Обескураживающий радикализм русских либералов, которые вдруг от самой ублюдочной конституционной программы сподобились дойти до республики, а также согласие русских национал-либералов, более того, чуть ли не консерваторов на этот резкий поворот влево — это опять же неожиданность только для филистера, для которого носящие на себе отпечаток парламентской повседневности лозунги, программы и физиономии служат воплощением вечных истин. Исторически же образованный человек, напротив, с улыбкой видит здесь только верное повторение опыта английской, французской и Мартовской [1848 г. ] революций: именно во времена штурма позиция всех классов и партий зависит от силы и позиции самого радикального класса, т. е. рабочего класса. Чем смелее выдвигает он свои цели, чем решительнее готов он добиваться их осуществления всей своей силой, тем дальше влево сдвигается вслед за ним и вся буржуазная фаланга.
Правда, русские рабочие не имеют ни организаций, ни избирательных союзов, у них почти нет профсоюзов, нет прессы. Но у них есть самое решающее, что необходимо для их мощи и влияния: свежий боевой дух, твердая воля и беспредельное самопожертвование во имя идеалов социализма; они обладают теми качествами, без которых самый прекрасный организационный аппарат становится ненужным хламом и мертвым грузом на ногах пролетарской массы. Конечно, без организации рабочий класс не может быть долго способным к действию. Мы потому говорим так уверенно, что, словно видим собственными глазами, как в данный момент рабочий класс Петербурга, Москвы, всей России с лихорадочной поспешностью занимается созданием организации — политических союзов, профсоюзов, образовательных школ, прессы, всего необходимого аппарата. Как и десять лет назад, революционный русский пролетариат должен теперь первым делом в кратчайший срок преодолеть недостатки своей организации. И такая рожденная в борьбе, закаленная в огне организация наверняка окажется истинной броней силы, а не смирительной рубашкой бессилия.
Русскому пролетариату его путь в нынешней ситуации предначертан ясно. Как бы сильно и радикально ни отстаивал он политические и социальные требования, успех каждого из них, ка и все дело революции, зависит прежде всего от лозунга: коне войне! Достижение мира русские рабочие, естественно, должны сочетать со всеми своими действиями, даже поставить его на первое место, и они, конечно, уже делают это. Но тем самым они вступают в первый крупный конфликт с собственной буржуазией, в самую острую классовую борьбу против врага в собственной стране.
Время покажет, будет ли русский пролетариат, который наверняка не остановится ни перед какими жертвами, один истекать кровью — или даже истечет кровью — в борьбе за дело мира, которое, однако, является делом всего интернационального социализма.
Русская трагедия[98]
После Брест-Литовского мира русская революция попала в весьма сложное положение. Политика, которой при этом руководствовались большевики, вполне очевидна: мир любой ценой, чтобы выиграть передышку, тем временем расширить и укрепить пролетарскую диктатуру в России, осуществить сколько возможно реформ в духе социализма и таким образом дождаться взрыва международной пролетарской революции, одновременно ускоряя ее примером России. Поскольку абсолютная усталость русских народных масс от войны и вместе с тем вызванная ею военная дезорганизация, оставленная в наследство царизмом, казалось, все равно делали продолжение войны бесперспективным обескровливанием России, не был возможен никакой иной выход, кроме быстрого заключения мира. Таков был расчет Ленина и его товарищей.
Он был продиктован двумя чисто революционными соображениями: непоколебимой верой в европейскую революцию пролетариата, как единственный выход и неизбежное следствие мировой войны, и столь же непоколебимой решимостью защищать однажды завоеванную власть в России до крайнего предела, чтобы использовать ее для самого энергичного и самого радикального преобразования.
И все же то был в значительной мере расчет без хозяина — а именно без германского милитаризма, на милость и немилость которого Россия отдавала себя сепаратным миром. Брестский мир явился в действительности не чем иным, как капитуляцией русского революционного пролетариата перед германским империализмом. Правда, Ленин и его друзья не обманывали насчет этого факта ни себя, ни других. Они без обиняков признали капитуляцию. Но в чем они, к сожалению, и впредь обманывались, так это в надежде ценой этой капитуляции купить действительную передышку, действительно спастись сепаратным миром от адского огня мировой войны. Они не приняли во внимание того факта, что капитуляция России в Брест-Литовске повлечет за собой огромное усиление империалистическо-пангерманской политики, тем самым как раз — ослабление шансов революционного восстания в Германии, и не только не приведет к прекращению войны с Германией, а откроет лишь новую главу в этой войне.
На самом деле Брест-Литовский «мир» — это химера. Мира между Россией и Германией не было ни на миг. Со времени Брест — Литовска и по сей день война продолжается, только своеобразная, ведущаяся одной стороной: систематическое германское продвижение и молчаливое, шаг за шагом, отступление большевиков. Оккупация Украины, Финляндии, Лифляндии, Эстляндии, Крыма, Кавказа, все больших просторов Южной России — вот результат «состояния мира» после Брест-Литовска.
А это означало, во-первых, удушение революции и победу контрреволюции во всех революционных оплотах России. Ведь Финляндия, Прибалтика, Украина, Кавказ, Черноморское побережье — все это Россия, а именно территория русской революции, что бы ни болтала в противовес пустая мелкобуржуазная фразеология насчет «права наций на самоопределение».
Во-вторых, это означает отсечение также и великорусской части революционной территории от зерновых районов, от угольного бассейна, от рудной и нефтяной областей, т. е. от важнейших экономических жизненных источников революции.
В-третьих — оживление и укрепление всех контрреволюционных элементов внутри России, усиление сопротивления большевикам и их мерам.
В-четвертых — предоставление Германии роли третейского судьи в политических и экономических отношениях России со всеми ее собственными провинциями — Финляндией, Польшей, Литвой, Украиной, Кавказом, а также соседним государством — Румынией.
Общим следствием этого неограниченного хозяйничанья Германии в России было, естественно, невероятное усиление позиции германского империализма как внутри, так и вовне, а потому и само собою разумеющееся разжигание до белого каления сопротивления и воли к войне в странах Антанты, т. е. затягивание и обострение мировой войны. Даже более того: проявляемая Россией неспособность сопротивляться продвижению германских оккупантов должна была, разумеется, соблазнить также Антанту и Японию осуществить контракцию на русской территории, чтобы тем парировать огромный перевес Германии и одновременно утолить свои империалистические аппетиты за счет беззащитного колосса. Итак, Север и Юг Европейской России, а также вся Сибирь блокированы, и большевиков отрезают от их последних жизненных источников.
Так русская революция оказывается в конечном результате Брестского мира окруженной, погибающей от голода, удушаемой.
Но и внутри страны, на еще оставленной Германией большевикам территории они вынуждены катиться по наклонной плоскости. Покушения на Мирбаха и Эйхгорна — это понятный ответ на террористическое господство германского империализма в России. Правда, социал-демократия издавна отвергала индивидуальный террор, но только потому, что противопоставляла ему массовую борьбу как более действенное средство, а не потому, что предпочитала ему пассивное терпение по отношению к господству реакционного насилия. Разумеется, утверждение, будто левые социалисты-революционеры осуществили эти покушения по подстрекательству или по заданию Антанты, — лишь официозная фальшивка. Эти покушения либо должны были стать сигналом к массовому восстанию против германского господства, либо были просто импульсивным актом мести, отчаяния и ненависти к кровавой германской диктатуре. Как бы они ни замышлялись, они создали серьезную опасность для дела революции в России, а именно раскол внутри до тех пор правящей социалистической группировки. Они вбили клин между большевиками и левыми социалистами-революционерами, более того, вырыли пропасть и вызвали смертельную вражду между обоими крыльями армии революции.
