— Эх, жалко, что вы не дотерпелись до возвращения в наши края, — посетовал Гийо, качая лохматой головой. — Мы бы устроили вам чудесную свадьбу!

Анжелика не осмелилась разоблачить Филиппа, сказав увальню Гийо, что на самом деле их венчание должно состояться именно в Плесси и что она очень рассчитывала увидеть на свадебных торжествах всю округу.

— Ну, праздники еще будут, — пообещала она.

Затем будущая маркиза немного поторопила Жавотту, чтобы та поскорее закончила ее туалет. Когда юная горничная удалилась, Анжелика, закутавшись в шелковый халат, вышла на середину комнаты.

Прошло уже больше десяти лет, а убранство залы ничуть не изменилось. Но теперь Анжелика не смотрела вокруг глазами потрясенной девочки. Она сочла, что массивная мебель из черного дерева в голландском стиле, как и постель с четырьмя солидными колоннами выглядят совсем устаревшими. Привыкшая у себя дома к навощенному паркету, она изумленно разглядывала мозаичный пол с растительным орнаментом. Чересчур простая обстановка для будущей маркизы! Даже висевшая на стене картина с изображением Олимпа потеряла свою волнующую привлекательность.

Молодая женщина подошла к окну и открыла его. Увидев, сколь узок выступающий край карниза, по которому она когда-то проворно шла, Анжелика в ужасе застыла.

«Я стала слишком толстой и никогда не смогу добраться до башенки», — в отчаянии подумала она.

Обычно ее стройное тело вызывало восхищение. Но в тот вечер Анжелика осознала, что бег времени неумолим. Она утратила не только былую легкость, но и гибкости теперь ей тоже недоставало: она попросту рисковала свернуть себе шею.

Немного подумав, молодая женщина решила позвать Жавотту.

— Жавотта, девочка моя, ты такая тоненькая, маленькая и гибкая, как тростинка. Залезай, пожалуйста, на этот карниз и попытайся добраться вон до той угловой башенки. Только не упади!

— Хорошо, госпожа, — ответила Жавотта, которая для того, чтобы порадовать Анжелику, пролезла бы и в игольное ушко.

Высунувшись из окна, Анжелика с тревогой следила за тем, как девушка идет по водостоку.

— Загляни внутрь башенки. Ты что-нибудь видишь?

— Я вижу что-то темное, какую-то коробку, — тотчас ответила Жавотта.

Анжелика закрыла глаза. От волнения ей пришлось опереться о подоконник.

— Вот и отлично. Возьми ее и очень осторожно принеси мне.

Несколько секунд спустя Анжелика уже держала в руках ларец монаха Экзили. Его покрывала толстая корка грязи, затвердевшая от влажности. Но ларец был из сандала, поэтому ни крысы, ни плесень не повредили его.

— Теперь ступай, — глухим от напряжения голосом велела Анжелика Жавотте. — И не болтай о том, что ты сейчас делала. Если будешь держать язык за зубами, я подарю тебе чепец и новое платье.

— Ах, госпожа, с кем мне болтать-то? — заныла Жавотта. — Я даже языка этих местных не понимаю.

Девушка очень горевала, что они покинули Париж. Печально вздохнув, она отправилась искать Барбу, чтобы посплетничать с ней об общих знакомых, например о господине Давиде Шайю.

Анжелика старательно почистила ларец. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы привести в действие покрытую ржавчиной пружину. Наконец крышка открылась и перед глазами сверкнула изумрудного цвета склянка с ядом, покоившаяся на сложенных листах бумаги. Некоторое время Анжелика смотрела на нее, потом вновь закрыла ларец. Куда же убрать его до приезда Филиппа, до того часа, когда она передаст ларец жениху в обмен на обручальное кольцо? Молодая женщина решила, что спрячет ларец в том же секретере, откуда так легкомысленно забрала его много лет назад. «Если бы я только знала! — подумала Анжелика. — Но разве можно в тринадцать лет предугадать последствия своих поступков?»

Спрятав ключ от секретера за корсаж, молодая женщина с тоской оглядывала комнату. Это место принесло ей столько горя. Она была убеждена, что именно из-за этой кражи, которую она совершила по неосмотрительности, был осужден Жоффрей, ее единственная любовь, и что именно из-за ларца была разрушена их жизнь!

Анжелика постаралась выбросить все это из головы и отдохнуть. Но, заслышав гомон детских голосов на лужайке у дома, она поняла, что дети встали, и тут же присоединилась к ним. Вместе с Барбой, Жавоттой, Легконогим и Флипо они втиснулись в старую двуколку, которой Анжелика захотела править сама. И веселая компания отбыла в Монтелу.

Солнце клонилось к закату и заливало шафранным светом бескрайние зеленые луга, на которых паслись многочисленные стада мулов. Из-за осушения болот окружающая местность сильно изменилась.

Казалось, что речная долина, окаймленная изумрудными сводами, отступила к западу.

Но, миновав подъемный мост, по которому, как и прежде, важно разгуливали индюки, Анжелика поняла, что замок ее детства остался прежним. Барон де Сансе располагал теперь значительным достатком, но так и не удосужился заняться ремонтом старого здания. Полуразрушенный донжон, весь увитый плющом, продолжал осыпаться, а главный вход, как и раньше, вел прямо в кухню.

Барона они нашли рядом со старой кормилицей, которая как раз чистила лук. Няня была все такой же дородной и бодрой. Правда, у нее выпало несколько зубов, а лицо в обрамлении белоснежных волос потемнело, под стать мавританке.

Но странное дело — Анжелике показалось, что радость, с которой ее встретили дома, была какой-то неискренней, вымученной. Так случается, когда люди внезапно узнают, что человек, которого они уже давно считали мертвым, неожиданно оказался живым и здоровым. Конечно, его долго оплакивали, но жизнь шла без него своим чередом, и вот теперь мнимого усопшего придется заново как-то в нее включать.

Неловкость рассеяло присутствие Флоримона и Кантора. Кормилица плакала, прижимая к сердцу «милых ангелочков». Через пару минут щеки детей раскраснелись от ее поцелуев, а их руки заполнились яблоками и орехами. Кантор, взобравшись на стол, исполнил весь свой песенный репертуар.

— А привидение, старая дама из Монтелу, все еще гуляет по замку? — спросила Анжелика.

— Я ее очень давно не видела, — ответила кормилица, качая головой. — С тех самых пор, как Жан Мари, младшенький, уехал в коллеж, она больше не появлялась. Я всегда считала, что она ищет ребенка…

В плохо освещенной комнате перед рамой для гобелена по-прежнему восседала тетя Жанна, похожая на черную жирную паучиху, обосновавшуюся в центре своей паутины.

— Она ничего не слышит, да и с головой у нее не все в порядке, — предупредил барон.

Между тем старуха, осмотрев Анжелику с головы до ног, неожиданно хрипло прокаркала:

— Хромой тоже приехал? Я думала, его сожгли!

Это был единственный намек на первый брак Анжелики, прозвучавший в Монтелу. Остальные домочадцы, видимо, предпочитали оставить в тени забвения тот отрезок жизни Анжелики. Впрочем, старого барона вообще мало что волновало. По мере того как дети покидали родовое гнездо, уезжая или выходя замуж, они все несколько перепутались у него в голове. Старик много говорил о Дени, офицере, и о Жане Мари, самом младшем. Он не интересовался Ортанс и не знал, что стало с Гонтраном. Главной темой его разговоров, как и прежде, оставались мулы.

Пройдясь по замку, Анжелика почувствовала облегчение. Монтелу остался все тем же. Немножко печальным, едва ли не убогим, но по-прежнему радушным!

Она искренне возликовала, увидев, что мальчики устроились на кухне Монтелу так, словно они родились среди ароматов супов с капустой и с колыбели слушали истории кормилицы.

Они упрашивали мать остаться ужинать и ночевать в замке. Но Анжелика увезла сыновей обратно в Плесси, так как опасалась пропустить приезд Филиппа. Она хотела встретить его сама.

На следующий день, не дождавшись гонца от будущего супруга, молодая женщина снова отправилась к отцу.