Приближался карнавал. Я уважала монсеньора, мне нравилось ублажать этого человека, но я его не любила. Сильвина держала при себе офицеров только из-за своего бурного темперамента. Мы смертельно скучали после отъезда д'Эглемона и сочли за лучшее как можно быстрее вернуться в Париж.

Его Преосвященство с грустью узнал, что мы планируем уехать сразу же после венчания Ламбера и госпожи Дюпре, которое должно было состояться через несколько дней, причем не без суровой необходимости: вот уже некоторое время хорошенькая вдова чувствовала все признаки беременности. Итак, они собирались пожениться, чему мы очень радовались, но это был и лишний повод уехать, наконец, в Париж.

Одновременно мы узнали (как будто этот город не хотел оставить нам даже малейшего повода для любопытства!), что великолепная Элеонора, несмотря на данные клятвы, все-таки выходит замуж за сеньора де ла Каффардьера (!): по случаю сего великого события нашего святошу обязали слегка изменить имя, звучавшее так по-плебейски для человека, чей дед был секретарем короля! Господин де ла Каффардьер женился, потому что плодовитая Элеонора, как и госпожа Дюпре, оказалась в стесненном положении. Жених, несмотря на увещевания матери и те важные секреты, которые она ему наконец открыла, из уважения к строгому исповеднику решил все-таки обвенчаться с дочерью председателя. Бедняга Каффардьер не мог решить для себя, испачкал ли он душу в объятиях драгоценной Элеоноры, тем более, что ему приходилось очищаться в чистилище Святого Козьмы[19] от вполне ощутимой грязи, которой он был обязан… кому?.. мадемуазель Терезе. То была месть уязвленной красавицы. Ее таинственные слова, которые я процитировала в главе VI второй части моей книги: «Он пройдет через мои руки… и раскается в этом…» — относились к задуманной ею мести. Сделанное открытие позволило нам разгадать таинственную реплику Терезы, брошенную в адрес Джеронимо: «Ах! Если бы я могла!..» Мы не хотели дурно обращаться с бедняжкой Терезой, она была нам другом, а не врагом, жалость к ее состоянию заставляла нас торопиться с отъездом в столицу. Монсеньор собирался уехать в Париж через две скучные пасхальные недели. Он наконец согласился на наш отъезд.

Ламбер женился, монсеньор воспользовался этим обстоятельством, чтобы выказать новобрачным тысячу знаков внимания. Они сопровождали нас вместе с офицерами Сильвины до замка, находившегося неподалеку и принадлежавшего епископату. Монсеньор, уехавший раньше, встретил нас с почетом и радостью. Наконец три дня, отведенные на свадебные торжества, истекли, и мы расстались. Его Преосвященство пообещал вскоре присоединиться к нам, а счастливая чета Ламберов поклялась и в будущем поддерживать с нами тесные дружеские связи.

Между замком монсеньора и первой почтовой станцией пролегал участок неровной дороги. Наши кучер и форейтор слишком много выпили и завезли нас на сто шагов в сторону от главной дороги. Берлина была очень тяжелой, и лошади не могли ее вытянуть. Лакей Сильвины скакал далеко впереди и не видел случившегося, что не прибавляло нам благодушия. Кучер и форейтор ругались, мы тоже, наконец, один из них, более трезвый, отправился за подмогой.

Несколько мгновений спустя мы, на свое несчастье, заметили, что к нам приближаются шестеро негодяев в военной форме, с ними был еще очень красивый молодой господин, одетый как буржуа и совершенно на них непохожий. Эту банду с самыми лучшими намерениями отправил нам на помощь кучер. Вся шайка, за исключением очаровательного юноши, была пьяна, а их ужасные речи, которые они вели, направляясь к нашей карете, заставляли усомниться в честности намерений.

— Ух, ты, тысяча чертей! — произнес, подходя ближе, предводитель мерзавцев. — Посмотрим, что это тут у нас? Да здесь воз, полный дичи, — продолжил он, оборачиваясь к сообщникам. — На наше счастье, они красивые. Черт возьми, вот это удача! Потешимся вволю, пусть каждый из вас последует моему примеру.

— Я обещаю два кульбита каждой! — ответил главарю один из бандитов.

— А я — полдюжины! — похвалился другой.

— Довольно вам бахвалиться! — заорал третий. — А ну, разбойницы, вылезайте-ка оттуда или я научу вас хорошим манерам!

— Вылезти? Но как? Шагнув прямо в грязь? Да она доходит нам прямо до пояса!

— Не стоит, — буркнул другой член шайки, — не стану же я обнимать испачканные в грязи задницы! Ну же, принцессы, вперед, карабкайтесь на меня, а потом, в благодарность… Оп-ля!

Бедная Сильвина была ни жива, ни мертва и первой решилась вылезти из берлины. С плечей носильщика она попала прямо в объятия сержанта, который, заткнув коротенькую трубочку-носогрейку за ленту шляпы, сочно поцеловал ее в губы. Сильвина испустила громкий испуганный крик, за что и получила жестокий удар сапогом в зад.

Другой разбойник поймал за юбки Терезу, собиравшуюся бежать через другую дверцу. Красота оголившегося при этом тела произвела фурор, все бретеры отдали ей предпочтение, заорав нестройным хором:

— Эту — мне! Я ее хочу! Мне! Мне!

Не сопротивляясь, Тереза позволила уложить себя на землю — она видела, какой урок получила Сильвина, и не проронила ни слова. Что касается меня, то гнев пересиливал страх. Когда пришел мой черед, я осторожно вытащила из кармана нож и забилась в угол кареты, угрожая ударить первого, кто дерзнет поднять на меня руку. Такой апломб пришелся по вкусу негодяям — они начали хохотать, как безумные, и поклялись, что ничего мне не сделают, если я позволю им влезть внутрь и взять что-нибудь на память о нашем милом свидании. Я отказалась капитулировать и, ловко спрыгнув в грязь, кинулась на одного из солдат и легко ранила его ножом. Другие в это время избивали нашего кучера, привязав его к дереву. Тереза, забравшаяся в густой кустарник, отбивалась там от солдата. Лежавшая на земле Сильвина умоляла пощадить ее. Тот бандит, которого я ранила, связал мне руки, обещая, что немедленно изобьет «эту гадину».

Тут красивый молодой человек, до сего момента пытавшийся лишь остановить насилие, впал в ярость. Он схватил одну из шпаг, брошенных бандитами, встал в позицию и начал угрожать, что убьет каждого, кто нападет на нас. Ему могли нанести в ответ несколько смертельных ударов, если бы не два всадника, во весь опор скакавших к нам.