говорят о том, что Гоголь до конца оставался верен принципам реалистического изображения жизни.

Для характеристики творческого облика Гоголя немаловажны и те письма, в которых сквозь формулы религиозного смирения нередко прорывается неподражаемый юмор писателя-сатирика.

Письма Гоголя к его друзьям из реакционного лагеря отражают напряженную борьбу, развернувшуюся вокруг писателя в последние годы его жизни.

Н. Г. Чернышевский писал: «Ни в ком из наших писателей не выражалось так живо и ясно сознание своего патриотического значения, как в Гоголе. Он прямо себя считал человеком, призванным служить не искусству, а отечеству». Этому чувству Гоголь оставался верен до последних дней, даже когда заблуждался в выборе путей своего служения.

Письма Гоголя последнего периода его жизни представляют «смесь правды и фальши» (Н. Г. Чернышевский), глубоких мыслей и ошибочных суждений, патриотического чувства, сознания господствующего зла и противоречий действительности, и стремления найти разрешение этих противоречий в личном усовершенствовании и в примирении с существующим порядком. В полном своем составе они представляют яркую картину духовной драмы Гоголя, его ошибочных исканий и доказывают полную несостоятельность идей, положенных в основу «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Печатается по подлиннику (ПБЛ).

Впервые опубликовано в «Русском Архиве», 1864, № 7–8, стр. 839–840.

Настоящее письмо открывает ряд писем Гоголя, связанных с цензурной историей «Мертвых душ». О приеме, оказанном рукописи «Мертвых душ» Московским цензурным комитетом, см. в следующем письме. Встретив в Москве яростное сопротивление реакционеров, Гоголь, по совету Белинского, решил отправить рукопись в петербургскую цензуру. «Белинский, возвращавшийся в Петербург, принял на себя хлопоты по первоначальному устройству этого дела, и направление, которое он дал ему тогда, может быть, решило и успех его. С ним… пошла в Петербург и самая рукопись автора» (Анненков, стр. 134–135). Настоящее письмо было вручено Гоголем Белинскому вместе с рукописью «Мертвых душ» для передачи петербургским друзьям Гоголя, на влияние которых он рассчитывал. (О цензурной истории «Мертвых душ» см. Гоголь. АН СССР, VI, стр. 889–891).

…после письма… к Алексан<дре> Осиповне… Это письмо Гоголя к А. О. Смирновой остается неизвестным (см. о нем — Смирнова, «Записки», стр. 315).