Он снял свой черный суконный сюртук, взял лопату в стал быстро вкапываться в белоснежный холм, слабо мерцавший в глубине амбара. Анжелика помогала ему, разбрасывая соль обеими руками. Она так спешила убрать с глаз долой эти отвратительные тела с жуткими гримасами на лицах, что не замечала, как кристаллы соли разъедают и царапают ее кожу.

Трупы были засунуты в глубину кучи и тщательно засыпаны солью. Анжелика и купец работали молча. Потом он стал наводить в амбаре порядок, а она взяла ведро и пошла к фонтану во дворе. Вооружившись шваброй, она стала отмывать пятна крови с камней, которыми был вымощен двор. Два приказчика, притащившие из гавани несколько бочонков с вином, вошли в другие ворота, увидели ее издалека, но нисколько не заинтересовались тем, что служанка мэтра Берна моет двор. Она часто приходила к складам, и, хотя больше занималась счетными книгами, ей случалось браться и за более грубую работу. К счастью, близко они не подходили, зная, что хозяин тут, а то могли бы заметить ее изодранную одежду и разметавшиеся волосы. Они вкатили бочонки в другой амбар, где хранились вина и водки.

Анжелика вышла в переулок. Над пролитой кровью уже жужжали мухи, а сточная канавка была вся красной вплоть до места сброса помоев в море.

Прохожих, слава Богу, не было. Стоя на коленях с волосами, спадающими на глаза, она вновь и вновь обмывала камни, пока последняя порция воды, сброшенной в канавку, не оказалась лишь чуть розоватой, так что никто бы этого не заметил.

Тогда она вернулась во двор и тщательно заперла ворота, которые час назад мэтр Габриэль чуть не сорвал с петель, спеша ей на помощь.

— Пойдемте в мою контору, — сказал купец. — Теперь все в порядке. Надо вам подкрепиться.

Анжелика еле держалась на ногах. Он обнял ее за талию и довел до полутемной комнаты, где рядом с кипами счетов и наборами гирь громоздились английские ножи, связки драгоценных канадских мехов и образцы разных крепких напитков. Из осторожности он запер дверь на засов.

Анжелика позволила усадить себя на скамью, и оперлась лбом о руки, положенные на стол. Мэтр Габриэль пододвинул к ней стакан водки.

— Госпожа Анжелика, пейте… Надо выпить.

Так как она не шелохнулась, он сел рядом, поднял ее голову и поднес стакан к самым губам, так что ей пришлось сделать несколько глотков. Она закашлялась, и румянец стал возвращаться на ее лицо.

— Как же это все произошло? — она растерянно оглянулась. — Я шла домой… Они погнались за мной… Я думала, что успею добежать сюда и позвать вас на помощь… Но они догнали меня, и вот, вдруг…

— Хватит об этом. Вам больше нечего бояться. Они мертвы.

Она задрожала.

— Мертвы? Но ведь это ужасно… Все время на моем пути оказываются мертвецы.

— Без смертей не обойдешься, — сурово отвечал мэтр Берн, и глаза его сохраняли необычный блеск. — Смерть влечет за собой смерть. Преступления вызывают другие преступления. В Библии сказано: «Отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, ожег за ожег, рану за рану, ушиб за ушиб…»

Анжелика отвернулась, вскочила со скамейки и бросилась в сторону, словно видя пред собой врага.

— Ненавижу мужчин, ненавижу их всех и себя самое тоже ненавижу. Не хочу жить на свете. Вы на меня смотрите так, словно я с ума сошла. Вам, наверно, хочется, чтобы я успокоилась, нет уж.., хватит с меня, никогда я не успокоюсь.

— Какой у вас стал молодой, даже детский вид. Вы говорите совсем по-другому, совсем не похожи на рассудительную женщину, какой я вас знаю.

— Вы же ничего не понимаете, мэтр Берн… Дьяволы ворвались в мой замок, подожгли его, перебили слуг, зарезали моего младшего сыночка, а меня.., в результате той ночи появилась на свет Онорина.., понимаете теперь?.. Дитя преступления и насилия… А вы еще удивлялись, что я не могу любить ее…

Ему показалось, что она бредит, потом он сообразил, что она говорит о событиях прошлых лет.

— Не вспоминайте о том, что было. Вы это все уже забыли.

Он теперь тоже встал, перешагнул через скамейку. Она со страхом смотрела, как он подходит все ближе, и в то же время ей захотелось, чтобы он был близко, совсем близко, в поддержал ее, чтобы она почувствовала, что чудо свершилось, что она вновь может быть счастливой в мужских объятиях.

— Вот сейчас вы все позабудете, — повторял он негромко, — вот сейчас.., обопритесь на меня…

Он осторожно прикоснулся к ней. Потом взял ее за талию и, так как она не отшатнулась, прижал ее к себе. Оба они задрожали от овладевшего ими напряжения, однако Анжелика не сопротивлялась.

Она была холодна и бесчувственна, как насилуемая девственница, но перевешивало любопытство: ей хотелось разобраться в себе. «Сейчас мне ведь не было страшно, совсем не страшно.., ну а если он захочет поцеловать меня, что тогда?»

Исступление на склонившемся над нею лице ее не пугало, ей не противна была близость крепкого тела, охваченного желанием. Она не думала о личности того, кто прижимался к ней, забыла, как его зовут, кто он такой. Она сознавала только, что ее держит в объятиях мужчина, и она без страха воспринимает его неистовый призыв.

К ней пришло неописуемое облегчение, она вольно, медленно вздохнула, опираясь на эту широкую грудь, словно утопающая, которой вернули дыхание. Значит, она еще жива! Голова ее опустилась.

Пересохшие губы, не смевшие еще приблизиться к ее губам, зарылись в ее волосы. Она почувствовала ласку его ладони на своем открытом плече. Казалось, все силы ее сосредоточились на том, чтобы заново обрести себя.

Вернуло ее к реальности одно слово, слово, страшную опасность которого знали только они.

— Соль.., соль… — кричал один из приказчиков, колотя в запертую дверь.

Анжелика выпрямилась, приходя в себя.

— Послушайте, там говорят о соли… Наверно, что-то заметили!..

Не двигаясь, они напрягли слух.

— Хозяин, как прикажете, грузить соль? — спрашивал приказчик за дверью.

— Какую соль? — рявкнул, вскакивая, мэтр Габриэль.

— Да это опять требуют сбор. Пришли за вином и солью, — объяснил приказчик.

— Видно, штучки Бомье, — проворчал купец и открыл дверь.

В комнату ворвались налоговый чиновник с двумя писарями и четверо вооруженных полицейских, подталкивая перепуганного приказчика. Во дворе стояли две пустые телеги, которые они привезли с собой, чтобы забрать пошлину в натуре.

— Я уже выплатил все налоги, — заявил мэтр Габриэль. — Могу показать квитанции.

— Вы принадлежите к так называемой реформатской религии?

— Принадлежу.

— Значит, по новому указу вы должны уплатить дополнительно столько же, сколько уже внесли. Вот указ, посмотрите, — чиновник протянул ему бумагу.

— Снова беззаконие, никаких оснований для этого нет.

— Что делать, мэтр Берн, ваши прежние собратья, обратившиеся в католичество, на три года освобождены от выплаты этих сборов. Надо же нам как-то пополнить нехваток поступлений в казну. Вот таким упрямцам, как вы, и приходится платить за других. Да не так уж это непосильно, всего надо отдать дюжину бочонков вина, сто пятьдесят фунтов соленого сала и двенадцать мер соли. Для такого богатого купца, как вы, это вовсе не много.

Анжелика побледнела, услышав слово «соль». Королевский чиновник нагло уставился на нее.

— Ваша супруга?.. — спросил он у мэтра Габриэля.

Купец читал поданный ему акт и ничего не отвечал.

— Пойдемте, господа, — сказал он, направляясь к амбарам.

Анжелика слышала, как чиновник хихикнул, выходя, и подмигнул своим писарям:

— Еще хотят поучать нас эти гугеноты… А сами, как и все добрые люди, заводят любовниц.

Последовали бесконечные часы отчаянного ожидания катастрофы. Анжелика вслушивалась в звуки, доносившиеся со двора. Ей показалось, что там раздаются крики, что мэтра Габриэля схватили полицейские. Она решилась было броситься домой, растрепанной, оборванной, как есть, схватить Онорину и бежать дальше, не оборачиваясь, сколько хватит сил, а потом свалиться где-нибудь в поле.