— И вы шаг за шагом стали осуществлять свой план.

Ужасная улыбка явилась на губах Мацуко.

— Именно. Я же сказала, что, решившись на что-то, я всегда иду до конца. Впрочем, позвольте заметить, что в случае с Такэ и с Томо я не слишком старалась скрыть следы своих преступлений. Единственное, чего мне хотелось — это убить их обоих. Мне было все равно, пусть меня посадят или даже казнят. Я просто хотела убрать этих двоих с дороги моего сына. Собственная жизнь меня не заботила.

Да, без сомнения, она не лгала — таков был мотив преступлений, совершенных этой необыкновенной, дьявольской женщиной-убийцей.

— И очень удивились, когда поняли, что кто-то идет по вашим следам и заметает их.

— Конечно, я была удивлена, но, честно говоря, мне это было почти безразлично. А тревожило меня как раз то, что Киё в маске, как мне казалось, причастен к этим уловкам. Я беспокоилась за него, и одновременно мне чудилось в этом что-то зловещее. Мы с ним ни разу не говорили об этом, но сама легкость, с какой он скрывал улики моих преступлений, порой делала его в моих глазах каким-то жутким чудовищем.

Киндаити повернулся к инспектору Татибана.

— Инспектор, вы понимаете? Она вовсе не пыталась скрыть свои преступления. Два соучастника подчищали за убийцей, стараясь направить следствие по ложному следу. Вот почему так сложен и тем интересен был этот случай.

Инспектор кивнул и, подавшись вперед, к Мацуко, сказал:

— Теперь, госпожа, давайте наконец перейдем к убийству Сизумы. Это, разумеется, дело только ваших рук.

Мацуко кивнула.

— Почему же вы решили убить его? Вы обнаружили, кто он такой?

Мацуко снова кивнула.

— Да, я узнала, кто он. Но позвольте мне прежде рассказать, как я это узнала. Итак, Такэ и Томо больше не было — мы победили. И я стала пилить Киё в маске, я требовала, чтобы он сделал предложение Тамаё. А он почему-то отказывался.

Инспектор Татибана нахмурился.

Интересно, почему? Из слов Киё ясно, что Сизума намеревался занять место Киё и жениться на Тамаё.

В этот момент Киндаити, бешено и с самозабвением чесавший голову, вдруг произнес, ужасно заикаясь:

— С-Сизума с-собирался с-сделать это, но т-только д-до двадцать шестого ноября, к-когда было найдено т-тело Т-томо. — Киндаити, наконец осознав, как звучит его речь, с трудом сглотнул и взял себя в руки. — Но после того, как нашли тело Томо, господин Ояма, настоятель святилища Насу, сообщил нам невероятное — тайну, скрытую в китайском сундучке. Мы узнали, что барышня Тамаё — не внучка благодетеля господина Инугами, а родная внучка господина Инугами. А это означало, что Сизума не может жениться на Тамаё.

— Почему же? — Инспектор никак не мог сообразить, и Киндаити ответил с улыбкой:

— Что тут непонятно, инспектор? Сизума — сын господина Инугами, а барышня Тамаё, как оказалось, — внучка господина Инугами. Он дядя, а она его племянница.

— Вот теперь все понятно! — вскричал инспектор. — Ясное дело, Сизума просто не знал, как ему поступить. — Он вытер свою толстую шею большим носовым платком.

Киндаити выразительно вздохнул.

— Да. Теперь-то ясно, что взрывоопасное открытие господина Оямы стало кульминацией в этом деле. Перед Сизумой стоял выбор. Официально ни Сизума, ни барышня Тамаё не считались родственниками господина Инугами, так что легко могли получить разрешение на брак. Но сам Сизума, зная об их кровном родстве, не мог этого сделать. Судя по словам господина Киё, Сизума не был каким-то особенным злодеем, им владело только желание отомстить, и поэтому ему мешали угрызения совести, свойственные всем людям.

Снова глубоко вздохнув, Киндаити повернулся к Мацуко.

— Кстати, госпожа Мацуко, когда именно вы обнаружили, что он — Сизума?

— Около половины одиннадцатого вечера двенадцатого числа. — Мацуко улыбнулась не без горечи. — В тот вечер мы в очередной раз спорили, спорили о Тамаё. Спор разгорался все сильнее и достиг такого накала, что он наконец не выдержал и сообщил всю правду, почему он не может на ней жениться. Как я теперь понимаю, он решил, что, открыв мне истину, он ничем не рискует — я не смогу ничего сделать, поскольку ему известна моя тайна. Но вы можете себе представить мое потрясение, мою ярость. Комната пошла кругом перед моими глазами. Я продолжала расспрашивать его, выяснять всякие детали, но потом он, очевидно, заметил, какое у меня лицо, вскочил и попытался сбежать. На этом все кончилось. Когда я очнулась, он лежал мертвый, а я сжимала в руке пояс от кимоно, пояс, которым я его удавила.

Кокин вскрикнула и упала на татами.

— Какой ужас, какой ужас! Вы дьявол, вы злой дух из преисподней. Как могли вы совершить такое?

Кокин содрогалась, захлебываясь слезами, но Мацуко и глазом не моргнула.

— Ничуть не жалею, что убила его, — сказала она. — Я знала, что рано или поздно это произойдет, и я сделала только то, что должна была сделать тридцать лет тому назад. Но если поразмыслить, этот мальчик явно родился под несчастливой звездой, не правда ли? А скольких трудов мне стоило вытащить его тело! Господин инспектор, господин Киндаити, ну скажите, разве жизнь — не насмешка? Убивая Такэ и Томо, я ничуть не заботилась о том, чтобы скрыть дела рук моих. Я ведь думала: пусть забирают меня, если им так охота. И всякий раз кто-то хитро покрывал мои преступления. А на этот раз, когда мне вовсе не хотелось, чтобы меня схватили, когда у меня возникло страстное желание еще немного пожить на этом свете — помощи ждать мне было неоткуда.

— Простите, — перебил ее Киндаити. — Почему именно на этот раз вы стремились избежать подозрений?

— Разумеется, из-за Киё. Раз отпечатки рук полностью совпадали, значит, в тот день здесь был настоящий Киё. Сизума признался и в этом. Только я была в такой ярости, что забыла спросить у Сизумы, что сталось с Киё. Мне еще предстояло это выяснить.

— И вы проделали с трупом невероятную операцию.

— Да, чтобы придумать это, мне потребовалось не меньше часа, — все же я не слишком сообразительная женщина. Но, устроив такую шутку, я могла надеяться, что труп примут за труп Киё, а пока все уверены, что это Киё, я, мать Киё, буду вне подозрений — так я думала.

Вот и вышло, что проклятие топора, цитры и хризантемы, которое пытался инсценировать Сизума, исполнилось, завершившись смертью самого Сизумы.

— Все продумав, я отнесла тело в лодочный сарай, погрузила его в лодку и выгребла за ворота канала. Подплыла туда, где было помельче, и сунула его вверх ногами в ил. С вечера лед был еще не слишком крепким, но за ночь стал толще, и получилось совсем смешно.

Рассказ Мацуко подошел к концу, никаких тайн, связанных с убийствами в клане Инугами, не осталось, но на сердце ни у кого не полегчало. Напротив, эта мрачная, темная правда отяготила души, как свинец. Сгущающиеся сумерки и мертвая тишина наполнили комнату знобким холодом. Небо, казалось, опять нахмурилось.

— Киё. — Резкий голос Мацуко разорвал тишину, словно крик какой то зловещей птицы в горах. Киё, встрепенувшись, поднял голову. — Почему ты вернулся в Японию под чужим именем? Ты совершил что-то постыдное?

— Матушка! — воскликнул Киё, а потом оглядел сидящих в комнате. — Матушка, я не сделал ничего постыдного в том смысле, какой вы имеете в виду. Знал бы, как изменились люди в нашей стране, ни за что не воспользовался бы чужим именем. Но я не знал. Я думал, что японский народ остался точно таким же, каким был, когда меня провожали на войну, — гордым своими знаменами и уверенным в победе. Я совершил серьезную ошибку на поле битвы. Я как командир принял неверное решение, и вся моя часть погибла. После этого разгрома в живых остались только я и один из моих подчиненных. Мы скитались по глухим районам Бирмы. Сколько раз я думал покончить с собой, покарать себя за свою ошибку! Как же я посмею, думал я, когда-нибудь ступить на землю Японии? В конце концов мой единственный уцелевший товарищ умер, а меня взяли в плен враги. Я назвался чужим именем. Мне казалось, что я позорю имя Инугами, попав в плен. Но… но… когда я вернулся в эту страну, я увидел…