— Доброго утра, барышня, — говорит он своим несколько хриплым голосом.

— Здравствуйте, Модест! — отвечает Нюта. Голос ее срывается и дрожит. Что, если остановит, не пустит, позовет прислугу? Что, если догадается старик?

Ей уже кажется, что глаза Модеста как-то особенно подозрительно впиваются ей в лицо, а губы точно складываются для того, чтобы спросить — «Куда это в такую рань собрались, барышня?»

Но волнение Нюты преждевременно. Ее страх напрасен.

Модест предупредительно распахивает перед нею дверь и, косясь на ручной саквояж, бросает лаконическую фразу:

— Прикажете извозчика кликнуть?

Нюта вздрагивает всем телом.

— Нет! Нет! Я сама. Не надо.

И как-то боком протискивается в дверь и быстро-быстро выбегает на улицу.

На улице осенний дождь, слякоть. Лужи воды на тротуарах. Утренний рассвет, мглистый и неприятный. В ближайших булочных свет. На углу дремлет с гнедой лошаденкой извозчик.

Но нанять его нельзя на виду у Модеста. Модест услышит, куда его наняли, донесет…

Надо пройти еще немного, завернуть за угол.

Нюта робко оглядывается. Модест стоит у подъезда, смотрит ей вслед и качает головою. Или это так кажется, что качает головою'?..

— Извозчик, вы знаете N-скую улицу?

— Чего-с?

Дрожь охватывает снова все тело Нюты. Что, если Модест слышал, куда она нанимает возницу?..

Этот последний с изумлением смотрит на нарядную барышню, говорящую ему «вы».

— N-скую улицу вы знаете, извозчик?

— Семь гривен, — вместо ответа выпаливает тот.

— Да… да… Только, пожалуйста, везите поскорее.

— Духом. Не извольте сумлеваться, барышня. Одна нога здесь, а другая там.

Извозчик веселый, жизнерадостный старикашка, но Нюте кажется почему-то подозрительной эта веселость. Что, если он в заговоре против нее с Модестом, tante Sophie, со всем миром?

— Какой вздор! — тут же успокаивает себя девушка. — Все предусмотрено… Я не доеду до места, пройду пешком… И потом, ведь Нюта Вербина исчезает с этой минуты и до нее доберутся не скоро… Ведь едет не Нюта, а Марина Трудова… Чего же я боюсь? Право, смешно!

И вздохнув задержанным нервным вздохом, Нюта прыгнула в пролетку и скрылась под ее крытый верх.

— Будьте добры сказать, как пройти в квартиру госпожи начальницы?

Дворник, несший лохань с помоями по двору, приостановился на минутку.

— Вам к Ольге Павловне?

— Да.

— Идите все прямо по мосткам, садом. Налево, у главного здания, дверь. На дощечке прочтете. Подле глазного барака.

Дворник снова зашагал по грязи, а Нюта пошла по указанному ей пути.

В саду царит мертвящая душу осень.

Полуобнаженные, с пожелтевшей листвой, стоят деревья, полные тоски и осенней грусти.

Голодные вороны с жалобным карканьем реют над верхушками могучих и жалких в то же время лип и дубов. Мелкий дождь моросит тоскливо, нудно.

В углу сада — качели. Дальше скамейки для барачных больных, которые в теплую летнюю пору выходят из своих отделений подышать свежим воздухом.

По настланным через двор и сад деревянным мосткам Нюта пробралась к главному флигелю. В углу приветливо сияет медная дощечка поверх клеенчатой двери. На дощечке надпись:

Еще несколько быстрых шагов, и Нюта у двери.

Робкий, чуть слышный звонок… Биение сердца… Шум шагов за дверями — и на пороге появляется пожилая горничная, в белом фартуке и с белым же чепчиком на голове.

— Ольга Павловна принимает?

Когда Нюта говорит это, ее пальцы конвульсивно впиваются в ручку саквояжа и сердце перестает стучать, замирая в муке ожидания.

— Пожалуйте, барышня. Барыня сию минуту делают обход бараков; через полчаса вернутся. Потрудитесь войти, обождать.

Горничная обдает Нюту ласковым взглядом. Ее изысканный костюм, шляпа с страусовыми перьями, и бледное, бледное, взволнованное лицо возымели свое действие на старую служанку.

Таких посетительниц не часто встретишь в квартире начальницы гТской общины сестер милосердия.

— Должно родственница Ольги Павловны из дальних, — решает горничная и, особенно заботливо сняв с молоденькой посетительницы ее щегольской жакет-сюртук, вводит ее в приемную.

— Вот здесь, барышня, потрудитесь обождать. Когда барыня вернутся с обхода, я доложу о вас.

И шурша юбкою, она выходит из комнаты. Нюта остается одна.

Робким взором окидывает она незнакомую ей обстановку. Чопорная старинная кожаная мебель, посередине круглый стол, на столе гигиеничная под зеленым абажуром лампа, вокруг нее журналы, газеты, преимущественно медицинского содержания. Тут и «Врач», и «Врачебные Известия», и «Первая Помощь». В углу пианино, с откинутой крышкой, и книжный шкаф.

Жесткое кожаное кресло с прямой спинкой кажется очень неудобным. Нюта сидит в нем, вытянувшись, как стрела. От бессонной ночи и раннего сегодняшнего вставанья голова у нее слегка кружится, в ушах звенит. Глаза слипаются помимо воли.

Она запрокидывает голову на жесткий переплет кресла и, поддавшись тихому настроению покоя, погружается не то в забытье, не то в сонные грезы еще не забытых переживаний души.

Снова, как из тихого безмятежного озера, болью наплывают милые детские сны. Крошечное именьице-усадьба на берегу Волги, могучей и прекрасной, дом не дом, хатка не хатка, старая бабушка, мать — учительница в сельской школе… Милая мама! Такая упорная, стойкая в достижении своих целей, неутомимая в труде. Овдовела двадцати лет и осталась без гроша денег с дочерью-малюткой на руках. Поступила в учительский институт, сдав свою Нюту на руки старой матери.

У бабушки — бедность, почти нищета. «Иринкино» заложено дважды. Хозяйство — в убыток. Едва перебивается бабушка, из сил выбивается мама… Не помнит этого Нюта, только по рассказам знает. Бабушка говорила о своей дочери, как о святой…

Еще бы не святая! Молоденькая, почти девочка, она уже бьется как рыба об лед ради семьи. Добилась. Кончила учительские классы, приехала в «Иринкино», выхлопотала себе тут же место в сельской школе. Нюта с этой минуты начинает свои сознательные воспоминания…

Крошечная усадьба, село, школа, старая седая хлопотунья-бабушка и молодое, вдохновенное, бледное лицо мамы — вот, что помнит Нюта из первой поры детства.

Подрастает Нюта… Ее, вместе с крестьянскими ребятишками, учит ее мать. Утро они проводят в сельской школе, а днем и в теплые летние вечера гуляют по широкой степи и в молодом березняке, близ оврага. На усталом лице мамы Нюта видит сверкающие звезды больших вдохновенных глаз.

Мама постоянно твердит своей Нюте в часы досуга:

— «Расти, учись, детка… Вырастешь, выучишься, станешь, как мама, учить других, помогать, чем можешь… Бедны мы, Нюточка. моя жизнь… Не можем пособить деньгами людям, отдадим же им то, что имеем — самих себя. Чем только можешь, приноси пользу людям, моя птичка; не покладая рук работай на них, дитя! Нет лучшего чувства на свете, как сознание, что ты не без пользы для других проводишь дарованную тебе свыше жизнь…»

Не ограничивается своей учительской деятельностью мама… Ежедневно на дворе их маленькой усадьбы толчется серый деревенский люд. Это больные крестьяне, их жены и дети, приходящие ежедневно за помощью. Нютина мать умеет лечить. Самоучкой дошла она до того, чтением врачебных книг, и умеет подать первую помощь, лечить несложные болезни, ушибы, нарывы, лихорадки и прочее…

И Нюту она постепенно приучала к этому, зарождая в душе девочки желание быть полезной для людей.

Так жили они все трое, счастливые своей необходимостью окружающим.

Но вот грянул гром. Случилось несчастие. Над крошечной их усадьбой разразилась небесная гроза.

Нютина мать схватила пятнистый тиф, заразившись от больной крестьянки, за которой она ухаживала с истинной заботливостью сестры милосердия, и, прометавшись без памяти около недели, умерла.

Тяжело отозвалась эта смерть в душе Нюты. Ребенок едва не умер от горя.