–

Как уже известно Вашей светлости, более Колли ничего не писал. После смерти — ничего.[50] И не должно быть ничего! Единственное, чем я утешаю себя, думая о случившемся, это что в моих силах сделать так, чтобы его несчастная сестра не узнала правды. Пьяница Брокльбанк может сколько угодно орать в своей каюте «Кто угробил Кок-Колли?» — но она никогда не узнает ни того, какая слабость сгубила ее брата, ни того, кто приложил руку — я сам среди прочих — к его роковому падению.

Когда Виллер разбудил меня, прервав мой чересчур короткий и беспокойный сон, то оказалось, что всю первую половину утра предполагается посвятить расследованию обстоятельств дела и снятию показаний. Я был назначен в комиссию вместе с Саммерсом и капитаном. На мои возражения, что прежде — учитывая жаркий климат здешних широт — следовало бы похоронить тело, Виллер промолчал. Совершенно ясно, что капитан вознамерился скрыть развязанную им и всеми нами травлю несчастного под покровом официального, строго по букве закона, расследования! И вот мы трое уселись в ряд за столом в капитанской каюте, и начался парад свидетелей. Матрос, услужавший Колли, сообщил нам только то, что мы и без него знали. Юный мистер Тейлор, вряд ли подавленный смертью священника, но трепетавший, как положено, в присутствии капитана, повторил, что сам видел, как мистер Колли согласился отведать рому в знак чего-то, чего именно он уже не припомнит… На мою подсказку, что, возможно, забытое им слово было «примирение», он подтвердил, дескать, да, оно. А как, собственно, занесло мистера Тейлора на бак? (Вопрос был задан Саммерсом.) Мистер Томми Тейлор проверял укладку цепей и швартовых, прежде чем отдать команду выходить якор-цепь до жвака-галса. Этот чудный жаргон вполне удовлетворил господ морских офицеров, которые согласно кивнули, будто услышали речь на простом и понятном английском языке. Но что, в таком случае, мистер Тейлор делал за пределами цепной кладовой? Мистер Тейлор, закончив проверку, поднимался наверх отдать рапорт и чуток задержался поглядеть на пастора, потому как раньше видеть священников за таким занятием ему не доводилось. А потом? (Это уже капитан задал вопрос.) Мистер Тейлор «пошел на корму, сэр, доложить мистеру Саммерсу», но не успел, «так как раньше мистер Камбершам вставил мне фитиль».

Капитан кивнул, и мистер Тейлор вышел с таким выражением на лице, как будто у него гора с плеч свалилась. Я обратился к Саммерсу:

— Фитиль, Саммерс? Что за черт, какой фитиль?

Капитан недовольно буркнул:

— Это значит порицание, сэр. Давайте продолжим.

Следующим свидетелем был некто Ист, респектабельный переселенец, муж той бедняжки, чье изможденное лицо так меня поразило. Он разумел в грамоте. Да, он прежде уже видел мистера Колли и знал преподобного в лицо. Нет, во время «Нептунова торжества» он его не видел, но по рассказам знает, что там было. Нам, верно, доложили, как занедужила его жена, и он ни на шаг от нее не отходит, он да еще миссис Крутобокль, хотя она сама того и гляди разродится, так по очереди и дежурят. Он только краем глаза видел мистера Колли с матросами, и тот, кажется, не особенно что говорил, пока не выпил с ними по чарочке. А как же аплодисменты и смех, которые мы все слышали? Так это когда преподобный джентльмен сказал что-то, всего несколько слов, пока матросы его привечали. Недовольство, угрозы? Ничего такого он не слышал. Знает только, что матросы увели джентльмена вниз, туда, где молоденький джентльмен что-то колдовал с канатами. Ему-то ведь за женой надо было глядеть, так что больше он ничего не знает. И пусть джентльмены на него не обижаются, он со всем к ним почтением говорит, но остальное ведомо только матросам, они ведь забрали джентльмена с собой.

На том его и отпустили. Я высказал мнение, что единственный, кто может пролить какой-то свет, это тот матрос, который вывел или, вернее, выволок Колли на наше обозрение, когда тот уже напился до бесчувствия. Возможно, предположил я, этот молодчик знает, как много Колли выпил, и кто его напоил, и еще пил ли он по своей воле или его напоили насильно. Капитан Андерсон согласился с моим предложением и сообщил, что уже приказал матросу явиться.

— Мой осведомитель считает, — добавил он почти шепотом, — что на этого свидетеля стоит поднажать.

И тут уж я взял слово.

— Откровенно говоря, — начал я, призвав на помощь все свое мужество, — мы, на мой взгляд, занимаемся сейчас тем, что у вас, джентльмены, называется «раскачивать лодку»! Покойного напоили. Ни для кого не секрет, что встречается порода людей, которых злое слово ранит едва ли не до смерти, а терзаясь муками больной совести, они натурально могут умереть, хотя другой, скажем мистер Брокльбанк, на такие вещи и внимания обращать не станет. Право, джентльмены! Не пора ли нам признать, что хотя Колли и погубила его же собственная невоздержанность, виною тому было наше общее небрежение к его участи!

Смелая речь, Вы не находите? Я, глядя в глаза деспоту, обвинил его в том, что мы с ним сообща… Но во взгляде его, обращенном на меня, читалось неподдельное изумление.

— Небрежение, сэр?

— Невоздержанность, сэр, — поспешил уточнить Саммерс, — давайте на этом и порешим.

— Минуту, Саммерс. Мистер Тальбот, я не хочу покуда разбираться, что значит ваша загадочная фраза «наше общее небрежение». Но вы, кажется, и впрямь не понимаете? Вы всерьез допускаете, что одна-единственная пьяная выходка…

— Но вы же сами призывали, сэр, все списать на пресловутую нервическую горячку!

— То было вчера! Послушайте, сэр. Нельзя исключать, что в отношении мертвецки пьяного и неспособного к сопротивлению Колли кем-то из матросов — одним, двумя, десятью, Бог весть! — было совершено оскорбительное деяние, и этот несмываемый позор и доконал его!

— Боже правый!

У меня ум за разум зашел. Кажется, на несколько минут я вовсе потерял способность мыслить и понимать. И вновь, так сказать, придя в себя, я услышал голос капитана:

— Нет, мистер Саммерс. Покрывательством я заниматься не намерен. И я не потерплю безответственных обвинений, которые ставят под сомнение мою компетентность в управлении вверенным мне судном и мое радение о пассажирах.

Лицо у Саммерса полыхало.

— Я только позволил себе высказать предположение, сэр. Если я преступил границы моих полномочий, прошу покорно меня простить.

— Хорошо, мистер Саммерс. Продолжим.

— Но, капитан, — сказал я, — в этом сроду никто не сознается!

— Молоды вы еще, мистер Тальбот. Вы и не подозреваете, какие источники питают осведомленность капитана такого судна, как наше, и неважно, что экипаж был набран только перед рейсом и прошли мы еще совсем немного.

— Источники?.. То есть ваш осведомитель?

— Давайте же заниматься делом, — с нажимом произнес капитан. — Зовите этого малого.

Саммерс самолично вышел за дверь и вернулся с Роджерсом. Это и был тот матрос, который вывел к нам Колли. Не часто увидишь такого молодца! Голый по пояс, крепкого телосложения, он с годами, возможно, сделается излишне грузен. Но сейчас он мог бы позировать Микеланджело! Его могучая грудь, шея-колонна были бронзовыми от загара, и такого же оттенка было его бесспорно красивое лицо, только на нем светлело несколько параллельных царапин.

— Саммерс говорит, у вас будто бы есть опыт по части ведения перекрестных допросов, — сказал, повернувшись ко мне, капитан.

— Саммерс? У меня?

Ваша светлость не могли не заметить, что в продолжение всего этого несчастного эпизода я выставлял себя далеко не в лучшем свете. Капитан Андерсон улыбался мне улыбкой прямо-таки лучезарной.

— Ваши вопросы свидетелю, сэр!

Чего-чего, а этого я никак не ждал! Однако отступать было некуда.

— Ну, так, любезный, назови нам свое имя.

— Билли Роджерс, ваша светлость. Фор-марсовый.

Я не стал его поправлять, «светлость» так «светлость». Его бы устами!..