Но больше Асгерд себе такого не позволяла. Со Светорадой держалась с послушанием, но достойно, а служанки шадё даже побаивались эту угрюмую, необщительную варяжку. Зато ее ласковую, застенчивую малышку вскоре все полюбили. Особенно привязалась к Раннвейг скучавшая по Взимку Светорада, наряжала ее и ласкала, и Асгерд не возражала, когда та нянчилась с ее дочерью.

– Ах, госпожа! Вам бы самой родить дитя, – говорили служанки, еще помнившие, как к их хозяйке ластился маленький Взимок.

– Для того чтобы понести дитя, нужны двое, – отмахивалась Светорада.

Однако влюбленный царевич не торопился к молодой жене. Где он был? Вестей не приходило. Жаркие сухие ветры гуляли над Саркелом, пылили по дорогам караваны торговцев, раздувались паруса отходивших от причалов кораблей.

А потом примчались гонцы, сообщившие, что шад требует свою жену в Итиль. Причем велено было плыть по реке, ибо в степи, где находилось большое воинство русов, небезопасно. Вот ее и везли по Дону на быстроходной ладье с внушительным эскортом охраны, потом пересадили на коней и спешно скакали к Итилю.

Хотя Светорада и была утомлена от такого переезда, в столице она искренне обрадовалась встрече с мужем. А то, что он истосковался… В их первую ночь Овадия так заласкал ее, что, когда под утро признался, что утомлен, Светорада, вздохнув, восславила богов. Засыпая в объятиях Овадии, княжна вновь услышала, как он попросил, чтобы она родила ему сына.

– Рахиль вон уже в тягости, а ты…

Светорада чуть приоткрыла глаза и сказала:

– Наш пострел везде поспел.

Овадия стал оправдываться, что навещал Рахиль втрое реже, чем ее. Вот он и хочет, чтобы… Ну и так ясно… Светорада засыпала с тревожным чувством. А вдруг она и впрямь не родит? Во сне ей явился Стема. И отчего-то он был в варяжском шлеме, стоял на борту драккара, ветер развевал его длинные, выбивающиеся из-под шлема волосы, прищуренные глаза остро всматривались вдаль. «Второй, как ты, нет в мире, Светка моя…»

Она проснулась в слезах.

И обнаружила, что Овадия не спит, а пристально смотрит на нее.

– Мне уже казалось, что моя любовь растопила твое сердце, Светорада. А ты и во сне повторяешь имя того стрелка…

– Это от меня не зависит, – вздохнула она, чувствуя странное равнодушие к Овадии.

Надо же… А ведь почти поверила, что любит его.

Овадия в тот же день покинул город. Она узнала, что в последнее время он редко бывал в столице, а ныне приехал только ради встречи с ней, дабы удостовериться, что она благополучно приехала во дворец. И Светорада ощутила невольный укол вины перед Овадией за то, что в глубине души так и не смогла полностью ответить на его чувство. Может, если бы она и впрямь забеременела от Овадии, то реже сравнивала бы его со Стемой, реже тосковала о своей равней прекрасной любви…

Зато о беременности второй шадё, Рахиль, говорили абсолютно все. Светорада же вскоре убедилась, что снова те в положении. В Итильском дворце ее об этом не спросил только ленивый. А евнух Сабур, узнав, что Светорада опять привезла служанку с ребенком, даже заметил, что шадё таким образом хочет избавиться от своей тоски по детям, которых сама не может понести.

Мариам была единственная, кто не донимал Светораду разговорами о детях. Однако при их встрече княжна заметила, что Мариам чем-то встревожена. На самом деле, сейчас в Итиле было и впрямь неспокойно. И во дворце, и на рынках, и в караван-сараях среди купцов только и разговоров было, что о подступавшем к столице воинстве варваров-русов. Кара-хазары, которых сперва выслали отогнать всадников, уже вернулись, сообщив, что они не в силах оправиться с такой ратью. Они просили о помощи бека Вениамина и его аларсиев. Овадия и его брат Габо первые заговорили об этом. И теперь все ждали, что решит бек.

Во дворце состоялся большой совет, и, как и ожидалось, Вениамин согласился возглавить войска аларсиев противников. Было решено, что они выступят, как только закончится месяц рамадан, который сейчас отмечали мусульмане аларсии. Пока же по традиции каган Муниш вышел к народу, появился на высокой башне дворца, воздев руки к небу, и стал совершать положенный торжественный обряд.

Светорада находилась среди других придворных на большой галерее и наблюдала, как народ приветствует своего божественного главу. В какой-то миг она увидела человека, подававшего кагану священные сосуды, и у нее перехватило дыхание. Усмар! Она глазам своим не поверила. Опять ее проклятый враг и насильник, вместо того чтобы получить положенную кару, сумел извернуться и даже возвыситься. А ведь ей пообещали, что Усмар будет наказан.

Позже, когда Овадия посетил свою шадё, она едва ли не с кулаками кинулась на него. Как он мог обмануть ее! Усмар ее враг, предатель и свидетель ее позора!

Овадия же только смеялся, обнимая жену, ловя ее сжатые в кулачки руки.

– Признайся, Медовая, разве только к этому ничтожному рабу обращены помыслы такой хорошенькой женщины? И разве ты не боишься, что твой бывший жених Игорь ворвется в Итиль, чтобы отвоевать тебя у меня?

Он был весел, и, похоже, его не сильно волновало, чем же закончится встреча аларсиев и русов. Светорада же не смела признаться, что некогда сотворил с ней проклятый тиун, не смела рассказать, отчего видеть этого человека для нее хуже прилюдного оскорбления. Но когда она стала настаивать, чтобы Овадия исполнил некогда данное обещание покарать Усмара, муж неожиданно резко ответил, что пока тот ему нужен и Медовой следует умерить свой пыл.

На другой день аларсии выступили в поход. Светорада смотрела, как закованное в броню хазарское воинство стальной змеей движется по улицам столицы. Она молила своих богов, чтобы они сделали предстоящую схватку менее кровавой и страшной для ее соплеменников. По представлениям Светорады уже настал месяц серпень,[143] когда у славян отмечали день покровителя воинов Перуна, и молодая женщина взмолилась, обратившись к Громовержцу, чтобы он защитил русов в предстоящем бою. Ибо ал-арсии были необычайно сильны и казались несокрушимыми.

Кара-хазары тоже покинули Итиль. В столице теперь было относительно спокойно, если вообще может быть спокойной в столь многолюдном торговом городе. Однако даже на эргах и в караван-сараях все время велись разговоры о том, как скажется на торговле предстоящее столкновение с русами, что, однако, не мешало купцам прибывать в хазарскую столицу. И вот однажды Светорада увидела Асольва сына Аудуна, приплывшего в Итиль с торговцами-варягами. Светорада увидела среднего сына ярла, когда он с посольством северян проходил по галерее в приемный зал дворца, сначала даже глазам своим не поверила. Однако Асольв кивнул ей и чуть улыбнулся, словно знал о ее пребывании тут. Позже, когда Светорада встретилась с варягом в городе, он сразу сообщил, что знает о ней от Скафти и Русланы. Светорада явилась на встречу вместе с Асгерд. Брат и сестра сперва даже не разговаривали, а только смотрели друг на друга, и в этом молчании было столько щемящей тоски, Светорада отвернулась, смахнув невольно набежавшую тезу. Потом Асгерд и вовсе отсела в сторону, лицо ее будто окаменело. Асольв с тревогой поглядывал на нее, а сам рассказывал последние новости. Сообщил, что после набега на Ростов хозяйство их рода сильно пошатнулось, вот он решил поправить дела торговлей. Благо, что по Итилю прямо Ростова как раз шел большой купеческий караван варягов, и он присоединился к ним. У него было кое-что на продажу, да и за прошедшую зиму они набили достаточно красного зверя, тот же мерянин Кима постарался. Сейчас ша уже муж Бэры, живет с ее родом, а когда к ним этой весной прибыли Скафти с Русланой, то даже посадник Путята уж на что скуп, но и он расщедрился на гуляние. Так что хозяйство в Большом Коне Асольв оставил на старшего брата и Гуннхильд. Хотя ему кажется, что вряд ли Руслана теперь уживется с его властной старшей сестрой. Она сильно изменилась за время плена, и, скорее всего, они со Скафти поставят собственную усадьбу на берегу Неро. Посадник Путята им в том поможет, да и вообще в Ростове многие отстраиваются заново. Упомянул Асольв и воеводу Нечая, который ныне все больше в разъездах по сбору дани, в чем ему помогает Орм Аудунсон. Сам же Асольв думает после поездки в Итиль еще и на старую родину съездить, в Норейг, ибо после того как не стало его милой Верены, ему тяжко оставаться у Неро, где они познакомились и где все напоминает о погибшей любимой жене.