– Воскресили ее семейный, давно забытый скандал, причем намеренно.

– Вздор и чепуха! – коротко бросила она. – Я сделала ей одолжение.

Рейфел скептически усмехнулся:

– Погубив ее шансы на приличный брак в Лондоне? Я на ее месте предпочел бы отказаться от подобных одолжений.

Офелия, в свою очередь, вздохнула:

– Ладно, вижу, что должна объясниться. Вы, возможно, не поверите, но я старалась избавить девушку от многих неприятностей и сердечных мук.

– Сердечных мук?

– Именно. Не хотела, чтобы она терзалась, влюбившись в кого-то и обнаружив, что не сможет стать его женой из-за старого скандала, который и без меня обязательно выплыл бы на свет божий. Стоило ей завести побольше знакомств, и какая-нибудь сплетница непременно вспомнила бы имя Ламбертов и все, с ним связанное. А это был такой дурацкий скандал! До чего глупо утверждать, что если некоторые ее предки покончили с собой, значит, все остальные члены семейства, включая Сабрину, тоже склонны к самоубийству! И все же вы знаете, каковы злые языки! Многие поверят такой чепухе. Поэтому я решила нанести удар первой, поведав обо всем и показав, насколько беспочвенны слухи и сплетни. Я высмеяла бы всякого дурака, решившего поверить в эту бессмыслицу. Все измышления мгновенно заглохли бы, и больше никому не пришло бы в голову изощряться в догадках и абсурдных заключениях.

– Господи Боже, вы пытаетесь сказать, что защищали Сабрину?

Офелия скрипнула зубами.

– Вам совершенно ни к чему так изумляться. Такова была моя первоначальная идея.

– Понятно. – Он кивнул. – Теперь потолкуем о дурных намерениях?

– Нет. Лучше перейдем к моему последнему недостатку, возможно, худшему, особенно в сочетании со вспыльчивостью.

– И какой же это недостаток?

– Зависть.

– Вы хотя бы сами понимаете, как странно это звучит? – неверяще пробормотал он. – Вы самая красивая женщина в Англии. Каждая женщина при взгляде на вас просто обязана завидовать. Даже моя сестра. Из всех них вы единственная, у кого нет ни единой причины ревновать к кому-то и тем более завидовать.

– Каждое ваше слово – чистая правда. И я с вами согласна. Но дело вовсе не в этом. Сознание того, что у меня нет причин завидовать, не мешает мне испытывать это недостойное чувство. Конечно, это глупо с моей стороны, но что я могу поделать? Беда в том, что я, как всегда, не в силах справиться с подобными эмоциями.

– Итак, вы хотите сказать, что завидуете Сабрине?

– Да. Это Мейвис пробудила во мне зависть, когда мы увидели, как трое моих поклонников увиваются на балу вокруг Сабрины. И если сначала мои намерения относительно Сабрины были самыми добрыми, после того вечера я напомнила о скандале из чистой злобы. Думаю, рано или поздно я превозмогла бы дурные чувства и вернулась бы к первоначальному плану, но Сабрина и ее тетушки решили вернуться домой. И поскольку мои родители получили приглашение из Саммерс-Глейд, на встречу с Дунканом мы уехали вместе. К тому времени я так боялась знакомства с «варваром», что совершенно забыла высмеять историю со скандалом Сабрины. Впрочем, теперь это особого значения не имеет, если, по вашим словам, она скоро выйдет за Дункана.

– Мне по-прежнему трудно поверить, что вы способны завидовать Сабрине, – произнес Рейфел и, немного подумав, добавил: – Впрочем, вам ведь не впервой завидовать ей, верно?

Офелия вспыхнула:

– Нет, это случилось снова, когда я увидела, что Дункан буквально не отходит от нее. Но тогда я думала, что он просто пытается заставить меня ревновать.

– И?..

– О, хорошо-хорошо, когда я увидела, что вы тоже не отходите от нее. И я из ревности сказала в тот день, что мне кажется, будто вы и она…

– Ради Бога, не стоит снова в это углубляться.

– Но ведь вы первый об этом заговорили! Так и быть, объясню, почему не хочу обсуждать Сабрину. Я действительно питаю к ней смешанные чувства. И когда удается освободиться от очередного припадка зависти, понимаю, что Сабрина мне нравится.

– Вполне естественно. Сабрину любят все.

Офелия ожидала продолжения, но, не дождавшись, вскинула брови:

– Как! Вы не собираетесь закончить свою реплику, напомнив, что меня не любит никто?

– Собственно говоря, дорогая, теперь это вряд ли может быть правдой, поэтому – нет, я не стану утверждать ничего подобного.

Офелия невольно прикусила губу в полной уверенности, что он говорит о себе и что отныне не питает к ней неприязни. Но Рейфел добавил:

– Моя тетушка успела полюбить вас.

Офелия сама не понимала, почему сердце так больно сжалось. Но она сумела взять себя в руки и продолжала.

– Вы не так меня поняли. Обычно я терпеть не могу тех, кому завидую. Всех, кроме Сабрины. Каждый раз, завидуя ей, я чувствую себя предательницей, отчего на душе становится еще хуже. Но как только приступ проходит, я корю себя за глупость и снова понимаю, что не желаю с ней враждовать. Совершенно необычные для меня чувства.

– Не такие уж необычные!

– Для других, возможно, нет, но для меня все это очень необычно, – настаивала она.

– Наверное, вы действительно надеетесь, что сумеете быть подругами.

– Никаких «наверное». Я по-прежнему считаю, что мы могли бы стать настоящими друзьями, и все еще хочу помочь ей.

– Когда это она нуждалась в помощи?

– Когда мне казалось, что она придает слишком большое значение вниманию Дункана.

– Но он действительно любит ее!

– Я понимаю это сейчас, – нетерпеливо бросила Офелия, – но откуда, спрашивается, мне было знать, что они готовы влюбиться друг в друга?! Поэтому я сказала, что Дункан поцеловал меня во время встречи в гостинице, куда я пригласила его, чтобы извиниться.

– Ложь.

– Да, но вполне невинная и рассчитанная на то, чтобы защитить ее от боли. Не ранить.

– Видите ли, я хотел поговорить о тех случаях, когда вы лгали. Это один из них.

Офелия закатила глаза к небу:

– Почему это меня не удивляет? А остальные?

– Я знаю еще об одном.

– Как? Такой короткий список? А я думала, что вы лучше подготовились.

– Уже сердитесь? Так скоро?

Офелия недоуменно нахмурилась, но тут же улыбнулась:

– Вовсе нет. Всего лишь немного раздражена, но теперь, когда вы упомянули об этом… – Она пожала плечами. – Все прошло.

Рейфел удивленно покачал головой:

– Я поражен. Это настоящая метаморфоза! И что вы при этом чувствуете?

– Мне нравится! – призналась она. – Как приятно, когда ты берешь верх над собственной вспыльчивостью, а не наоборот. Так о какой лжи вы упоминали?

– Вы столько всего нагромоздили, что сами не знаете?

– Я так не думаю, – ответила Офелия, немного поразмыслив. – Могу припомнить только еще один случай, когда намеренно солгала Сабрине. Вы назвали меня злобной, а я все отрицала, но это, возможно, единственный раз, когда я исходила злобой, причем из-за ревности. Сабрина все расспрашивала, когда именно мы с Дунканом возобновили помолвку. Меня это раздражало. Я посчитала подозрительным такой интерес к своему жениху, поэтому ответила, что он сам настоял на этом сразу после того, как она уехала из его дома. Видите ли, дед Дункана требовал, чтобы мы рассказывали людям именно эту историю, так что не я сочинила эту ложь. Но по какой-то причине Сабрина пришла в отчаяние. Не понимаю почему. Может, вы знаете?

– Нет, это дело Сабрины и Дункана, а отнюдь не наше. Значит, вы признаете, что иногда бываете злобной и недоброжелательной?

Что же, она так и знала, что он непременно вернется к этому.

– Да. Ну, теперь вы счастливы?

– Не слишком. Вопрос, и очень важный, состоит в том, дорогая, усвоили ли вы что-то полезное из наших споров? Или вернетесь в Лондон и станете прежней…

– Остановитесь, – перебила она. – Мне ясно одно: это вы ничего не усвоили из наших споров. Теперь, когда я могу держать в узде свою вспыльчивость, причину всей моей зависти и ревности, за что я должна благодарить вас, как вы можете думать, что ничего во мне не изменилось?