Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Невзрачная снаружи, в остальном такая тюрьма походила на любой дом в Алжире: обнесенный стеной внутренний дворик опоясан деревянной галереей, поддерживающей жилые помещения, нависающие над двориком и дающие тень. Решетками в них выгораживают отдельные комнаты на пятнадцать — двадцать человек. Никакой обстановки, за исключением циновок и лежанок, сделанных самими заключенными, и нескольких глиняных горшков и плошек для хранения воды и приготовления пищи. Владелец мало печется о пропитании заключенных, тем отведено два часа на то, чтобы добыть какую-нибудь еду.

Баши, стражник, гонит рабов на работу. Этот весьма полезный хозяину служитель — обычно ренегат, вероотступник, владеющий всеми мыслимыми языками. На такие места много охотников: они доходны и малообременительны, тем паче, что у баши — несколько помощников. В его обязанности входит поддерживать в обиталище рабов некоторый порядок, следить, чтобы комнаты и галереи еженедельно белили известью и чтобы все пленники возвращались до наступления комендантского часа. Он же при направлении пленных на галеры распределяет их по корабельным командам и указывает каждому его место на судне. При этом он тщательно обследует своих подопечных, дабы убедиться, что ни один из них перед отправкой на борт не заразился какой-нибудь хворью. Затем под его присмотром обреченного моют с головы до ног и обривают. Каждому вручается пять локтей полотна на рубаху и шаровары: это единственный случай, когда хозяин снисходит до забот об одежде пленников.

Кого только ни встретишь на алжирской каторге! Легкий юркий итальянец влачит рабское ярмо бок о бок с жестоким и грубым московитом. Чванный и мстительный испанец презирает англичанина, подпавшего под власть меланхолии.

Одно горе породнило католиков, лютеран, кальвинистов и пуритан, схизматиков и николаитов — все ответвления древа христианства. Одна цепь сковала герцога и лакея, воина и купца. Шерстяные береты и просмоленные штаны соседствуют с сутанами и монашескими клобуками, с вышитыми широкополыми шляпами и полосатыми куртками из Италии или Албании.

Свет дня залил город. У ворот Баб-Азум выступает из тени высокая стена с вделанными в нее громадными крюками, острием кверху. Это стена смерти, здесь производится излюбленный в городе род казни. Сброшенная со стены жертва повисает на крючьях, пронзающих ее где попало. Вот и этим утром на стене корчатся два тела; из подмышек и живота торчат железные жала. Третьи сутки они бьются в агонии под раскаленным солнцем, и над ними кружат крикливые чайки, уже выклевавшие им глаза.

Глава 2

Когда галеры приблизились к порту, вдруг наступила тишина. Слышался лишь затихающий шелест воды под форштевнем. Анжелика приподняла отяжелевшую голову и увидела барона фон Нессельхуда, вглядывающегося вдаль.

— Алжир, — прошептал он.

Внезапно до их слуха долетели городские шумы, тысячеголосый рокот толпы. Два мола, оканчивающиеся башнями, обрамляли город, показавшийся пленнице мертвенно-бледным.

Головная галера подошла к порту, волоча за кормой по волнам знамя ордена святого Иоанна Иерусалимского. На мачте развевался шитый золотом флаг раиса Али-Хаджи, а ниже его на ветру полоскались бесчисленные флажки. Были там еще развернутый красный стяг с белой фигуркой и зеленый с полумесяцем. На первой галере выстрелила пушка, и ей откликнулись пушки алжирских фортов. Толпа на набережной испустила ликующий вопль.

На берег стали высаживать пленных. Первыми вынесли двух мальтийских рыцарей в их красных боевых куртках. Затем на набережной оказались моряки и солдаты и, наконец, пассажиры. Анжелику отделили от прочих вооруженные янычары. Скованных по двое пленников команда победителей, шумно веселясь, погнала по деревянным мосткам Морского квартала к жилищу паши, каковому их следовало представить, чтобы он выбрал себе причитающуюся часть.

Толпа теснилась вокруг. В ней было множество белых призрачных фигур с желтыми лицами и страшными глазами. Встречались и бледные лица христиан, бородатых, одетых в лохмотья и вопивших на всех языках. Перекрикивая резкий тревожный визг толпы, они выкликали свои имена, надеясь найти земляков среди новоприбывших и что-либо узнать о своих семьях.

— Я Жан Парагуз, из Коллиура! Кто-нибудь знает о моих?

— Я Робер Тутен, из Сета…

Турки-янычары с набрякшими веками, в тюрбанах с плюмажами, размахивали кнутами, сплетенными из бычьих жил. Удары сыпались направо и налево. Меж тем африканское солнце покрыло небо над Алжиром золотистым шелковым пологом.

Анжелику привели на невольничий рынок и сразу определили в беленную известью закрытую полутемную комнату над галереей. Она свернулась в клубок в уголке и стала прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи. Вскоре приподнялся занавес, и перед ней предстала старая мусульманка с темно-желтым лицом, морщинистым, как ягоды мушмулы.

— Меня зовут Фатима, — произнесла она с милой улыбкой, — но пленницы зовут меня Мирей из Прованса.

Она принесла две медовые лепешки, подкисленную и слегка подслащенную воду и квадратную кружевную накидку, предохраняющую лицо от загара. Последняя предосторожность несколько запоздала: Анжелика чувствовала себя буквально прожаренной на солнце. Обгоревший лоб сильно жгло. Страстно хотелось вымыться. Ее платье было измято и вымазано палубной смолой, а от водяной пыли на нем проступила соль.

— Я поведу тебя в баню после того, как проведут других рабов, — сказала женщина. — Надо подождать немного, нельзя выходить до молитвы.

Она говорила на франко — особом наречии рабов, состоящем из смеси испанских, итальянских, французских, турецких и арабских слов. Но постепенно обрывки полузабытых французских фраз возвращались, оживали в ее памяти. Она рассказала, что родилась под Эксан-Провансом. Шестнадцати лет поступила в услужение к почтенной марсельской матроне и, сопровождая свою хозяйку в Неаполь к мужу, попала в руки берберийцев. Маленькая некрасивая служаночка была продана бедному мусульманину, а ее хозяйка попала в гарем одного из властителей.

Теперь, постарев и овдовев, Мирей-Фатима зарабатывала на пропитание, за несколько пиастров ухаживая на невольничьем рынке за новоприбывшими пленницами. Работорговцы пользовались ее услугами, заботясь о том, чтобы их товар выглядел попривлекательнее. Она мыла, причесывала, успокаивала и кормила несчастных, изнемогавших от тягот пути и страха неизвестности.

— Я горжусь, что мне приказали ходить за тобой! Ты ведь та самая француженка, за которую пират Рескатор выложил тридцать пять тысяч пиастров, а потом ты убежала. Меццо-Морте поклялся, что поймает тебя раньше, чем его соперник успеет наложить на тебя руку.

Анжелика в ужасе уставилась на нее.

— Это невозможно, — пролепетала она. — Разве Меццо-Морте знает, где я?

— О, он все знает! У него шпионы повсюду. Вместе с Османом Ферраджи, Верховным евнухом марокканского султана, они снарядили экспедицию, чтобы тебя поймать.

— Но почему?

— Потому что ты слывешь самой красивой белой пленницей Средиземноморья.

— Ах, как бы мне хотелось стать уродиной, — ломая руки, вскричала Анжелика, — увечной, противной, невзрачной…

— Ну да, как я, — мягко заметила старая уроженка Прованса. — Когда меня взяли в плен, при мне были только мои восемнадцать и большая грудь. Да я еще немного прихрамывала. Тот, кто меня купил, был добрым ремесленником, горшечником. Он пробедствовал всю жизнь, так и не скопив денег на вторую наложницу. Я гнула спину, как ишак, но не жалею. Мы, христианки, не любим делить мужчину ни с кем.

Анжелика провела рукой по горящему лбу.

— Не понимаю. Как они могли заманить нас в ловушку?

— Я слыхала, что Меццо-Морте подослал к тебе на Мальту своего любимого советника Омара-Аббаса, и тот уговорил тебя отправиться туда, где они поджидали…

Анжелика тряхнула головой: прозрение устрашало ее.

— Нет, нет… Я никого не принимала… Только бывший слуга, Мохаммед Раки…

— Так это и был Омар-Аббас.

66
{"b":"10326","o":1}