Я не жалею о тех почти даром ушедших 3 или шести годах, я не понимал этого. — Но в эти три недели, когда я думал столько сделать, когда я так ясно понимал всю важность моих занятий, когда я так пламенно жаждал употребить это самое лучшее время в самую великую пользу, когда нихто не мешал мне, когда эти три недели были важнее для меня четырех месяцев, и видеть все свои надежды разбитыми — о! это ужасно! Но не думайте, почтеней<шая> милая маминька, чтобы я в это время досадовал на вас или хотя малейшее на вас имел неудовольствие, нет, я собственно досадовал на себя и наказывал одного себя. Но наказание мое было ужасно.

Я теперь умоляю вас, почтенейшая маминька, сделайте милость, не оставте меня так растерзанным, ежели то уже пропало, дайте мне силы вознаградить его, мне нужно, кроме тех 20-ти рублей, которые вы прислали и которые я тщательно берегу, еще 80 восемьдесят рублей, хотя эта сумма чуть-чуть только меня удовлетворит… — Но вообразите, что вы ее даете мне взаймы, что по прошествии 3 или 4-х лет я вам возвращу ее усотеренную. — Сделайте милость, почтенейшая маминька, не жалейте моего имения… жалейте своего здоровья, а за малые, теперь претерпеваемые нам в имении уроны, вознаградит<есь?> в последствии.

Простите бедного вашего сына, ежели он потревожил вас, ежели он нанес вам тысячу новых хлопот, и не сердитесь на него, который ежели что делает, делает для вас и для счастия всего нашего семейства.

Н. Гоголь.

Гоголь М. И., 1 марта 1828

Я чувствовал, что принесу вам большое неудовольствие своею просьбою, зная трудность выполнения ее. Я точно во многом, очень во многом пред вами виноват, почтенейшая маминька. Недавно только понял я, что имел нужды не по своему состоянию, и что моей бедности тягостно было удовлетворять и ближайшие издержки; и узнал это тогда, когда потребовались еще нужнейшие, для моих занятий.

Я не говорил никогда, что утерял целые 6 лет даром, скажу только, что нужно удивляться, что я в этом глупом заведении мог столько узнать еще. Вы изъявляли сожаление, что меня в начале не поручили кому, но знаете ли, что для этого нужны были тысячи… Да что бы из этого было? Видел я здесь и тех, которые находились под особенным покровительством: им только лучше ставили классные шары, а в прочем они были глупее прочих, потому что они совершенно ничем не занимались. Я не тревожил вас уведомлением об этом, зная[75], что лучшего воспитания вы дать мне были не в состоянии, и что не во всякое заведение можно было так счастливо на казенный счет попасть. Кроме неискусных преподавателей наук, кроме великого нерадения и пр., здесь языкам совершенно не учат, доказательством сему служат те, которые приехавши сюда с некоторыми познаниями в языках, выезжали позабывши последние. Ежели я что знаю, то этим обязан совершенно одному себе. И потому не нужно удивляться, если надобились деньги иногда на мои учебные пособия, если не совершенно достиг того, что мне нужно. У меня не было других путеводителей, кроме меня самого, а можно ли самому, без помощи других совершенствоваться. Но времени для меня впереди еще много, силы и старание имею. Мои труды, хотя я их теперь удвоил, мне не тягостны ни мало, напротив, они не другим чем мне служат как развлечением, и будут также служить им и в моей службе, в часы свободные от других занятий.

Что же касается до бережливости в образе жизни, то будьте уверены, что я буду уметь пользоваться малым. Я больше поиспытал горя и нужд, нежели вы думаете. Я нарочно старался у вас всегда, когда бывал дома, показывать рассеянность, своенравие и проч.[76] чтобы вы думали что я мало обтерся, что мало был прижимаем злом. Но вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей глупых, смешных притязаний, холодного презрения и проч. Всё выносил я без упреков, без роптания, никто не слыхал моих жалоб, я даже всегда хвалил виновников моего горя. Правда, я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадал меня совершенно. У вас почитают меня своенравным, каким-то несносным педантом, думающим, что он умнее всех, что он создан на другой лад от людей. Верите ли, что я внутренне сам смеялся над собою вместе с вами. Здесь меня называют смиренником, идеалом кроткости и терпения. В одном месте я самый тихий, скромный, учтивый, в другом угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., в третьем — болтлив и докучлив до чрезвычайности. У иных — умен, у других — глуп… Как угодно почитайте меня, но только с настоящего моего поприща вы узнаете настоящий мой характер, верьте только, что всегда чувства благородные наполняют меня, что никогда не унижался я в душе и что я всю жизнь свою обрек благу. Вы меня называете мечтателем, опрометчивым, как будто бы я внутри сам не смеялся над ними. Нет, я слишком много знаю людей, чтобы быть мечтателем. Уроки, которые я от них получил, останутся на-веки неизгладимыми, и они верная порука моего счастия. Вы увидите, что со временем за все их худые дела я буду в состоянии заплатить благодеяниями, потому что зло их мне обратилось в добро. Это непременная истина, что ежели кто порядочно пообтерся ежели кому всякой раз давали чувствовать крепкий гнет несчастий, тот будет счастливейший[77]

Гоголь М. И., 30 марта 1828

Извините, почтеннейшая маминька, ежели поздравлю вас с праздником уже на исходе его. Впрочем вы, я думаю, мало нуждаетеся в письменном моем поздравлении, зная мои чувства, желания, мою благодарность, и вечную признательность за вечно[78] неотблагодаримые ваши попечения. Горько мне, когда вспоминаю, что еще я вам буду стоить великих затруднений, что еще я должен буду принять тягостное для меня благодеяние ваше, потому что я знаю, с каким горьким трудом оно вам обойдется. Знаю, что вам последний раз уже сделать мне вспомоществование; но знаю и то, как трудно из нашего небогатого состояния это сделать. Одною только мыслью утешаю себя, что уже более не нанесу вам подобных затруднений и что, ежели даст бог, найду способ и силы помогать вам, то есть моим сестрам, потому что вы совершенно посвятили себя нам и ваше счастие полагаете в нашем.

Я думаю, что курс Машиньки уже кончен. Не помню, когда настоящий срок, ежели же он пришел и ежели она уже дома, то известите меня.

Очень меня беспокоит, что я еще принужден вас трудить касательно моей экипировки. Деньги для этого нужно заблаговременно прислать. Казенное теперь всё отберется у нас, и для того на платье потребуется более прежнего. Впрочем об этом уведомлю вас последующим письмом.

С нетерпением жду видеть вас. Теперь время моего отсутствия продолжается целый год, но тем приятнее будет свидание. Прошу вас уведомить также, будут ли и теперь у нас Петр Петр. и Павел Петрович и где они теперь находятся. Я не забыл еще приятности времени, проведенного вместе.

Желаю вам возможнейшего счастия, здоровья и облегчения трудов ваших.

Весь ваш и весь любящий вас сын

Николай Гоголь-Яновский.

Поклон мой добрым соседям нашим.