— Довольно, шевалье, я понял вас! — Кардинал остановил его небрежным взмахом руки. — Вы правы, не стоит вам сейчас нести это золото домой… — Он помолчал мгновение, а потом сказал: — Сделаем так: вы сейчас отправитесь домой налегке, а деньги вам завтра утром принесет мой слуга.

— Монсеньор, — у разведчика уже начинала болеть спина, но он твердо решил не упускать ни единого случая отвесить его высокопреосвященству земной поклон, — ваша способность из множества решений выбирать наилучшее раз от раза восхищает меня все больше и больше!

— В этом, шевалье, мы с вами абсолютно схожи! — Ришелье с улыбкой протянул ему руку.

Искренне надеясь, что это в последний раз, д'Артаньян снова согнулся пополам и почтительно приложился губами к тонким, чувственным пальцам кардинала. Затем, пятясь, он вышел из залы, и Ришелье услышал, как он в передней что есть мочи завопил: «Да здравствует его светлость! Да здравствует его высокопреосвященство!! Слава великому кардиналу!!!»

Кардинал с улыбкой прислушался к этому шумному проявлению восторженных чувств завербованного гвардейца.

— Вот человек, который отныне даст себя убить за меня, — убежденно проговорил он, когда крики д'Артаньяна заглохли вдали.

Эта убежденность доказывала лишь одно: Ришелье еще не знал, что такое РУССКИЙ СПЕЦНАЗ…

— Браво, шевалье!

— Молодец, гасконец!!

— Так его, земеля!!!

— Да тише, господа! Тише! Дайте же д'Артаньяну закончить рассказ! — Арамис, стуча ножнами шпаги по столу, тщетно пытался перекрыть гам, затопивший маленький зал трактира. — Тише, господа! Бога ради, тише!

В конце концов шквал эмоций, разбуженных неслыханным повествованием псевдогасконца, пошел на убыль, а после и вовсе стих.

— Боже милостивый, д'Артаньян, неужели вы прямо так и сделали?! — Глядя на него с ужасом и восхищением, спросил Арамис, сидевший за столом напротив разведчика. — Отказались поцеловать руку его высокопреосвященства?!

— Наотрез отказался! — Разведчик грохнул стаканом по столу, снова заставив слушателей трепетать от восторга и ужаса. — Так и сказал ему, кардиналу этому: не буду руку твою лобызать, даже не протягивай! И доносы гнусные на товарищей своих добрых тоже строчить не стану!

— Негодяй! — взревел Портос. — Он пытался сделать из вас доносчика?! Шпиона за собственными товарищами?!

— А вы думаете, зачем он меня к себе звал?! — Д'Артаньян укоризненно покачал головой, досадуя, что приходится объяснять столь очевидные вещи. — Не за тем же, чтоб угостить добрым анжуйским вином прошлогоднего урожая, в самом-то деле?! Вина он мне, кстати, даже не предложил, черт бы его побрал!

Гвардейцы снова разразились возмущенными воплями и, разбившись на два лагеря, принялись яростно спорить, что является большей наглостью и хамством: склонять дворянина к шпионской деятельности или же, пригласив его к себе во дворец, даже не предложить ему бокал вина? Спорщики так разгорячились, что едва не забыли про псевдогасконца, повествовавшего о своем чудесном спасении. Однако Арамис, более прочих увлеченный рассказом товарища, вернул-таки гвардейское общество к главной теме трактирного заседания:

— Однако что же именно предлагал вам кардинал Ришелье? — спросил он лазутчика.

Д'Артаньян, прекрасно подготовленный именно к этому вопросу, важно кивнул, восполнил естественную убыль вина в своем стакане и ответил:

— Его высокопреосвященство, кардинал Ришелье, о котором мы иногда столь опрометчиво забываем, господа, на самом деле уделяет нам гораздо больше времени, чем можно было бы думать! Не так давно в его голове созрел чудовищный план, призванный поработить, а то и вовсе уничтожить мушкетеров короля. Он решил заслать в роту господина де Тревиля шпиона, который стал бы снабжать его информацией об умонастроениях всех без исключения мушкетеров. — Гвардейцы дружно ахнули, а разведчик поднял палец, акцентируя общее внимание, и продолжил, обведя слушателей взглядом, мрачным как штормовая туча: — И как только у какого-нибудь мушкетера появляется неправильное, антикардинальское умонастроение, его тут же — ХВАТЬ!!! И в Бастилию! — Д'Артаньян так хватил кулаком по столу, что бутылки заплясали на столешнице, а из бокалов и стаканов брызнуло вино!

— Злодей!

— Ирод подлый!!

— Мерзавец!!! — враз загомонили все без исключения гвардейцы, как в лазоревых мушкетерских плащах, так и в черных плащах роты Дезессара.

Трактир «Сосновая шишка» был переполнен сверх всякого разумения: на скамьях и на столах, в дверях кухни и на подоконниках умостились не менее полусотни человек, жадно ловивших каждое слово псевдогасконца. Винный погреб хозяина на этот раз был вычищен до самого донышка, и достойный мэтр помчался к своему соседу, прекрасно представляя себе, какой доход он может получить, удовлетворив требования гвардейцев, и какой убыток его может постигнуть, если он эти требования удовлетворить не сможет. Да и где, скажите на милость, было разместиться хозяину, если его беспокойные гости даже кухонные столы вытащили в обеденную залу?

В красном углу, на возвышении возле камина, восседал виновник торжества в окружении ближайших друзей и, размахивая стаканом вина, а подчас и шпагой, повествовал о своем историческом визите.

— И на эту роль, — продолжил д'Артаньян, когда возмущенные вопли стихли, — на роль предателя и шпиона его высокопреосвященство избрал меня! Меня, шевалье д'Артаньяна! Гасконца! Дворянина до мозга костей! А когда я отказал ему, он начал стращать меня Гревской площадью со всеми ее достопримечательностями вроде плахи и палача…

— Позор! Позор негодяю! — раздалось со всех сторон одновременно.

— Но я не испугался! — воскликнул разведчик, призвав товарищей к тишине. — Я встал, — он действительно поднялся из-за стола, — и сказал ему, злодею: «Казните меня. Казните меня, злодей! Казните меня, ирод вы подлый!! Казните всех нас, французских дворян!!! Все равно никто не станет прогибаться перед вами, негодяем! — В драматическом экстазе д'Артаньян выхватил из ножен шпагу и что было силы рубанул ею воздух. — Вы, ваше высокопреосвященство, лишили нас, дворян, наших замков, наших гербов и даже нашего исконного рыцарского права отстаивать честь нашу дворянскую на дуэли благородной, но даже вам, низкий вы человек, никогда не лишить нас главного — нашей любви к его величеству королю Франции Людовику!»

Рев одобрения на мгновение лишил псевдогасконца возможности говорить, но он еще несколько раз взмахнул шпагой, срубив мимоходом пару-тройку самых длинных и красивых перьев пышного плюмажа со шляпы Портоса, и, когда шум стих, продолжил:

— Никто и никогда не лишит нас нашей любви к нашему почитаемому вождю и учителю — Людовику де Бурбону! Господа! — рявкнул он, с трудом перекрывая одобрительные крики. — Прошу поднять бокалы и подняться самим, кто еще в состоянии! Тост за короля всех времен и народов Людовика Тринадцатого!

С радостными, воодушевленными возгласами в честь короля и веселыми проклятиями в адрес кардинала гвардейская братия поднялась на ноги и опростала свои бокалы.

— Ну а что было после, д'Артаньян?! — крикнул кто-то из гвардейцев Дезессара.

— После? — переспросил псевдогасконец, устало повалившийся на скамью после произнесения монаршей здравицы. — А ничего не было. Сообразив, что потерпел фиаско, Ришелье начал причитать: отчего это, мол, у нас во Франции дворянство-то такое несознательное, а?! Ни в какую, понимаешь, не хотят идти служить шпионами-осведомителями! Предатели и козлы через одного…

— Да сам он козел! — взревел афроанжуец, обрушивая свой пудовый кулак на столешницу.

— Ну правильно, Портос! — в тон чернокожему мушкетеру ответил д'Артаньян. — Я так ему и сказал: сами вы, ваше высокопреосвященство, этот самый… который с рогами, но не Сатана! И не хочу я иметь с вами ничего общего, а, напротив, пойду завтра с утра прямиком к господину де Тревилю, капитану королевских мушкетеров, да и расскажу ему всю как есть горькую правду об интрижках ваших подлых! Ставлю, говорю, десять против одного: узнав о доблести моей рыцарской и стойкости перед лицом смерти, выхлопочет господин де Тревиль у его величества для меня плащ лазоревый мушкетерский и стану я первым слугой и защитником нашего великого короля!