Анжелика с чувством пожала ему руку:

— О мой дорогой Савари, а я-то упрекала вас, что вы оставили меня на произвол варваров!

— Я сплел мою сеть, — сказал старый аптекарь, — но это еще не все. Вам надо суметь выбраться из крепости. Я изучил все выходы из гарема. На северной стороне, в одном из фасадов, что выходит на целый холм нечистот, недалеко от еврейского кладбища есть маленькая дверца, и она не всегда охраняется. Я поинтересовался у служанок. Она выходит в так называемый «тайный дворик» в двух шагах от лестницы, ведущей в гарем. Вот по ней вам и нужно выходить, разумеется, ночью. За стеной вас будет ждать один из заговорщиков. Но надо знать, что дверца открывается только снаружи и лишь два человека располагают ключом от нее: Осман Ферраджи и Лейла Айша. Это позволяет им неожиданно возвращаться после того, как все видели, что они с большим шумом вышли через парадный вход… Вам нужно выкрасть ключ и передать его кому-то из нас, кто вам откроет…

— Савари, — вздохнула Анжелика, — вы так привыкли сворачивать горы, что вам все кажется простым. Выкрасть ключ у Верховного евнуха, схватиться с пантерой!..

— У вас есть верная вам служанка?

— Да… то есть… не знаю.

Мэтр Савари быстро приложил палец к губам и с легкостью хорька скользнул в сторону, держа корзинку с финиками под мышкой. Анжелика услышала приближающийся конский топот. Мулей Исмаил возник на перекрестке аллей в своем развевающемся по ветру желтом бурнусе. Его сопровождали два алькаида. Заметив экипаж с красными занавесками, он остановился.

Савари опрокинул свою корзину посреди аллеи и принялся громко причитать, отвлекая внимание монарха. Тот медленно подъехал к аптекарю. Неловкость и наигранный страх старого раба разжигали в нем жажду мучительства.

— Ах, это ведь маленький христианский дервиш Османа Ферраджи? О тебе, старый колдун, рассказывают чудеса. Ты прекрасно ухаживаешь за моим слоном и жирафой.

— Да будет благословенна твоя доброта, о повелитель, — пав ниц, заблеял Савари.

— Встань. Не подобает дервишу, священному существу, через которого говорит сам Бог, пребывать в униженной позе.

Савари выпрямился и взялся за корзину.

— …Подожди!.. Я желаю сказать тебе, что негоже присваивать имя дервиша тому, кто остается в заблуждении постыдного вероучения. Если ты владеешь секретами магии, они могут исходить только от Сатаны. Стань мавром, и я приближу тебя к себе, чтобы толковать мои сны.

— Я подумаю об этом, государь, — согласился Савари.

Но Мулей Исмаил был в скверном расположении духа. Он поднял копье и отвел руку для удара.

— Стань мавром, — угрожающе повторил он. — Мавром!.. Мавром!..

Раб сделал вид, что не слышит. Султан ударил его копьем в первый раз.

Старый Савари упал на колени, поднес ладонь к боку, откуда струилась кровь. Другой рукой он поправил на носу очки и поднял на султана полный негодования взгляд.

— Мавром?.. Мне — мавром! За кого ты меня принимаешь, государь?..

— Ты оскорбил веру Пророка! — прорычал Мулей Исмаил, снова вонзив копье ему в живот. Савари вырвал наконечник из тела и попытался выпрямиться, чтобы бежать. Но смог, шатаясь, сделать лишь несколько шагов, так как султан направил коня на него, повторяя: «Мавром! Мавром!» — и каждый раз поражал его копьем.

Старик снова упал.

Из-за занавесок Анжелика в ужасе следила за этой отвратительной сценой. Она кусала пальцы, чтобы не закричать. Нет, она не могла позволить вот так убить своего старого друга. Она выскочила из коляски, бросилась, как безумная, за конем и вцепилась в султанское седло.

— Остановись, государь, остановись, — взмолилась она по-арабски. — Сжалься, это мой отец!..

Монарх застыл с поднятым копьем, остолбенев от появления блистательной неизвестной женщины, чьи распущенные волосы струились волной в солнечных лучах. Он опустил руку.

Анжелика потерянно бросилась к Савари. Она подхватила маленького старика, не почувствовав его веса, отнесла и положила к подножию дерева, прислонив к стволу.

Его ветхое платье все было заляпано кровью, очки разбиты. Она осторожно сняла их. Пятна крови ширились, расползаясь по истертой материи, и Анжелика со страхом видела, как побелело лицо старика с крашенной хной бородкой.

— О Савари! — прерывающимся от сердцебиения голосом произнесла она. — Мой дорогой старый друг, умоляю, не умирайте!

Бадиге, издали наблюдавшая за происходящим, бросилась в дом за лекарством.

Рука Савари скользнула в складки плаща и нащупала маленький кусок землистого клейкого вещества. Сквозь застилавшую глаза пелену он разглядел Анжелику.

— Мумие!.. — прошептал он. — Увы, сударыня, никто не узнает теперь о тайне этой земли… Только я знал… и ухожу… я ухожу…

Его веки стали тускло-серыми. Жена садовника принесла настой из зерен тамариска с корицей и перцем. Анжелика поднесла его к губам старика. Он, как ей показалось, втянул в себя горячий пар. На губах его появилось подобие улыбки.

— Ах! Пряности! — пробормотал он. — Запах счастливых странствий… Иисус, Мария, примите мою душу.

С этими словами старый аптекарь с улицы Бур-Тибур уронил седую голову на грудь и испустил дух. Анжелика все еще сжимала в ладонях его холодеющие обмякшие руки.

— Это невозможно, — бессознательно шептала она. — Невозможно. — Нет, не проворный бесстрашный Савари, а жалкая разбитая марионетка лежала перед ней в изумрудных отсветах пальмовой рощи! Какой-то дурной сон! Одна из выходок гениального лицедея!.. Сейчас он проснется и шепнет: «Все идет хорошо, сударыня».

Но он мертв. И тут ее словно пригнуло к земле. Тяжелый взгляд сверлил ее. Рядом с ней в песке застыли копыта лошади. Она подняла голову.

Мулей Исмаил накрыл ее своей тенью…

Осман Ферраджи вошел, когда служанки помогали Анжелике выйти из большого мраморного бассейна по ступеням, выложенным мозаикой.

Голубые, зеленые и золотые мозаичные арабески украшали столбы и ниши строения, которое, как говорили, было копией турецких бань в Константинополе. Архитектор, православный христианин, до того работавший в Турции, создал это хрупкое чудо для женщин Мулея Исмаила.

Пар с запахом розы обволакивал оправленные в золото колонны и создавал видимость фантасмагорического замка из восточной сказки.

При виде Верховного евнуха Анжелика бросилась на поиски покрывала, чтобы прикрыть наготу. Она не могла привыкнуть к тому, что евнухи принимали участие в самых интимных подробностях женской жизни, и с особенным трудом выносила присутствие при этом самого смотрителя сераля.

Лицо Османа Ферраджи было непроницаемо. Два щекастых молодых евнуха следовали за ним с высокими стопками переливающихся всеми цветами радуги покрывал из муслина, расшитых по краям золотом.

Сухим тоном Осман Ферраджи велел разложить принесенное.

— Семь покрывал здесь?

— Да, господин.

Он пристрастно разглядывал гармоничные линии тела пленницы. Впервые в жизни Анжелике стало стыдно, что она — женщина и красива. Она чувствовала себя произведением искусства под взглядом коллекционера, оценивающего качество, оригинальность, ценность и сравнивающего покупку с другими образцами. Это было мерзкое, оскорбительное чувство, как если бы у нее похитили душу!..

Старая Фатима почтительной рукой обернула ей бедра первым прозрачным покрывалом, ниспадавшим до лодыжек. Легкая, как паутина, ткань позволяла видеть точеные, словно из тонкого фарфора, ноги, мощные бедра и темные тени живота. Две другие накидки, такие же бесстыдно прозрачные, облекли плечи и бюст. Еще одну, более широкую, набросили на руки. Пятое покрывало было длинным, как сутана, затем и волосы были обернуты покрывалом, превосходившим по величине все предыдущие. Последняя, седьмая, чадра оставила открытыми только зеленые глаза, от сдерживаемых чувств светившиеся особым лихорадочным блеском.

Анжелику проводили в ее покои. Следом туда явился Осман Ферраджи. Она обратила внимание на то, что его черная кожа приобрела отсвет синеватой черепицы. Да и сама она под слоем белил, должно быть, выглядела бледной. Анжелика поглядела на евнуха с вызовом.