– И еще у настоящего меча обязательно есть имя. И это имя есть только у него одного. Никаких «двадцать штук на складе». Настоящий меч – большая редкость. Всегда в одном экземпляре.

Петр Иванович ждал продолжения еще минуты три, затем сделал робкий шаг к выходу. Старичок приметил это и, не вставая с места, произнес самым невинным тоном:

– Показать?

Петр Иванович почувствовал, как его сердце отчего-то громко застучало, а на лбу выступил пот. Он облизнул пересохшие губы и прошептал:

– Да, конечно… Оружейник неожиданно ловко нырнул под стол и вернулся оттуда с длинным брезентовым свертком. Развязав пару веревочек, он бережно опустил на полированную поверхность стола холодно блеснувший в свете люминесцентной лампы клинок. «Настоящий» меч оказался совсем простым, без особых украшений, с довольно потертой ухватистой кожаной рукояткой. Рукоять венчал небольшой металлический шарик со стеклянными окошками: сквозь одно из них Петр Иванович сумел разглядеть нечто белое: то ли кусочек кости, то ли зуб; сквозь другое – прядку волос или, может быть, клочок пакли.

– Вот это – меч, – благоговейно произнес старик и без всякого усилия, одним непринужденным движением кисти вывел клинком замысловатую фигуру, нечто вроде неправильного конуса, – видали, какой баланс? Что вы хотите – копаный…

– Какой-какой?

– Настоящий значит. Из земли выкопанный.

Петр Иванович уважительно посмотрел на старичка. Судя по всему, он умел не только на табуреточке посиживать.

– А что, острый он?

Старик усмехнулся и почти без нажима провел ногтем вдоль лезвия. На ногте осталась белая полоска, тонкая, словно от бритвы или только что наточенного кухонного ножа для разделки мяса.

– Да что толку, что острый? Можно и китайский перочинный ножик заточить как бритву. Можно и травинкой порезаться. Дело-то не в этом.

– А в чем дело?

Старик подумал, как будто соображал, стоит ли тратить время на дальнейшие объяснения, и, кажется, решил, что не стоит. Вместо ответа он буркнул нечто невразумительное и снова сел на свою табуретку, положив меч на колени.

Петр Иванович некоторое время постоял, завороженно созерцая оружие. После демонстрации фехтовальных пассов у него не возникало ни малейших сомнений в «настоящести» меча, да и само слово «настоящий» внезапно приобрело особенный, глубинный смысл, невыразимый обыкновенными словами. Он ждал, что старик вот-вот скажет что-то очень важное, но тот упрямо молчал, задумчиво поглаживая морщинистой рукой голубоватую сталь. Затянувшаяся пауза начинала тяготить. И все же Петру Ивановичу казалось, будто старик не сообщил чего-то важного. Вспомнив странную привычку дедушки говорить вдогонку, он сделал демонстративный шаг к выходу. Однако уловка не удалась: старик не сказал ни слова: сидел себе на табуреточке, прикрыв глаза, как ни в чем не бывало. Тогда Петр Иванович решил, что аудиенция закончена, вспомнил про Аньку, оставленную на стенде, и заторопился; однако на самом пороге ему все-таки удалось придумать уместный вопрос.

– Как его зовут?

– «Дюрандаль», – торжественно провозгласил оружейник, – хорошо, что вы спросили.

История с оружейником несколько вывела Петра Ивановича из равновесия. Было в ней что-то уголовно наказуемое. Баловаться такими штуковинами, пожалуй, похлеще будет, чем кустарить некондиционные выкидные ножики для урок. С законом Петр Иванович всегда был в ладу, если не считать, конечно, рассказанной выше истории с «БелАЗом» и милиционером – но то было по молодости и не более чем шалость. А тут дело пахло незаконным хранением холодного оружия, да еще такого… настоящего. Очень уж бэушный вид был у дедова мечика.

За всеми этими волнительными рассуждениями Петр Иванович позабыл следить за дорогой, сбился с верного пути и неожиданно оказался в тупике, вернее, не в самом тупике, а перед тревожной черно-желтой лентой, перегораживающей путь к тупику. Там, за лентой, творилось что-то уж совсем несуразное, чего, казалось, никак нельзя было ожидать от выставки с успокаивающим названием «Безопасность-97».

На мраморном полу, уткнувшись лицом в несоразмерно огромную лужу крови, лежал человек. Тело его было почти целиком завернуто в черный блестящий мешок, и только голова и плечи оставались открытыми. Рядом с мертвецом беспомощно разевал пасть чемоданчик, до боли знакомый по телевизионным боевикам. В таких чемоданчиках обычно возят наличные деньги. Помещается точнехонько лимон баксов, если сотенными купюрами. Но этот чемоданчик был пуст, что сразу как бы намекало на состав, причину и подоплеку совершенного преступления.

Петр Иванович почувствовал, как по его спине пробежал неприятный холодок. Убийство, видимо, произошло совсем недавно, так как кровь еще не успела высохнуть и порыжеть. Лужа все еще посверкивала в свете лампочек темными рубиновыми огнями. Оперативность, с которой несчастного жмурика затолкали в мешок и вывесили ленточку, не удивляла – милиция на выставке присутствовала в значительном числе. Но что удивляло, так это полное отсутствие представителей органов правопорядка именно в этом месте, то есть там, где они были нужнее всего. Создавалось впечатление, что, обнаружив совсем еще свеженький труп, его по-быстренькому сунули в мешок, на скорую руку обнесли ленточкой и отправились пить чай, прихватив заодно весь выставочный персонал с окрестных экспозиций. Действительно, все стенды вокруг производили впечатление поспешно брошенных, как будто по ним прошелся наряд милиции с вежливым, но твердым приказом «покинуть помещение». Некоторые экспонаты явно стояли не на своих местах и вообще находились в беспорядке.

На этом безлюдном фоне Петр Иванович почувствовал себя крайне неуютно. Обернувшись, он не увидел никого вплоть до самого конца коридора, лишь в дальнем конце его, на оживленном перекрестке, мелькали жизнерадостные фигуры, которым не было дела ни до мертвеца, ни до озадаченного и, чего греха таить, слегка напуганного Петра Ивановича. Конечно, всего разумнее было бы потихоньку уйти, а потом узнать о подробностях происшествия из «Московского комсомольца», но Петр Иванович почему-то не уходил. Во-первых, самое банальное любопытство требовало немедленного объяснения, не дожидаясь завтрашнего номера «МК». Во-вторых, ему не давала покоя шальная мысль о возможной связи этого убийства с находившимся не так далеко магазинчиком чокнутого деда-оружейника. Очень уж огромная лужа крови – сразу припомнилась белая полоска, прочерченная «Дюрандалем» по ногтю.

«Наверное, если рубануть со всей дури, как раз такая лужа и получится, – подумал беспокойно Петр Иванович. – Чем же еще? Как там дед говорил? «Настоящий» меч? Пользоваться надо уметь? Ну-ну…»

Голова трупа казалось целой – удар нанесли, скорее всего, по корпусу. Наверное, именно эту ужасную рану и прикрывал милосердный мешок.

«А может, и пополам разрубили, – фантазировал Петр Иванович, – где-нибудь в районе живота. Небось там, в мешке, все кишки наружу». Версия относительно меча как орудия убийства не выходила из головы и почему-то представлялась единственно возможной. Вспоминая свой разговор со старичком из оружейного магазина, Петр Иванович все больше и больше убеждался в обоснованности своих подозрений. Мысль, что, быть может, он пять минут назад разговаривал с убийцей, пугала и одновременно возбуждала страстное, безотчетное любопытство. Ему захотелось немедленно поделиться своей гипотезой со следователем – пускай насчет одного только меча; выдавать симпатичного дедушку показалось неудобным. А вдруг он за дело рубанул этого волосатика? Мало ли что в жизни бывает? Пускай менты сами ищут… Впрочем, как уже упоминалось, рядом не было ни следователя, ни оцепления, ни вообще хоть кого-нибудь. Наконец-то этот удивительный факт начал доходить и до сознания Петра Ивановича. Ему тут же пришло в голову, что, находясь тет-а-тет со столь свежим покойником, он вполне может оказаться впутанным в неприятную историю. Распаленное сегодняшними приключениями воображение тут же нарисовало безрадостную картинку: обвинение в убийстве, СИЗО, козлы сокамерники, сука следователь, сволочь судья, тупица адвокат, подлец обвинитель, и как результат – зона, лесоповал и преждевременная кончина от туберкулеза…