Беда была в том, что он вовсе не был донжуаном. Но и роль осторожного холостяка его не устраивала. Он жаждал дружбы и взаимопонимания; он хотел домашнего уюта и чувства защищенности.

Если бы Эстелла была его женой… Но он отбросил эту мысль прочь. Он уже был однажды женат, и его пугала возможность вторично потерпеть неудачу. Он запретил себе вообще думать на эту тему. Вскоре он уже стучался в дверь номера Эстеллы.

Она была готова к новой ежедневной порции жары и духоты. Вместе они постучались к Дэйну и не получили ответа. Они спустились в вестибюль, и портье сообщил им:

– Ваш товарищ оставил вам записку. – Он протянул Торнтону незапечатанный конверт.

– Когда он ушел? – спросила Эстелла.

– Ночью, очень поздно. Я тогда еще не заступил на дежурство. Мне сказал дежурный из ночной смены.

Они поблагодарили его и направились завтракать в ресторан при отеле. Торнтон вынул из конверта записку, и они прочли: «Милые мои, мне очень жаль, что я вас бросаю, но вы сами знали, на что идете, отправляясь в отпуск с археологом-любителем. Я встретил в баре одного парня, который рассказал мне о настоящих наскальных изображениях доколумбовых времен, не говоря уже об оружии периода испанской оккупации! Если я смогу найти что-нибудь на одном из ближайших островков, то можно будет приволочь это в Высшую Школу Обманщиков! Как бы то ни было, пусть ваш отпуск продолжается. Если вы сможете остаться в окрестностях Санта-Катарины еще на день-другой, то я как раз вернусь. А если вы уедете в Майами, то встретимся в отеле. Еще раз прошу прощения».

– Так что теперь он археолог-любитель, – подытожил Торнтон. – Вы не думаете, что дело зашло слишком далеко?

– Не думаю, – откликнулась Эстелла. – А что вы хотели? Чтобы он оставил список инструкций относительно партии оружия?

– Нет, конечно. Но все это выглядит так наигранно.

– Это и есть наигранное. В любом случае он выражается довольно ясно.

– Переведите мне.

Эстелла снова развернула письмо.

– Он пишет, что встретил кого-то, кто знает кое-что относительно сложившейся ситуации. Он уехал на день или два, чтобы кое-что проверить. «Высшая Школа Обманщиков» – это, должно быть, Вашингтон. И он ясно указывает нам – оставаться здесь или вернуться в Майами.

– Интересно, почему он не сказал нам об этом ночью?

– Вероятно, потому, что у него не было времени.

– Он упоминает ближайшие островки. Должно быть, это Багамы.

– Сомневаюсь, – возразила Эстелла, – он не стал бы так явно указывать на них. С другой стороны, он мог написать это, чтобы сбить со следа кого-нибудь другого, кто мог прочесть это послание. Если бы я знала его лучше, то поняла бы, что он под этим подразумевал.

– Можем ли мы быть уверены, что тут нет другого письма, написанного невидимыми чернилами?

Эстелла изумленно посмотрела на него.

– Я терпеть не могу эти спектакли «плаща и кинжала», – пояснил Торнтон. – Насмотрелся в Азии. Цэрэушники с загадочным взглядом, словно все до единого носят маски. Удивительно, во сколько обходятся такие вещи и как мало от них отдачи.

– Мистер Дэйн занимается особыми делами, – сказала Эстелла. – И для него очень важно добиться успеха.

– Ладно, – махнул рукой Торнтон. – Чем бы вы хотели заняться сегодня утром?

– Как насчет прогулки на рынок?

– Чудесно, – ответил Торнтон и вернулся к своему кофе.

После завтрака они первым делом наведались на причал для маленьких судов, находящийся в северной части порта. Они прошли мимо длинной шеренги рыбацких лодок, выкрашенных в ярко-красный и зеленый цвета, мимо причала для сдающихся напрокат судов, возле которого безнадежно ожидали работы два старых прогулочных катера и сорокафутовая спасательная шлюпка. Большинство рыбацких лодок были снабжены дизельными моторами; их низкие мачты и укосины стали теперь бесполезным грузом. Оборудованы эти лодки были скудно, но на каждой имелось радио, принимавшее танцевальные мелодии из Гаваны. Мол был уставлен корзинами с рыбой, потерявшей в ярком солнечном свете свое фосфоресцирующее свечение.

– Не хотите прогуляться под парусом? – спросил Торнтон.

– Не сегодня. Я надеюсь, мистер Дэйн не задержится надолго.

– Ну да, – с легким недовольством согласился Торнтон. Но было просто невозможно долго оставаться в дурном настроении, когда вокруг сияет тропическое утро, когда солнце еще не палит нестерпимым жаром, когда Эстелла идет рядом и, переступая через трещины в тротуаре, опирается на его руку.

С причала они отправились на рынок. У самого входа под длинными навесами расположились торговцы цветами, их прилавки были завалены розовыми, желтыми и алыми соцветиями, уже испускавшими слабый аромат увядания. Торнтон и Эстелла прошли мимо открытых лавок, где продавались мексиканские одеяла и гаитянские резные безделушки, мимо раскаленной жаровни, на которой старуха в черной шали пекла и жарила черепашье мясо, распространяя запах горящего масла. Домохозяйки торговались за сушеные фрукты. В мясной лавке свисали с потолка длинные ряды бело-красных туш, и маленький мальчик постоянно отгонял от них мух.

Чуть подальше рынок выглядел несколько более респектабельным. В крохотных лавчонках продавались кольца, ожерелья, статуэтки святых, поделки из соломы и куски необработанных полудрагоценных камней. Торнтон и Эстелла прошли ювелирные ряды и оказались в мире крокодилов. Здесь были туфли и бумажники, портфели и чемоданы, пояса и обложки для документов – и все из крокодиловой кожи. Все на свете можно сделать из крокодиловой кожи, и более уродливый мир невозможно представить. Предлагалось бесконечно многое – требовалось несуществующее.

До сих пор им успешно удавалось отвязаться от продавцов. Энергичные испанские выражения Эстеллы и ворчание Торнтона отпугивали даже самых настырных. Но продавец крокодильей кожи оказался непробиваемым. Он выбежал из своей лавки и вцепился в них, словно тропическая пиявка. Он был низеньким, толстым, с глазками, похожими на ягоды терна. Он зазывал их в лавку на испанском, французском и английском языках. Торнтон подумал, что в другом месте человек с такой энергией и целеустремленностью вмиг сделался бы миллионером.

– Я умоляю вас только взглянуть на эти чемоданы. Только взглянуть, и ничего более. Дело идет плохо, торговля – это ужасно. Это настоящий крокодил, сэр.

– Не люблю крокодилов, – ответил Торнтон. – Предпочитаю бычью кожу.

– Крокодиловая кожа долговечнее бычьей, – возразил торговец. – В моих чемоданах хранится сама вечность. А может, вам нужен бумажник?

– Нет, – сказал Торнтон.

– По крайней мере, посмотрите на мой магазин. Никаких обязательств, я вас уверяю.

– Нет, – ответил Торнтон, а Эстелла добавила по-испански нечто весьма похожее на ругательство.

– Мне так жаль, – огорчился торговец. – Только вчера ваш земляк купил у меня лучший бумажник. Мистер Дэйн. Он понимает толк в вещах.

– В самом деле? – переспросил Торнтон, останавливаясь.

– И он сказал мне, что вам тоже может понадобиться бумажник или, возможно, небольшая дорожная сумка. Честно говоря, он посоветовал мне, чтобы я высматривал вас.

– Понятно, – сказал Торнтон. – Ладно, мы зайдем посмотреть.

Торговца звали мистер Куалилья. Он провел их в свой магазин и пригласил пройти за прилавок в небольшую комнату. Помимо двух потертых кушеток и грязного восточного ковра, в комнате находилась куча битой керамики и множество изделий из латуни. Мистер Куалилья задернул занавески и уселся в видавшее виды кресло.

– Дорогой мой сэр, – начал он торжественно, – вы не должны заставлять немолодого и слегка располневшего человека гоняться за вами по улицам. Я полагал, что люди вашей страны понимают намеки быстрее.

Торнтон извинился, а Эстелла добавила, что трудности в понимании – целиком ее вина.

– Ладно, не будем об этом, – галантно произнес мистер Куалилья. – Конечно, не будем! В любом случае вы здесь, в покое и уюте, и через мгновение будет готов кофе. Сэр, позвольте сообщить вам, что я полностью разделяю ваш вкус. Крокодиовая кожа – на редкость отвратительный материал.