А некоторые члены партии Хизб-аль-Умма утверждали, что если бы дело действительно дошло до устранения англо-египетского влияния, то это наверняка привело бы к кровавым схваткам между сторонниками партий Хизб-аль-Умма и аль-Ашикка.

Именно это и проповедует Великобритания, как и другие колониальные державы, стремящиеся затормозить неудержимое развитие колониальных и полуколониальных стран, если его уже нельзя остановить. Англичане искусственно разжигают вражду между обеими сильнейшими суданскими партиями, возбуждая в них одновременно эгоизм, чтобы доказать необходимость выполнения третейских функций и сохранения британского господства в Судане.

В руководстве обеих партий слишком много людей, у которых руки связаны соглашениями с англичанами и египтянами. Передовые суданцы видят это и знают, что ни та, ни другая партия не приведут страну к действительному освобождению. Эти люди хорошо понимают цель мелких уступок англичан. Они видят, что благодаря таким уступкам англичане могут поддерживать относительное спокойствие в Северном Судане и беспрепятственно продолжать беззастенчивое разграбление богатств Южного Судана. Они могут покупать на юге кунжутное семя по 15 фунтов за тонну и продавать по 75, сохранять «государственную монополию» на закупку всех сельскохозяйственных продуктов в Южном Судане и карать каждого, кто попытается обойти агентов государственных, то есть английских, заготовительных компаний.

Как раз во время нашего пребывания в стране передовые суданцы готовились к решительному шагу. Они намеревались либо привлечь на свою сторону большинство партии аль-Ашикка — Национальный фронт — и направить в дальнейшем ее политику на полное освобождение Судана и его народа, или же организовать третью, республиканскую партию, которая выполнила бы эту задачу, борясь против двух старых партий и решительно отказавшись от реакционных планов, согласно которым английского короля в Судане должен сменить лишь другой король, египетский или суданский.

Судан находится на распутье.

Какое направление он изберет?

От Хартума до центра Британской Восточной Африки Найроби по прямой наземной дороге через Джубу немногим более трех тысяч километров.

Хотя Южный Судан совершенно отличен от Северного и несмотря на то, что все африканские экспедиции всегда выбирали дорогу через Джубу, мы выехали из Хартума в необычном направлении — на восток. Мы намеревались пересечь Эфиопию с севера на юг и в Моиале, на южной границе страны, вступить на землю Кении. Нас привлекало великое историческое прошлое Эфиопии и стремление увидеть народ, который в 1935–1936 годах почти безоружный оказал сопротивление агрессорам. Мы сознавали также, что во всей Африке уже не найдем другой такой возможности проверить техническую приспособленность машины к высокогорным условиям, какая представлялась нам в Эфиопии.

Итальянцы в своих предвоенных пропагандистских брошюрах утверждали, что они построили в Эфиопии новую сеть автострад. Мы надеялись, что это обстоятельство существенно облегчит нам преодоление высоких гор и огромных расстояний. Впервые за весь путь нам предстояло подняться на высоту более 3000 метров над уровнем моря.

Мы и не предполагали, что пропаганда, относящаяся к 1938 году, не соответствует действительности на рубеже 1947 и 1948 годов.

Ландшафт Судана к востоку от места слияния Белого и Голубого Нила резко отличается от ландшафта северных областей. Жилища человека попадаются здесь лишь изредка. На великолепных, наклеенных на коленкор картах, которые мы достали в Хартуме, есть много белых пятен. Не потому, что эти места до сих пор не исследованы. На протяжении многих десятков километров мимо вас тянется одна лишь высохшая степь, однообразная до отчаяния, с разбросанными местами группами колючих седаров[73] с вывернутыми наизнанку зонтами плоских крон. Время от времени песчаную колею пересекает высохшее вади, о котором нас еще издали предупреждает более густая растительность. Долгие месяцы живет она водой, накопленной в период дождей. Неожиданно колея превращается в две полоски укатанного песка, отделенные друг от друга высоким гребнем сухой травы. По обе стороны видна лишь высокая высохшая трава, белая степь, выжженная, изнуренная, которую лишь иногда оживляют одинокие стада полудиких верблюдов. Дорога пересекает ее прямой линией от горизонта к горизонту.

После 100 километров однообразной езды встречаем первую машину. На дороге стоит старый грузовик марки «фиат». Наш естественный долг побуждает нас остановиться и предложить людям помощь. Однако они в ней не нуждаются. Люди отдыхают. Мы было заговорили по-арабски, но наших познаний недостаточно для оживленной беседы, особенно когда мы коснулись деталей машины.

И тут черный шофер грузовика заговорил на безукоризненном итальянском языке. Это был умный паренек, а в моторе он разбирался получше любого европейского водителя такси. Он расспрашивает нас о технических деталях «татры», голова его исчезает то под капотом, то под машиной. По-итальянски он научился в Эфиопии и Эритрее, но он не хуже говорит и на обоих трудных языках эфиопов — амхарском и тигрé. По восточноафриканским дорогам он ездит уже много лет. Мы немедленно используем возможность, чтобы заручиться сведениями о состоянии дорог, расстояниях, о возможностях заправки горючим и маслом. Правда, у нас есть уже печальный опыт со случайными информаторами, но этот внушал нам доверие. Прежде всего мы спросили его о дороге в Кассалу, откуда он как раз ехал. Он определял расстояния с точностью до километра, заявил с полной уверенностью, что реку Атбару мы сможем спокойно переехать вброд прямо за ближайшей деревней Асубри, и точно описал весь дальнейший маршрут до самой Асмары, только что не пересчитал нам по порядку всех зигзагов и дорожных столбов на горной дороге. Семь дней назад он выехал из Асмары.

На первых же километрах мы убедились, что в одном отношении нет разницы между шоферами на суданских и североафриканских дорогах. Знает шофер дорогу или нет, он считает своей святой обязанностью лучше поднять ваше настроение, чем дать хороший совет.

Проехав 400 километров, на заходе солнца мы добрались до реки Атбары, которую мы уже однажды пересекли на севере, подъезжая к Хартуму. Пологий берег реки усеян конусообразными шапками хижин. Это уже не чистые, красивые улицы Омдурмана. Да и люди, населяющие Асубри, существенно отличаются от тех суданцев, с которыми мы познакомились на севере страны, в Омдурмане и Хартуме. Это худые полуголодные скотоводы, беспризорные дети в лохмотьях. Ими суданское правительство уже не интересуется, так как с их скудных пастбищ нечего взять, к тому же они не представляют собой такого воинственного и мятежного элемента, как потомки омдурманских дервишей.

Несмотря на свою бедность, суданцы из Асубри охотно предложили нам пристанище. Не успели мы и оглянуться, как нам освободили одну из хижин, а в ней — две примитивные кровати, представлявшие собой деревянные рамы, переплетенные тонкими ремешками. Затопленный брод на реке Атбаре спутал все наши расчеты и в значительной степени удлинил наш путь в Эритрею. Единственный мост железнодорожной линии из Эль-Обейда в Порт-Судан переброшен через реку далеко к югу от деревни Асубри. Нельзя было терять ни одной минуты. Только поздно вечером въехала «татра» в обширные саванны в 20 километрах севернее моста через реку Атбару. Усталость от целого дня пути превозмогла страх перед змеями и скорпионами, о которых нас так настойчиво предупреждали европейцы в Хартуме. Два спальных мешка брошены рядом с машиной, петли противомоскитной сетки наброшены на флагштоки, два глотка сгущенного молока, и уже через 10 минут многочисленные впечатления дня переходят в первые беспокойные сны.