Все это наблюдает затаившийся младший из-за кустов метрах в пятнадцати от машины, разбирает он не все, только отдельные слова.

Сердце его лихорадочно бьется, мешая вслушиваться. Сейчас он весь как струна, как та ночная июльская струна, готовая вот-вот лопнуть с пронзительным звоном. Вьются над ухом комары, жужжат, безнаказанно сосут кровь, а в вышине мерцают звезды и Млечный Путь растекается легкой туманной дымкой.

Нет, отвечает старший, они с братом (с братом!) приехали сюда к тетке на выходные, ни за кем они не следили, и вообще ничего плохого у них на уме не было. "Плохого?" – неожиданно ухмыляются парни в кожанках. Что он называет плохим?

Старшему хочется держаться мужественно и с достоинством, но голос у него дрожит, саднит потрескавшиеся и кровоточащие от скотча губы.

Ну да, они просто гуляли, просто гуляли…

Так и есть, гуляли…

Младший не чувствует ни комариных укусов, ни того, что по лицу текут слезы… Лучше бы ему быть сейчас рядом с братом, стоять припертым к гладкому прохладному боку машины, но он понимает, что только как тайный свидетель (из кустов) и может быть полезен. А слезы текут и текут, и он размазывает их по щекам, как маленький мальчик…

Кончается же все, слава Богу, быстро и вроде бы достаточно благополучно.

Старшего с миром отпускают на все четыре стороны, он медленно бредет в сторону поселка, опустив голову и глядя себе под ноги, словно о чем-то задумавшись. Июльская роскошная ночь со звездами в небе и тихим теплым ветерком ласково обвевает его горящее лицо, воспаленные от скотча, все еще кровоточащие губы – он свободен, свободен, а все, что было, не исключено, просто кошмарный сон, может, скоро он проснется и все окажется на своих местах, а душный багажник, связанные руки и мешок на голове – только морок, не более.

Он даже не удивляется, когда из кустов навстречу ему вдруг выдвигается младший.

– А, ты здесь, – произносит он вяло.

И они уже вместе возвращаются в дачный поселок, мимо леса, мимо светящихся мирно дачных окошек к домику тетушки, которая давно уже видит третий сон. А что, парни молодые, почему не погулять? Тем более в такую вот славную июльскую ночь, благоухающую жасмином, шиповником, травой и разными прочими природными запахами.

Младший молча искоса поглядывает на ушедшего в себя старшего, так и бредущего с опущенной головой, ему хватает такта не задавать вопросов. Да и без того все понятно: не к той даче занесло старшего, не там, где надо, проявил он свойственное юности безобидное любопытство.

Между тем иномарка, глухо урча мотором, как аллигатор, украдчивой тенью тоже ползет в обратном направлении. Она ползет по узкой неровной дачной улочке вслед братьям, один из которых только что лежал скрюченный в ее багажнике. Он был поглощен ею с потрохами, а потом изблеван, и вот теперь она возвращалась, вероятно, к тому самому месту, возле которого несла свою недружелюбную вахту.

Братья слышат ее урчанье, видят ее тень, они знают, что она тут, близко, они обоняют ее бензиновое дыханье, перебивающее аромат цветов и растений. Холодок пробегает по их нешироким, чуть сутулым школярским спинам: а вдруг снова по их душу?

Они стараются не ускорять шаг, не бежать, а впрочем, какой смысл?

Теперь уже все равно.

Наверно, и впрямь стареет. Старость – состояние, а не болезнь (кто это сказал?). Но можно и наоборот: старость – болезнь, а не состояние.

Гладко, до синевы выбритый, волосы густые, совсем чуть седины, коренастый, крепкий такой – нет, не старик. И одевается как молодой: короткая потертая кожанка, джинсы голубые… Поговаривают, даже в проруби купается. Ходит быстро, целеустремленно. На девушек поглядывает. Не мачо, но и не…

Знаний же в нем немерено: историк и этнограф, психолог, социолог – в общем, универсализм в полном смысле. Если кто чего не знает, то сразу к нему. Ходячая энциклопедия, про что ни спросишь – все ему известно. Не какой-нибудь там узкий специалист, что дальше своего окоема ни на шаг, таких пруд пруди.

Он этим не то что гордится, но дает понять: он знает. Голос высокий, громкий, за версту слышен: ну что вы мне рассказываете?

Ага, значит, Артур кого-то, нет, не распекает – воспитывает. Он, впрочем, это не нарочно, просто получается у него так: чуть что – сразу спорить, все раздраженней и громче. Ему вроде и не возражает никто, а у него в голосе все равно недовольно-наставительные нотки: да не так все, не так!..

Ну и при чем тут старость?

Это как гипотеза (с горечью): Артур стареет…

С некоторых пор с ним действительно трудно – все чувствуют. Чуть что, сразу заводится, лицо багровеет, в глазах под густыми бровями чуть ли не ярость. С чего бы, кажется? А вот с того… Нельзя допускать, чтобы люди много о себе мнили, а это сплошь и рядом. Люди хитрые: объединятся в какой-нибудь кружок и никого больше не пускают, вроде масонской ложи, льстят друг другу, поддакивают, короче, накручивают себе репутацию, а заодно и благосостояние.

Мафия. Власть, одним словом.

Вот оно! Ключевое слово.

Куда ни ткни, везде мафия, начиная с правительства (рыба с головы…) и кончая всякими мелкими профессиональными или общественными объединениями.

Это главное убеждение Артура. Общество состоит из "мафий" – понятно, что условно, но и из настоящих тоже. Отдельной личности трудней всего – если она вне системы, структуры, сообщества, ее всегда задвигают, не дают пробиться. А настоящая личность (тоже его убеждение) всегда маргинальна, потому-то она и должна быть сильной, другого не дано. Не будет сильной – не прошибить ей корпоративный заслон. Бунтарство – вот кредо настоящей личности.

Стоит возникнуть какому-нибудь новому образованию, Артур, за всем бдительно следящий (постоянно газета в руках), тут как тут: а что в основе? а какие принципы? а методология?..

И смотрит вызывающе острыми, цепкими глазками из-под густых бровей, усмехается. Это он всегда так, во всем подозревает лукавый умысел, заднюю мысль, еще что-нибудь небескорыстное. Всякую свежую идею в штыки – на зуб пробует, а при его эрудиции поспорь с ним! Все равно в конце концов выходит, что он прав: либо мелковата идея, либо вообще никчемна, да и факты свидетельствуют – в общем, не то, ребята. Наука – дело серьезное, с ней вась-вась не проходит…

Особенно он с молодыми так, в конторе много молодых (нужно обновление), вот их и дразнит, провоцирует, осаживает. Вроде поначалу добродушно, но постепенно распаляясь (визгливые нотки в голосе), за дверью слышно – ага, коррида!..

Еще он любит говорить об этике и интеллектуальной честности. Именно интеллектуальной. То, что сейчас происходит, полный отпад, люди забывают самые элементарные основы…

Впрочем, будто бы и раньше таким был, даже в детстве. Неукротимый.

Рассказывали про него, что однажды на классном собрании выступил обвинительно – в том смысле, что некоторые мешают учиться. Имелась в виду некая группка в их классе, в основном девочек, устраивавших всякие фокусы типа стриптиза, срывавших занятия, ну и прочее.

Инициатива, правда, не его была, просто директор решил провести дисциплинарный рейд – мобилизовать учеников на подготовку к школьным и затем абитуриентским экзаменам. Класс сильный, но слишком разболтался: прогулы, выпивки, романы, эксцессы всякие… Директор, мужик крутой и решительный, давно говорил, что готов пожертвовать кое-кем (многозначительно), лишь бы обеспечить большинству возможность успешно закончить школу, да и речь ведь не только об учебе – о дальнейшей судьбе. А если из-за отдельных разгильдяев страдают другие…

Директор-то и задал вопрос: кто мешает классу?

Понятно, никто и не думал откликаться (ишь чего!), тишина, глаза опущены или устремлены за окно, мурашки вдоль позвоночника…

И вот тогда (вы уже догадались) поднялся Артур. Не так уж трудно представить, как это выглядело. Невысокий, коренастый, набычившись, словно шел против ветра, опершись рукой о парту, возвестил