У него до сих пор сохранились в телефоне ее номера. Когда Рассел занималась полицейскими новостями, Босх не раз был ее источником, а она в обмен тоже помогала ему.

Отодвинув в сторону газеты, Гарри принялся за французский тост. Кушанье было щедро сдобрено сахарной пудрой и кленовым сиропом, и он рассчитывал, что большое количество сахара хорошенько зарядит его энергией на день.

Съев половину, Босх вынул телефон и набрал номер репортерши. Она отозвалась немедленно, видимо, потому что его имя и номер не высвечивались.

- Кейша, - произнес он. - Это Гарри Босх.

- Гарри Босх, - повторила она. - О, старый знакомый…

- Ну, поскольку ты сейчас большая шишка на политической сцене…

- Да, но теперь политика и полиция сошлись в яростной схватке, не так ли? А почему ты не перезвонил мне вчера?

- Ты же знаешь, я не имею права давать комментарии по текущему расследованию, особенно по тому делу, где сам замешан. Вдобавок ты позвонила, когда мой телефон издох. Я получил твое сообщение, приехав домой, а тогда твой рабочий день закончился.

- Как твоя напарница? - спросила она, сменив шутливый тон на серьезный.

- Держится.

- А ты, как и пишут, вышел целым и невредимым?

- В физическом смысле - да.

- Но не в политическом.

- Верно.

- Ну, теперь-то новость уже в газетах. Звонить с комментариями, чтобы выгородить себя, уже поздно.

- Я звоню не затем, чтобы комментировать и выгораживать себя. Мне не нравится видеть свое имя в газетах.

- А, понимаю. Хочешь выступить с неофициальным заявлением, и чтобы я стала твоим рупором.

- Не совсем.

Он услышал ее нетерпеливый вздох.

- Тогда зачем ты звонишь, Гарри?

- Во-первых, мне всегда приятно слышать твой голос, Кейша. Ты это знаешь. А во-вторых, как политический репортер ты, вероятно, имеешь прямой выход на всех кандидатов. Ну, чтобы получить от них быстрый комментарий по любому вопросу, который в данный момент приобрел значение. Я не ошибся? Вот как вчера, например?

Она помедлила в нерешительности, прежде чем ответить, стараясь прикинуть, к чему он клонит.

- Да, мы славимся тем, что знаем, как подойти к нужным людям, когда потребуется. Кроме разве что сварливых и неуживчивых полицейских детективов. Вот с ними порой возникают проблемы.

Босх усмехнулся:

- Ну вот видишь.

- И тут возникает вопрос о причине твоего звонка.

- Конечно. Мне нужен номер телефона, который напрямую свяжет меня с Ирвином Ирвингом.

На сей раз пауза длилась дольше.

- Гарри, я не могу продиктовать тебе этот номер. Он мне лично его доверил, и если узнает, что я…

- Да брось ты. Доверил тебе и десятку других репортеров, освещающих кампанию. Он не узнает, кто мне его дал, если только я сам не скажу, а я этого делать не собираюсь. Когда я обещаю, мне можно верить.

- Но мне все равно неудобно сообщать номер телефона без разрешения. Если бы ты дал мне возможность ему позвонить и спросить про тебя…

- Он не захочет со мной говорить, Кейша! В этом вся загвоздка. Если бы он хотел, я мог бы оставить для него сообщение в избирательном штабе… Где, кстати, он находится?

- На Бронкстон, в Уэствуде. Но мне все-таки неловко вот так, ни с того ни с сего, давать тебе его номер.

Босх схватил «Дейли ньюс», которая была раскрыта на странице с политическим обзором вчерашнего ЧП, и прочитал подпись под статьей.

- Ладно, похоже, Саре Вайнман или Дуэйну Сверчински будет ловчее это сделать. Может, им захочется иметь своего человека среди тех, кто находится в гуще событий.

- Босх… хорошо, не звони им, о'кей? Я тебя просто не узнаю.

- Мне надо побеседовать с Ирвингом.

- Хорошо, но только не говори, откуда у тебя номер.

- За кого ты меня принимаешь?

Кейша продиктовала ему номер, и Босх перенес его в память телефона. Он пообещал перезвонить ей, когда появится что-либо в связи с происшествием в Бичвуд-Каньоне - такое, что можно будет ей сообщить.

- Послушай, это не обязательно должно быть что-нибудь политическое, - настаивала она. - Все, что угодно, лишь бы имело отношение к делу. Я все еще способна написать хорошую полицейскую заметку, если мне в руки попадает стоящий материал.

- Заметано, Кейша. Спасибо.

Босх захлопнул телефон и оставил на стойке деньги по счету плюс чаевые. Выйдя из ресторана, снова открыл телефон и набрал номер, только что полученный от журналистки. Ирвинг отозвался после шести звонков.

- Это Ирвин Ирвинг?

- Да. Кто это?

- Хотел поблагодарить вас за то, что лишний раз подтвердили все, что я о вас думал. Вы политический конъюнктурщик, серость и неудачник. Каким были в полицейском ведомстве, таким же остались за его пределами.

- Это Босх? Это Гарри Босх? Кто дал вам этот номер?

- Один из ваших же людей. Думаю, кому-то из вашей собственной команды не нравятся те послания, что вы распространяете.

- Пусть тебя это не беспокоит, Босх! Ни одной минуты! Когда меня выберут, тебе придется считать дни до того, как…

Поскольку мнение было донесено до адресата, Босх закрыл телефон. Приятно высказать наболевшее, уже не заботясь о том, что Ирвинг - как вышестоящее должностное лицо - вправе устроить подчиненному любую гадость без риска получить той же монетой.

Довольный своим откликом на газетные писания, Босх сел в машину и поехал в больницу.

В коридоре отделения интенсивной терапии Босх разминулся с женщиной, только что вышедшей из палаты Киз Райдер. Он узнал в ней бывшую подругу Киз. Они случайно познакомились, когда Босх встретил их с Райдер на джазовом фестивале в «Голливудской чаше».

Он кивнул женщине, но та даже не остановилась. Гарри постучал в дверь палаты и вошел. Сегодня его напарница выглядела гораздо лучше, чем накануне. Она была в сознании и настороженным взглядом сопроводила вошедшего Босха до самой кровати. Во рту у нее уже больше не было трубки, но правая сторона лица безжизненно обвисла, и Босх испугался, что ночью у нее случился инсульт.

- Не бойся, - медленно и неотчетливо произнесла Киз. - Мне вводили наркоз в шею, и онемение перешло на часть лица.

Он пожал ей руку.

- Как ты себя чувствуешь?

- Не очень, Гарри. Болит здорово.

Он кивнул:

- Да.

- Мне днем будут оперировать руку. Тоже будет болеть.

- Но зато после этого ты пойдешь на поправку. Восстановительный отпуск и прочие приятные вещи.

- Надеюсь.

Голос Киз звучал угнетенно, чувствовалось, что она в депрессии, и Босх не знал, что сказать. Четырнадцать лет назад, когда он был примерно ее возраста, Босх однажды очнулся в больнице после пулевого ранения в левое плечо. Он до сих пор помнил ту пронзительную, рвущую боль, которая заново разгоралась, едва ослабевало действие морфина.

- Я принес газеты, - произнес он. - Хочешь, почитаю?

- Да. Ничего хорошего, полагаю.

- Ничего хорошего.

Он поднес к ней переднюю страницу «Лос-Анджелес таймс» и подержал, чтобы Киз могла увидеть тюремный портрет Уэйтса. Потом прочел ей передовую статью, а вслед за ней и боковую колонку. Когда закончил, взглянул на напарницу. У Киз был подавленный вид.

- Что с тобой?

- Тебе надо было бросить меня, Гарри, и бежать за ним.

- Ты о чем?

- Там, в лесу. Ты мог поймать его. Вместо того чтобы спасать меня. А теперь посмотри, в каком ты дерьме.

- Это прилагается к нашей работе, Киз. Единственное, о чем я мог тогда думать, - как скорее доставить тебя в больницу. Это я во всем виноват.

- О чем ты говоришь? В чем тебе себя винить?

- Во многом. Когда в прошлом году я вернулся на службу, то вынудил тебя уйти из канцелярии шефа полиции и вновь стать моей напарницей. Ты бы не оказалась там вчера, если бы я…

- О, прошу тебя! Заткни свой поганый рот!

Босх не помнил, чтобы Киз когда-либо раньше прибегала к такой лексике. Он замолчал.