– Милиция…при чем тут милиция… – директор поморщился, опустил глаза. – Может до нее и дойдет дело, но сначала я должен выяснить…, я должен разобраться сам…найти виновного…, ваше заявление…о безобразиях, оно нуждается в проверке…

– Не верю, – отрезал Эдик. – На своих реставраторов бочку не катите. Я не новичок, поверьте. Без вашего ведома подделка и подмена попросту невозможна.

– Однако…это я скорее…новичок. – Пальцам директора, видать требовалась работа, и он снова снял очки. – На своей должности я всего лишь два года. Еще многого не знаю. Мне приходится доверять людям. Обратите внимание, вам я тоже верю. Полученный сигнал я…проверю. Приму меры. Ваши финансовые претензии – это не ко мне.

– Не верю, – Эдик обозлясь, решил форсировать события. Он вытащил сотовый телефон, набрал номер.

Директор беспокойно спросил:

– Куда Вы звоните?

– Не волнуйтесь, все будет тип-топ, – заверил Эдик, улыбаясь. – Алло, могу я Горшкова побеспокоить, Анатолия Ивановича?

– Подождите… – директор встрепенулся.

– Да успокойтесь Вы. Анатолий Иванович? Здравствуйте, из Российского музея вас беспокоят. Я его заместитель, он просил передать вам…, простите только что вошел Иван Иванович, передаю трубку. Это насчет картины Серова.

Эдик сунул сотовый телефон в руку Пузырева. И подвинул свой листочек бумаги.

– Анатолий Иванович, здравствуйте…да, новый зам. – Лицо директора словно пригасло. – Я хотел сказать, что реставрация Серова несколько затягивается, извините… – Директор увидел палец Эдика, который настойчиво тыкал в листок бумаги, и лицо его чуть убавило энергии. – И вот еще, Анатолий Иванович, у нас освободились люди, появилась возможность привести в порядок сразу несколько вещей из вашей коллекции…Нет, нет, мне бы хотелось самому отобрать вещи, я заеду к вам…хорошо, сегодня же…да-да…так получилось, что…да, до встречи, Анатолий Иванович.

Пузырев положил сотовый себе в карман, спохватился и передал Эдику. Лоб директора покрылся потом.

– Мне просто дорога репутация Российского музея, – с неприязнью сказал он, – я не могу…так же безответственно рисковать ею. Только поэтому я пошел у вас на поводу. Это не значит, что…простите, как ваше имя – отчество? из головы вылетело…, неудивительно, при ваших новостях.

– Эдуард Максимович Поспелов. Можно просто Эдик. Или Эд. Мы же свои.

– Эдуард Максимович, повторяю, что я… – начал было свою песню директор, но Эдик перебил:

– Ну, хорошо, я понял: Вы – гордость культуры, эталон честности, и все такое. Я только рад сотрудничать с таким человеком. Вопрос в другом – где мои деньги? Пять тысяч долларов. Я должен получить их сегодня. – Эдик, взяв сотовый, нацелил палец в кнопки набора.

– Это…это шантаж? – проскрипел директор.

– Перестаньте. Какой шантаж, если Вы честный человек. Вы меня убедили. Это ваши реставраторы виноваты. Но Вы же не захотите выглядеть ослом, которого подчиненные столкнули в яму. Выбираться придется. Значит, сотрудничать. И подменять коллекцию. Потом Вы все свалите на меня. А пока пришлите пять штук. – Эдик застучал по цифрам телефона.

Директор вскочил:

– Да подождите Вы! Я…у меня нет таких денег…, разве только в сейфе посмотреть…

– Я жду.

Директор торопливо отпер сейф в стене, долго шарился там, но через пять минут пятьдесят сотенных долларовых бумажек, пересчитавшись, спрятались в кармане Эдика.

– Только нежелание скандала вынуждает меня, – то и дело повторял Пузырев, – мне дорога репутация Российского музея.

– И еще расписочку накатайте, – сказал Эдик. – Что Вы одолжили у меня триста тонн баксов и обязуетесь вернуть их через неделю.

– Это исключено, – твердо сказал директор. Он начал приходить в себя. – Эдуард Максимович, эти деньги Вы будете требовать с виновного, которого я обязательно найду. Триста тысяч – это огромная сумма. Репутация Российского музея столько не стоит.

Но твердость эта касалась только собственного кармана. Когда Эдик втолковал ему, что вместо расписки лично от директора его устроит какой-нибудь долговой документ от Российского музея, директор стал поддаваться. Эдику пришлось напомнить и о милиции, и о существовании статьи за мошенничество, и о Горшкове, который имеет все необходимые подписи на необходимых документах – лично директорские – для того, чтобы подать в суд и выдрать не меньше двух миллионов. Эдик устал давить, но сумма окупала усталость, и он давил. Кончилось тем, что директор сдался и вызвал секретаршу:

– Людочка, зайди. Ручку, блокнот.

Зашла беленькая секретарша с блокнотом наготове.

– Отпечатайте и принесите на подпись трудовое соглашение следующего содержания… – Директор принялся диктовать. Эдик узнал, что обязуется перевести с французского языка рукопись семнадцатого века «Воспоминание о Руси» француза Пуассона, а Российский музей в лице директора обязуется заплатить переводчику триста тысяч долларов США.

– Не пойдет, – сказал Эдик, когда секретарша ушла печатать. Кто рукопись переводить будет? Не я же?

– Перевод на русский уже существует. Выполнен одним из членов общества дружбы «Россия-Франция». И бескорыстно передан в Российский музей, вместе с рукописью. Есть еще, знаете ли, энтузиасты, чуждые корысти.

– Я ими горжусь, – сказал Эдик. – А ревизоры поверят? Не много ли за перевод?

– Вы рукопись не видели. Чуть не полметра высотой. Парень пять лет работал. Правда, скверно получилось.

– А что Вы хотите от энтузиастов? Вот за триста тысяч вам бы профессионал смастерил высший класс перевода. Если б я не пришел, Вы бы и эти три сотни…среставрировали, да? У вас не должность, а Клондайк. В самом деле, возьмите заместителем, Иван Иваныч.

Директор воспринял это всерьез, его брови поползли вверх:

– Вас?! Такого наглеца? Я в тюрьму не собираюсь. Да у меня и нет заместителя. По штату не положено. Мы – очень бедный музей.

Когда секретарша принесла отпечатанный текст договора, Эдик в этом убедился. Наложив короткую резолюцию «В бухгалтерию. Оплатить», Пузырев затем позвонил в эту самую бухгалтерию и сказал:

– Александра Семеновна, сейчас к вам товарищ подойдет, Поспелов, постарайтесь найти возможность к оплате, передаю ему трубочку…

Ехидно-злорадную усмешку директора Эдик понял через две минуты разговора с главным бухгалтером. Оказывается, на зарплату работникам денег нету который год, на ремонт, и вообще ни на что. Как только появятся деньги на счету – так сразу и оплатим. В порядке очереди. Вы невесть какой по счету.

– Ладно, – сказал Эдик. – Я не вредный. Я могу и подождать.

Он ничуть не огорчился. Конечно, тут Пузырев его провел, как говорится. Но главное – в другом. Теперь никто не помешает Эдику подделывать коллекцию Горшкова. Этими деньгами никто с Российским музеем делиться не собирается. Все под контролем, что и требовалось.

Эту «копейку» раньше иногда водил Иван, по доверенности от соседа-пенсионера, за двадцать баксов в день. Теперь Иван приобрел за пять тысяч почти новый, по российским меркам, «Мерседес» серого цвета, а за рулем вишневой «копейки» наводила ужас на прохожих его рыжая жена Татьяна, только что получившая права на вождение, ас-водила, по прозвищу «мама: не надо», каким наградили ее инструкторы автошколы. За руль «мерса» Иван ее не пускал – пусть лучше бьет соседскую «копейку», тем более сосед об этом и мечтает, чтобы пустить залоговые две тысячи на что-нибудь поновее.

«Копейка» уже стояла у подъезда Эдика, когда он вышел на улицу. На встречу с майором ФСБ Гольцовым решено было поехать вместе. Ребятам не терпелось узнать новости, на улице подождут. Этот майор позвонил Эдику вчера, впервые за полгода или больше, предложил встретиться по одному делу, и Эдик сразу сообразил, чьи уши торчат из-за майорской спины. Пузырев должен был навести справки об Эдике, и он навел. В милиции на Эдика навряд ли даже досье есть, а вот ФСБ такое имеет, ввиду долгого сотрудничества Эдика с этой организацией. Грубо говоря, Эдик «стучал» туда, и стучал именно майору Гольцову, своему куратору, или как они там называются. В сфере торговли антиквариатом часто крутятся иностранцы, интересные комитетчикам, и этих иностранцев среди покупателей Эдика хватало. Впрочем, Эдик являлся, так сказать, стукачом идейным, не на крючке у органов, как большинство этой публики. В середине девяностых, когда через Измайловский рынок проходили тысячи икон, рэкитеров тут не было – эта сфера традиционно находилась в сфере интересов комитетчиков, а те, если и выносили конкурентов, только вперед ногами. Эдика же воспитали законопослушным, в определенных границах, конечно, и он не выносил этой уголовной шушеры вроде воров или убийц, тех, кто за старые доски из сельской глубинки с легкостью шел на грабеж или на удар по старой голове владельца этого старья. Попав в кабинет к майору Гольцову по какой-то мелкой причине, Эдик без раздумий согласился помогать в очистке искусства от уголовщины, чем и преуспел, сдав майору Гольцову немало грабителей и даже, как потом оказалось, убийц. Ясно, что и Пузырев должен знаться с ФСБ, должность такая.