Клодий шагнул к нему:

– Консул Цицерон велел проводить тебя, новоизбранный претор Гай Юлий Цезарь. И помни: заговорщик Луций Статилий, приговоренный к смерти, отныне находится под твоей охраной. Хорошо охраняй его, очень хорошо…

Тех четверых, что арестовали позавчера, распределили по домам знати. Цезарю в дом привели Статилия. Если сторонник Катилины сбежит, Цезарь заплатит за его ловкость своей головой – это будущему претору было ясно без всяких намеков.

Клодий взял десять человек для сопровождения, и они двинулись сквозь толпу. Несколько камней полетели в их сторону. Кто-то попытался ударить Цезаря палкой, но охранник отбил удар. Один из клиентов Цезаря был ранен камнем, и теперь юноша закрывал лицо руками. Да и самого Цезаря задели – на запястье алела кровь. Но Цезарь не обращал внимания ни на крики, ни на летящие камни и неспешно шагал, лишь изредка поправляя сползающую с плеча тогу.

Клодий шел впереди, пробивая в толпе дорогу, и держал клинок обнаженным.

– Их приговорили к смерти, – сказал Гай Юлий ему в спину.

Толпа уже потеряла к Цезарю интерес, судорожный вздох пронесся над площадью, зашелестело, зашумело, и волна звуков покатилась от ростр по форуму – консул Цицерон поднялся на ораторскую трибуну. Клодий обернулся. Но ничего разглядеть не смог – лишь чьи-то головы, головы…

– Они сейчас отправятся за приговоренными, – сказал Цезарь. – Надо поторопиться, предупредить Статилия. Пусть у него будет время приготовиться.

Они прибавили шагу.

– Сулла приучил римлян легко проливать кровь, – продолжал Цезарь. – Все забыли и не могут вспомнить, что казнить римских граждан недопустимо.

– Марий тоже любил кровь, – уязвил Клодий, ибо помнил, что Цезарь находится с Марием через тетку в родстве. В то время как отец Клодия был фактически назначен Суллой в консулы.

Они выбрались из толпы и, не сговариваясь, остановились, глядя друг на друга. Кажется, Марий и Сулла навсегда разделили Рим полосой смертельной вражды.

– Да, Марий тоже любил кровь, – согласился Цезарь – он помнил, что большинство знати было на стороне Суллы.

Раненый клиент покачнулся и стал валиться на руки своим товарищам.

– Несите его скорей домой! – приказал Цезарь.

А с форума долетали крики, аплодисменты.

Болезненная гримаса исказила лицо Цезаря.

– Поедем к Катилине, – воскликнул он. – Сейчас. Берем коней и мчимся к Катилине. А?

Клодий отрицательно покачал головой:

– Мы погибнем вместе с ним, а это не входит в мои планы. Катилина – неподходящий союзник.

– Что ты задумал, Клодий?

– То же, что и ты. Но еще не время действовать.

Цезарь усмехнулся.

– Почему все говорят, что ты безумный? Ты не безумец. Ты расчетливый проходимец, который изображает безумца. Ты говоришь о дружбе. Между друзьями не должно быть тайн. Зачем ты ищешь союза со мной?

– Видишь ли, Гай… Ты – единственный умный человек в сенате. Катилина тоже неглуп, но он зарвался. К тому же мне не понравились его методы. Через два года я буду сенатором. Но сенат уже ни на что не годен. Так вот, мы должны стать союзниками в нашей борьбе с этими безмозглыми любителями дорогой рыбы.

– К сожалению, безмозглые любители правят Римом. И значит – всем миром.

– Ты ошибаешься. Как ошибался Катилина. Не сенат – народ. За народом последнее слово.

– Ты наивен, мой друг. Вот уж не думал, что ты так наивен.

– Это не наивность. Я смотрю на вещи по-другому. Если ты поможешь мне, Цезарь, я отниму власть у сената.

– И кому отдашь? Народу? – В голосе Цезаря послышалось презрение. – Того народа, который создал нашу Республику, давным-давно уже нет. Кости тех квиритов сгнили на дне Тразименского озера и на поле Канн. Теперь в старинном гнезде Республики живут жадные торговцы и потомки продажных вольноотпущенников. Ганнибал проиграл, но он перерезал нам жилы. Ни один народ не может понести такие страшные потери и не надорваться.

– Не имеет значения, кого мы теперь называем квиритами. Я отдам власть тем, кто поддержит нас с тобой.

– Каким образом?

– Это моя тайна. Но я тебе обещаю: новый Рим обретет новую силу.

Цезарь несколько мгновений молчал.

– Ну что ж, друг мой Клодий, пойдем ко мне домой и сообщим Статилию, что через несколько часов его задушат.

Они направились к дому Цезаря – не в регию, где Цезарь жил как великий понтифик, а к личному дому Цезаря, в Субуру. Вместе с охраной во внутренних комнатах этого большого дома новоизбранный претор по приказу консула Цицерона держал Луция Статилия, одного из пятерых, схваченных рано утром в третий день до Нон декабря.

Дом был довольно большой с просторным перистилем, правда, сильно обветшалый.

– Статилий спит, – доложил охранник, когда они вошли в атрий.

– Разбуди его. – Цезарь опустился на мраморную скамью, будто ноги его не держали.

Арестант вышел в атрий, разморенный сном, с красной полосой на щеке от неудобной подушки. Молодой человек с немного детским, растерянным лицом.

– Смерть? – спросил он Цезаря. – Смерть? – повернулся к Клодию.

– Сейчас придут, – сказал Цезарь. – То есть, может, и не сейчас – они заберут вас пятерых из разных домов, а потом отведут в Мамертинскую тюрьму.

– Надо было, в самом деле, сжечь это осиное гнездо! – процедил Статилий сквозь зубы.

Два раба принесли темную траурную тогу и принялись обряжать приговоренного.

– Ну и подлец этот Цицерон! – выкрикнул Статилий. Потом сдернул с пальца всаднический перстень и отдал Цезарю. – Оставь себе.

– Все равно отберут.

– Оставь себе! – Клодию показалось, Статилий вот-вот заплачет. – Говорят, если палач опытный, то задушит быстро, и будет совсем не больно… Неужели так нужно? А ты – умный, Цезарь. Умный, хитрый и подлый.

Цезарь не ответил.

– Можно вина? – спросил Статилий тихо.

– Неразбавленного, – приказал Цезарь служанке, молоденькой пухлой блондинке. Та расплакалась и выбежала из атрия.

Она не успела вернуться, как вошел привратник. Было что-то театральное в этой быстрой смене лиц, в этих слезах рабов, рыдающих о чужом господине. В театре тоже все поддельное – жесты и слезы – все, кроме смерти. Когда на сцене должен кто-то погибнуть, приводят преступника, и его на самом деле пронзают мечом.

– Они пришли. – Старик с ужасом глянул на хозяина, будто явились за Цезарем. – Остальные четверо уже… там.

Служанка вернулась бегом; расплескивая вино, принесла чашу. Статилий принялся жадно пить, проливая на тогу.

– Ну, вот и все, – сказал приговоренный почти весело и вышел из атрия. Клодий двинулся за ним. Цезарь остался.

У дверей дома собралась толпа. Уже стемнело, горели факелы. Чуть впереди и поодаль от остальных стоял Цицерон. Выражение вымученной решительности застыло на его полноватом лице. За ним теснились сенаторы в тогах, окаймленных алым, и в башмаках из красной кожи. Катилина собирался их всех перебить, но не довелось. Теперь с заговорщиками расправлялись обстоятельно, с тщанием. За обиду нобилей мстил патрицию-отступнику Цицерон, сын никому не известного всадника из Арпина, выращивавшего горох и фасоль на продажу.

Охранники поставили Статилия подле остальных, и процессия при свете факелов медленно двинулась к тюрьме на форум. Клодий отправился следом. То ли соучастник, то ли наблюдатель – не разобрать.

Теперь уже ничего нельзя было изменить, но он был всей душой против казни. В тело Республики в очередной раз (давно ли Марий и Сулла баловались таким вот образом?) собирались воткнуть остро отточенный нож. Она содрогнется от боли и впадет в беспамятство на некоторое время. Но подобными кровопусканиями не излечить болезнь.

Клодий бесцеремонно растолкал сенаторов, пробился к Цицерону.

– Этого нельзя делать, – сказал громким шепотом. – Останови казнь.

– Уже невозможно, – отвечал консул одними губами. Уверенность в своей правоте вдруг исчезла. Клодий увидел, что Цицерона трясет.