— Весьма демократичная маман. А что он с Полиной в Маджестию не поехал?

— Собирались вместе, но перед отъездом внезапно поссорились. Полина застукала своего гражданского мужа с другой девкой, тоже из их группы.

— Неужто в койке?

— Нет, просто целовались где-то в уголке… Но Полине и этого хватило. Плюнула парню в лицо и ушла, а потом соответственно одна уехала.

— Во как, плюнула… Погляди-ка. Крутая! В мамашу, видно. Слушай, а может, она там, в Маджестии, с собой покончила? Заплыла подальше в море, да и… — Воронов сделал рукой движение, обозначающее нырок. — Они ведь в этом возрасте совсем чокнутые. Чуть что — вены режут, таблетки килограммами заглатывают, а то из окошка сигают.

— Я обсуждал это с Шанской… Говорит, ни за что Полина такого не сделала бы.

— Девчонка звонила с курорта?

— Регулярно. Каждый вечер… У них с матерью такой уговор был. И вот один раз не позвонила… Мать сильно встревожилась, утром сама в отель названивать начала. Оказалось, Полина не была на завтраке.

— А перед тем, на ужине?

— На ужине ее видели.

— Ну и?..

— Мать — туда. Всю полицию на ноги поставила… Искали, искали… Ничего. Ни единого следа. И до сих пор ищут!

— Ну, давай, пока летим, обмозгуем… А как на место прибудем, обсудим варианты.

— Идет, — сказал Дугин и уставился в иллюминатор, на белоснежную равнину облаков. Он смотрел на них словно зачарованный… Ему почему-то ужасно захотелось спрыгнуть на эту равнину и погулять по ней, утопая в белом мареве.

Через три часа, когда за иллюминатором уже стемнело, под крылом «Ила» показались далекие огни.

— Луэрта, старик… Столица, — сказал Воронов, — погляди, какие… — закончить он не успел, потому что из динамиков прозвучал мягкий голос стюардессы:

— Уважаемые дамы и господа! Просьба пристегнуть ремни, привести спинки кресел в вертикальное положение и не курить. Примерно через двадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Луэрты. Местное время — двадцать два часа тридцать одна минута. Температура воздуха в Луэрте — плюс двадцать пять градусов по Цельсию. Спасибо за внимание…

— В Москве сейчас небось и десяти не наберется, а тут двадцать пять, — вытаращил глаза Дугин, — это ночью-то! Сколько же тогда днем?

— За тридцать, — ответил Павел.

Посадка была мягкой. Пассажиры, хоть все сплошь и были русскими, совершенно по-западному устроили экипажу короткую овацию. Выйдя из самолета, Дугин с удовольствием вздохнул полной грудью:

— Паша, воздух-то какой! Господи… Морем пахнет! Ох, сколько же я не отдыхал…

— Я не понял вас, старший следователь, — Павел картинно насупил брови и придал голосу металлический оттенок, — вы сюда что, отдыхать приехали?

— Да нет, что вы! — подыграл Дугин. — Ясно, работа прежде всего…

По дороге в отель, сидя в микроавтобусе, Дугин поражался всему — и пальмам, которые росли прямо у трассы, и качеству дорожного покрытия, и четкости разметки… С его лица не сходила восторженная улыбка. Не раз бывавший за границей Воронов искренне радовался за друга, правда, когда на месте добродушной толстой физиономии Дугина он представлял милое личико Насти, к этой радости примешивалась печаль.

Четырехзвездочный отель «Бриз» — тот самый, где отдыхала и Полина Шанская, — стоял на так называемой первой линии, то есть у самого моря, метрах всего лишь в тридцати от берега. Дугина и Воронова очень приветливо встретила администраторша — молоденькая жгучая брюнетка с огромными карими глазами и белыми, как рафинад, зубами.

— Ни фига себе, как ты бойко по-английски-то говоришь! — удивленно воскликнул Дугин.

— На юридическом языки хорошо давали… До сих пор форму держу.

Коллег поселили в двухместном номере с видом на море. Осмотревшись по сторонам и восхищенно поцокав языком, Дугин вышел на балкон.

— Кайф, — протянул он. — Пашка, ты погляди, море в двух шагах! Купнуться, что ли?

— Я ночью купаться не любитель, — ответил Павел, — но с тобой пойду, на бережку постою.

У моря в этот поздний час не было ни души. На бульваре горели мощные фонари, их свет достигал волн. Раздевшись до плавок, Дугин разбежался совершенно как деревенский пацан и с визгливым хохотом зашвырнул свое тучное тело в Средиземное море, при этом обдав Воронова фонтаном брызг.

— Куинбус-Флестрин проклятый, — завопил Павел, стряхивая с себя воду, — да ты меня как из ведра окатил! Гляди, как бы море из берегов не вышло!

— Небось не выйдет! — донеслось из волн.

Дугин резвился от души: выскакивал из воды аж наполовину, нырял, зачем-то выставляя наружу колоссальную ногу (Воронов невольно вспомнил фильм «Легенда о динозавре»), постоянно фыркал, как морж, или подхрюкивал, короче, ничего человеческого в его облике не было. Павел, наблюдая эту апокалиптическую картину, только посмеивался, а потом спохватился — фотоаппарат же на шее висит!

— Ты сейчас всех акул и осьминогов у берега соберешь! — крикнул он, сделав пару снимков.

— Шалишь, Паша, акул тут нету, а осьминоги маленькие! Я тоже, брат, зоологию проходил, — сказал Дугин, выходя на берег, как пушкинский морской дядька. — И между прочим, ты уверен, что фотографии получатся? Вспышки-то твоей хватит?

— Обижаешь… Вспышка мощная. Да и фонари светят — будь здоров.

Спали друзья как убитые. Воронову этой ночью снилась Настя, а Дугину почему-то сам Воронов.

Утром, после завтрака, Дугин и Воронов попросили аудиенции у хозяина отеля, господина Домаджо. Это оказался пожилой, но невероятно подвижный человек с огромными черными усами. Господин Домаджо напоминал не то основательно посидевшего на диете Карабаса-Барабаса, не то банального черного таракана. Поприветствовав гостей, хозяин отеля усадил их в кресла. Его черные глазки быстро бегали от Вадима к Павлу; казалось, шевелились усы.

— Кофе? Чай? — спросил он. — Или вы, как многие русские, с утра предпочитаете водку?

— Говорил я тебе про красномордых хозяев магазинов, вот они тут себя как показывают, аж за державу обидно, — шепнул Павел Вадиму, а хозяину, мило улыбнувшись, ответил по-английски: — Благодарим вас, господин Домаджо, но, знаете ли, у алкоголизма нет национальности… Водку по утрам пьют алкоголики всего мира, не правда ли?

— О, без сомнения! — расплылся в дежурной улыбке Домаджо. — Значит, кофе?

— Да, спасибо.

— Ты хоть переводи, — буркнул Дугин, — а то сижу как пень с глазами…

— Давай договоримся: фигню всякую переводить не буду. Только что-то существенное.

Когда принесли крепкий кофе, Павел сказал, обращаясь к Домаджо:

— Мы к вам по делу… Я — кузен Полины Шанской, которая, как вы знаете, жила в вашем отеле, а потом пропала и которую разыскивает ваша полиция. А это, — он сделал жест в сторону Дугина, — это ее родной дядя.

Такому представлению нынешним утром предшествовала небольшая дискуссия. Дугин говорил, что карты раскрывать нельзя, надо действовать инкогнито, а Воронов настаивал на том, чтобы отрекомендоваться родственниками. Аргументировал тем, что с родственниками местные жители будут гораздо откровеннее, чем со случайными людьми, а тем более с русскими полицейскими. С другой стороны, жители Маджестии могут принять Дугина и Воронова за русскую мафию, перед которой сегодня трепещет весь мир, и это тоже хорошо — в случае, если кому-то придет в голову покуситься на их жизнь.

— Я понимаю, — покачал головой Домаджо, — такое горе, такое горе… Милая девушка была эта мисс Шанская, такая приветливая, воспитанная… Очень красивая. Мы в отеле все сошлись на том, что наша Мисс Луэрта, королева красоты, явно уступает этой русской туристке. Вообще эта Мисс Луэрта, знаете ли…

— Простите, господин Домаджо, — сразу же насторожился Дугин, которому Воронов перевел этот текст, — а они что, были знакомы, ваша королева красоты и Шанская?