– Что за новое чудище появилось в наших лесах? – спрашивали звери друг друга, шарахаясь от Тариэла.

– Кажется, на поправку идет наш мальчик, – сказала ведьма, оторвавшись от стряпни. – Лети-ка, Метранпаж, сообщи эту новость волшебнику.

Ворон поправил крылом пенсне на огромном клюве и, вспорхнув из-под крыши избы, вылетел из дремучего леса. Он направился прямо на запад – туда, где в серебряной дымке горбатились лесистые сопки.

В это время Тариэл, споткнувшись о корень, оцарапал подбородок о землю, сел и, тяжело дыша, стал думать, не заблудился ли он. В лесу было тихо: он распугал всех зверей в округе, и только деревья с опаской наблюдали за ним.

Тариэл почувствовал это и тихо, стараясь даже не шуршать, стал выбираться к своему жилищу.

Вечером того чудного дня усадьбу вновь посетил Сергиус. Теперь он не спешил, как обычно, и краем глаза наблюдал за каждым движением юноши. А мальчик так привык к своему доктору, что вел себя в его присутствии совершенно естественно. Он натягивал тетиву на изготовленный им маленький лук из изогнутой железяки.

– Может быть, ты хочешь меня о чем-нибудь спросить? – сказал волшебник, не поворачиваясь к Тариэлу.

– Нет, – сказал Тариэл, не отвлекаясь от лука.

– Год тому назад двое других мальчиков, помладше тебя, тоже попали в нашу страну, – сказал Сергиус, присаживаясь на кровать рядом с юношей. – Но они вели себя совершенно иначе.

– А мне-то что, – сказал Тариэл, напрягся и наконец зацепил петлю тетивы, так что веревка стала тугой, как струна.

– Как что? – удивился волшебник. – Разве тебя не интересует, где ты и что с тобой будет дальше?

Тариэл нахмурился и раздраженно сказал:

– Нет. Видите ли, как вас там, я мертв. Вы беседуете с мертвецом. Там, откуда я прибыл, меня убили, как минимум, дважды. Сначала запрещенным нейтронным боеприпасом, и я получил дозу облучения, не совместимую с жизнью. Потом меня подстрелили и утопили в озере.

– Не понимаю… – начал было волшебник.

– Неважно! – перебил его Тариэл. – Это все неважно.

Оба замолчали. Тариэлу вдруг стало нестерпимо неловко за то, что он говорит в таком тоне с людьми, которые о нем заботятся.

– Простите меня, – сказал он.

– Да что ты, – грустно улыбнулся волшебник. – Может быть, ты хочешь познакомиться со сверстниками?

Тариэл не хотел знакомиться, тем более со сверстниками – у него вечно были с ними проблемы. Но сейчас он не мог отказать, потупил взгляд и пожал плечами. А волшебник обнял его одной рукой и склонился к мальчику. От легких, как перышки, волос старика пахло сладковатым табаком, а окладистой бороды хотелось коснуться. Крючковатый нос, золотое пенсне и добрый, немного удивленный взгляд, щека волшебника чуть заметно подергивалась от нервного тика. Видимо, и в этой стране хватало забот. После лучевой болезни и всего остального Тариэлу было так хорошо рядом со стариком, будто это был его родной отец или, скорее, дед, но юноша боялся в этом признаться даже самому себе и сидел напряженный.

– Может быть, как-нибудь в другой раз, – сказал он старику насчет знакомств.

– Как хочешь, – также улыбаясь, пожал плечами Сергиус. – Просто всем не терпится тебя повидать с того самого дня, как ты появился.

– А вы понимаете, что происходит? – робко спросил Тариэл. – Откуда я и как здесь оказался?

– Ну, не все, – ответил волшебник, – но кое-что мне удалось разузнать из древних предсказаний. И вот что я хочу тебе сказать: змей здесь не имеет никакой власти. Белесый змей нам чужд, хоть мы и знаем о его лютой злобе и хитрости.

Тариэл молчал, делая вид, что для него эти слова ничего не значат.

– В наших краях тоже с незапамятных пор жил дракон, – грустно сказал Сергиус. – Но это был добрый дракон, который уберег нас от зла. Его звали Мимненос. Он заповедал людям не воевать, не убивать себе подобных, но творить добро и заботиться друг о друге. А меня он оставил в качестве своего заместителя – следить, чтобы страна наша жила в мире и процветании.

– А где сейчас этот дракон? – с опаской спросил Тариэл.

Волшебник протер рукавом линзы и вновь посадил пенсне на нос.

– Он улетел далеко-далеко на восток, в страну мудрецов и добрых драконов.

– Навсегда?

… Волшебник и Тариэл проговорили до поздней ночи. Волшебник много спрашивал Тариэла о Юдолии и драконе, но и сам рассказывал ему то, о чем умалчивали даже самые старинные легенды из слышанных Тариэлом – Сергиус рассказывал ему о временах, когда Юдолия еще не знала людской вражды.

В обед следующего дня волшебник прогуливался по террасе замка, а ворон Метранпаж вышагивал рядом с ним по каменным перилам и докладывал о состоянии Тариэла.

– В последнее время он стал вести себя совершенно иначе, – обеспокоенно картавил Метранпаж, заложив крылья за спину. – Начнем с того, что он целыми днями напролет играет в войну и пугает зверушек, а по вечерам часами сидит над озером и беседует сам с собой.

– В этом нет ничего удивительного, – ответил волшебник. – Мне кажется, что он, напротив, выздоравливает и ведет себя все более естественно.

– Разве естественно то, что каждый день он изготавливает все новые и новые виды вооружения? Вчера он смастерил лук, а сегодня сделал из палки винтовку и с яростными воплями бегал с ней по лесу. Ну разве это естественно?

– Боюсь, что для того мира, из которого он прибыл, это так же естественно, как для нашей Марленочки – собирать весной цветы на склонах, – сказал Сергиус, тяжко вздохнув. – Его сердце прошло страшные испытания. И вот что удивительно: после всего этого оно не стало хуже. Именно поэтому он к нам и попал. Иначе он погрузился бы во тьму, еще глубже. Но он вдруг выплыл здесь, в Боденвельте. – Волшебник остановился и посмотрел вдаль. – Всякое страдание – результат зла. Чьего бы то ни было зла. И природа страданий разрушительна. Страдания всегда стремятся лишь озлобить человека, оттолкнуть его от правды. Но есть преображающая сила, что превращает любые страдания в радость, а смерть – в торжество жизни…

– Да, – согласился ученый ворон, – поистине лишь любовь способна сделать волшебной даже мясорубку.

– Хорошая пословица, – улыбнулся Сергиус. – Я много раз слышал ее и всегда убеждался в ее верности.

– Но этот мальчик – почему насилие все еще так притягивает его?

– А он не знает ничего другого, – ответил волшебник. – Чтобы человека что-то притягивало, он должен быть с этим знаком. Он должен найти в этом вкус, он должен взвесить все на весах и выбрать. Допустим, между злом и добром, между войной и созиданием мира, между яростью и добротой. Но если человек не знает ничего, кроме насилия, то какой с него спрос? Благо и то, что он направляет свою воинственность против зла. Хотя этот путь несовершенен. Жажда мести – это все еще агония зла. Понадобится время, пока сердце юноши вновь обрящет мир и покой. – Волшебник пожал плечами. – Может быть, друзья помогут ему в этом.

Ближе к вечеру того же дня волшебник, а вместе с ним Вильке с овцой, Франк, Марлена и Лорд отправились на станцию, чтобы добраться через леса и горные перевалы в усадьбу Каздои – знакомиться с Тариэлом. Но путь был неблизкий. Пока Вильке дразнил Лорда и выкаблучивался перед Марленой, Франк вел серьезный разговор с Сергиусом.

– Скажи, владыка, – спрашивал Франк, – а этот мальчик тоже был на войне?

– Да, – сказал Сергиус, – еще на какой войне.

– То есть он что, был на другой войне?

– Не знаю, Франк, – признался волшебник. – И да, и нет. Есть только две войны – война на стороне зла и война против зла. Этот мальчик попал сюда, как только перешел со стороны зла на сторону, борющуюся со злом. И попал сюда, я тебе скажу, именно благодаря этому.

– А мы? – спросил Франк.

– А вы никогда и не были на стороне зла, – улыбнулся волшебник. – Может быть, злу удалось внушить вам кое-какие отравленные мысли, но сердца ваши не подчинились ему до конца. Поэтому вы перешли сюда сразу. Вильке – совсем легко, а ты – чуть посложнее. Помнишь, как тебе было тяжело первые дни из-за снов и тяжелых мыслей? Но тем не менее, ни тебе, ни Вильке не потребовалось проходить иных испытаний. А с этим мальчиком все иначе. Похоже, что его сердцу пришлось совершить невозможное: перебраться к нам оттуда, откуда не возвращаются. По крайней мере, на моей памяти это первый случай. Пришлось покопаться в самых древних книгах, чтобы отыскать легенду о похожем переходе. Я бы даже сказал, очень похожем. Только того юношу звали Георг.