Признавая ценность оружейно-лошадиных сведений, псевдогасконец вместе с тем понимал, что сами по себе они стоят очень недорого. Дураку понятно: и лошади, и оружие вырастут в цене непосредственно перед самым началом боевых действий, перед выступлением французской армии на Москву. Его же задача состояла в том, чтобы вычислить, предугадать это выступление как можно раньше, месяца за два-три. В идеале — вообще за полгода. А за полгода до войны ни лошади, ни оружие дорожать не станут. Это — факт. Значит…
Значит, необходимо собирать агентурные данные, и как можно больше. «Агентурными данными» называлась информация, получаемая от вражеских сановников, имеющих доступ к государственным секретам и могущих эти секреты так или иначе… выдать. Пока что высшим вражеским сановником, с которым ему удалось войти в контакт, был капитан де Тревиль. Король, разумеется, не в счет. Одна-единственная аудиенция — это не контакт. А других пока и не предвиделось.
Капитан королевских мушкетеров вообще был самым необходимым ему человеком, и д'Артаньян целыми днями отирался у него в доме — то в компании с Атосом, Портосом и Арамисом, то еще с кем-нибудь из «лазоревых плащей», а то и в одиночестве. Он сразу же понял, что именно здесь вернее всего можно выйти на нужных людей или подцепить важный слушок. И с тем и с другим, правда, были серьезные проблемы. Что касается нужных людей, то они не торопились открывать свои объятия молодому гасконскому провинциалу, только еще собирающемуся стать королевским гвардейцем, а что до слухов… Черт возьми, чтобы разобраться во всех слухах и сплетнях, витавших под сводами дома господина де Тревиля, нужно было досконально знать парижское общество, со всеми его тайнами, интригами и хитросплетением родственных связей! А это было знание колоссального, поистине неохватного объема! Временами д'Артаньян просто отчаивался когда-либо разобраться во всех этих герцогинях, закрутивших некогда романы с некими графами и наплодивших от них неких виконтов, в свою очередь обольстивших неких маркиз, с которыми у их таинственных графов-пап уже были вполне определенные отношения, равно как и с баронессами, состоявшими прежде в подругах у их герцогинь-мам!
Но, слава богу, есть друзья, а у друзей есть шпаги, как пелось в одной милой старинной французской песенке! Шпаги мушкетеров ему пока что были без надобности, а вот их познания в парижской жизни — наоборот. Переходя от Атоса к Портосу, а от Портоса к Арамису, псевдогасконец постепенно собирал мозаику таинственной, загадочной и малопонятной жизни вражеской столицы: Самым же пикантным в этой ситуации было то, что, снабжая его сведениями о парижском свете, сами мушкетеры по-прежнему оставались для него загадкой!
Было очевидно, что под этими собачьими кличками скрывались благородные фамилии, однако что это за фамилии, угадать было невозможно. Равно как и то, зачем, черт возьми, требовалось их скрывать!
Мушкетеры могли быть потомками самого легендарного Генриха IV, о чем думалось в обществе королевски благородного Атоса, но мало верилось при взгляде на чернокожего гиганта Портоса (хоть и был тот Генрих жеребец еще тот, но всему же есть предел!). Они могли быть беглыми монахами-расстригами, что очень подошло бы Арамису, но никак не вязалось с Атосом, заглядывавшим в церковь лишь по большим праздникам. И, наконец, эти странные ребята, подобно ему, могли быть агентами иностранной разведки. Особенно агента иностранной разведки напоминал арап, хотя и в Атосе с Арамисом тоже было что-то… таинственное! А их имена запросто могли оказаться не собачьими кличками, а оперативными псевдонимами, как и «шевалье д'Артаньян».
Методично, день за днем собирая информацию о своих друзьях, лазутчик пытался докопаться до личной жизни каждого из них, но именно здесь его успехи были весьма скромны.
Атос жил на улице Феру, недалеко от Люксембурга, занимая две небольшие комнаты с остатками былой роскоши в виде фамильных шпаг, мечей, доспехов, шлемов, лат, геральдических щитов, расшитых знамен времен Кресси и Азенкура, лошадиных попон, а также бесчисленных портретов. Собственно, именно из-за этого хлама, о который неизбежно спотыкался каждый входящий, комнаты Атоса и казались небольшими, а вообще-то они были огромного размера.
Портос занимал просторную квартиру на улице Старой Голубятни, неподалеку от дома капитана де Тревиля. Его дверь, образно говоря, всегда была нараспашку: и зимой и летом, и утром и вечером в обители чернокожего мушкетера гудела веселая гвардейская толпа.
Арамис, как коренной парижанин, жил на улице Вожирар, в доме своего отца — знатного сановника из министерства иностранных дел, где и увидел свет двадцать лет тому назад. Правда, из того, что он жил в своем родном доме, совершенно не вытекало то, что он распоряжался им по собственному усмотрению. Во-первых, родители Арамиса были еще живы и здоровы, а во-вторых, семья у них была весьма многодетная: кроме красавца мушкетера в ней насчитывалось еще пятеро отпрысков. Ввиду этого Арамис мог претендовать лишь на одну комнату в мансарде, под самой крышей.
Что же касается прислуги мушкетеров, то слуг у них в прямом смысле этого слова не было. Поскольку Атос, Портос и Арамис были старослужащими, или же, как говорили во Франции, дедами, у каждого из них имелся личный оруженосец, или, опять же на парижский манер, дух. Дух был обязан следить за оружием своего деда, за его лошадью и даже за квартирой, прибирая ее на манер слуги. Духа Атоса звали Гримо, Портоса — Мушкетон, ну и, наконец, Арамиса — Базен. Все они, разумеется, были молодыми мушкетерами, нуждавшимися до поры в покровительстве и защите старослужащих и потому безропотно переносившими все тяготы своей нелегкой духовой жизни.
Понятное дело, о дедовщине д'Артаньян узнал еще в России, изучая французские исторические хроники. Это позорное, неприглядное явление зародилось во Франции прежде, чем зародилась сама регулярная французская армия. Еще в седые, стародавние времена, когда французское воинство состояло сплошь из одних рыцарей, у каждого из них был молодой оруженосец. Этот оруженосец, он же дух, заботился о здоровье и чистоте боевого коня, об остроте боевого меча, о цельности и красоте боевых доспехов, а также обо всем остальном, составлявшем боевой вид его дедушки. В благодарность за это старослужащий рыцарь, он же дедушка, обучал молодого, глупого духа навыкам верховой езды, владению копьем, фехтованию, искусству изящного слога, ну а в первую очередь — как нужно любить Родину и прекрасных дам. Взрослея и овладевая всеми этими рыцарскими добродетелями, дух сам становился дедом, находил себе молодого оруженосца, и все повторялось заново…
Как оказалось, появление регулярной армии практически ничего не изменило в этой веками устоявшейся системе, и друзья-мушкетеры предупредили д'Артаньяна, что по вступлении в роту Дезессара он наверняка подвергнется давлению старослужащих, мечтающих научить его, «как надо Родину любить». Вряд ли молодой гасконец, блестяще проявивший себя в схватке у монастыря Дешо, нуждается в подобных поучениях, ввиду чего он должен сразу же поставить дедов на место. «Будут проблемы, земляк, поможем», — сказал ему Портос, и на душе у д'Артаньяна сразу же стало легче.
Именно так все и вышло. В первый же день появления в казарме гвардейской роты Дезессара д'Артаньян немедленно привлек внимание старослужащего гвардейца по имени Бризмон, который, демонстративно отстегнув свою шпагу, предложил юноше пройти с ним на конюшню. Лазутчик перечить не стал и, оставив Прасковью отдыхать в караульном помещении, отправился за Бризмоном, сопровождаемый сочувствующими взглядами своих новых сослуживцев. На конюшне Бризмон подвел его к своей лошади и произнес короткое вступительное слово о том, сколь многое в суровой армейской жизни юноше еще предстоит познать и как трудно ему будет делать это в одиночку. Вследствие этого он, как старший товарищ, желает взять над ним шефство и обучить многим полезным вещам. Для начала д'Артаньян должен вычистить его лошадь, после чего может попрактиковаться в чистке дедушкиного мушкета и пистолетов. И с этими словами Бризмон протянул разведчику скребок. Вежливо улыбнувшись, псевдогасконец поблагодарил «старшего товарища» за участие и заботу и прибавил также, что ни в каком шефстве не нуждается. В ответ на это старослужащий гвардеец мерзко ухмыльнулся, пробормотал что-то вроде «совсем, блин, духи страх потеряли!» и, сменив скребок на хлыст, вознамерился огреть им молодого наглеца. Но в тот самый момент, когда он поднял плеть над головой, д'Артаньян неожиданно вскинул правую ногу. Не так высоко, разумеется, но до промежности Бризмона носок его сапога все же достал. Конечно, это было жестоко! Баба и та почувствовала бы дискомфорт, если бы ей так крепко двинули между ног, а уж господин гвардеец просто сложился пополам, выронив хлыст и завывая, словно подстреленный кабан. Немного оклемавшись, он, понятное дело, решил покарать д'Артаньяна. А иначе для чего бы ему доставать из-за голенища длинный, качественно заточенный кинжал? Это была уже совсем серьезная заявка! Разведчик вспомнил уроки брата Григория и, мысленно пожурив гвардейца — к спецназу, братишка, такой подход не годится! — постарался максимально грамотно принять удар. Перехватив руку озверевшего старослужащего скользящим блоком, он цепко зафиксировал его запястье и, выкрутив руку штопором, при помощи своего колена согнул ее в локте самым противоестественным образом. Потом подобрал кинжал и, оставив поверженного дедушку валяться в лошадином навозе на полу конюшни, вернулся в караульное помещение. Спокойно нацепив шпагу на глазах изумленных гвардейцев, он сообщил им, что: а) ни в каком шефстве он не нуждается; б) господин Бризмон, не пожелавший понять это, уже поплатился за свою глупость; и, наконец, в) другие господа, которые соизволят проявить подобную глупость в будущем, поплатятся еще сильнее, что им конечно же без труда засвидетельствуют королевские мушкетеры господа Атос, Портос и Арамис. Кто-нибудь не слышал эти имена?
