«Это хорошо, — подумал Тимоша. — Легче уйти будет».

И всю дорогу, пока они добирались до Кузьмина ключа, Тимоша думал лишь об одном: хорошо ли намокли и достаточно ли промерзли его путы. Пока они добрались до места, где надо было вставать на лыжи и уходить в урман, пальцы на руках совсем закоченели. Тимоша едва шевелил ими. Но когда пробовал веревку на сгиб, она хрустела и не поддавалась.

«Хорошо промерзла. Только не время ломать, — останавливал себя Тимоша. — Учуют, в чем дело, — плохо будет».

С тех пор как Зацепин привязал длинный конец веревки к своему поясу, он окончательно успокоился и, пожалуй, меньше всего думал о том, что его пленник может попытаться бежать. Солдаты в санях молчали. Им не было никакого дела до Тимоши. Изредка они перебрасывались малозначительными фразами, курили да с некоторой опаской посматривали на темные стены заснеженного урмана, подступившего к самой дороге.

Лошади трусили рысцой, то и дело сбиваясь на шаг. Их подстегивали. Комья снега скрипели на раскатах. Изредка передние розвальни, в которых находился Тпмоша, догоняли сани с поручиком, и тот нетерпеливо спрашивал:

— Скоро?

— Не беспокойтесь, ваше благородие, — отвечал Тимоша солидно и уверенно. — Чуточку осталось.

Эта покорность Тимоши, которую поручик приписывал окончательной сломленности молодого партизана, его признанию безвыходности положения и готовности к предательству, успокаивала и самого офицера. Он думал уже о том, как они обложат заимку, как после неизбежной перестрелки пойдут в атаку и захватят партизан.

— Приехали! — сказал Тпмоша.

Четверо саней остановились на дороге. Они только что миновали овражек, именовавшийся Кузьминым ключом. Солдаты повыскакивали из розвальней и принялись усердно топать, чтобы согреться. Тимоша делал то же, демонстративно показывая, что привязь крепка и он не собирается даже проверять ее надежность. Офицер приказал ездовым прибыть на это место послезавтра в полдень.

Потом они стали на лыжи и пошли по березовому редколесью влево от дороги. Тимоша двигался впереди. За ним, по-прежнему не отцепляя веревки от пояса, Зацепин. Поручик направился было третьим, но идти по плохо укатанной лыжне удовольствие маленькое, и он вскоре перебрался в центр вытянувшейся гуськом колонны из тридцати лыжников.

Бить тропу да еще со связанными руками — дело очень трудное, и Тимоша сам удивился, откуда у него взялось столько сил и упорства. Руки окончательно закоченели, он едва ощущал пальцы. Вел отряд по вершинкам, где снегу было меньше, и, кстати, Тимоша сразу хотел приучить противника к тому, что двигались они между двух склонов. А в случае побега его дело выбирать любой, какой он сочтет удобнее.

Тимоша едва сдерживал себя, чтоб не сломать оледеневшие хрупкие путы.

«Рано… Рано… — твердил он себе. — Подстрелят, как куропатку. Дождись сумерек. Уже скоро…»

Низкие тучи разошлись. Солнце блеклым пятном просвечивало сквозь высокие перистые облака. В рассеянном свете деревья почти не отбрасывали теней. Стволы берез на белом снегу выглядели желтыми, словно закопченными. А в низинах по обе стороны теснился ельник с обснеженными лапами и голый пихтач.

Наконец солнце, раздавшееся и побуревшее, коснулось кромки дальнего леса. В низинах по обеим сторонам засинели плотные сумерки.

Тогда Тимоша осторожно выбрал слабину веревки, с трудом намотав ее на рукавицу. Пальцы отказывались повиноваться. Но он заставил их сделать то, что надо. Потом он резким движением кистей сломал остекленевшие на морозе путы. Еще одним усилием переломил веревку, которая связывала его с Зацепиным.

И вдруг броском кинулся вниз по крутому склону.

В первые мгновения Тимоша сам не верил в освобождение. Даже для него этот бьющий в лицо ветер, шипение снега под лыжами казались будто полетом во сне. Он промчался почти до половины склона, когда позади послышались крики, выстрелы. Но Тимоша уловил их как бы краем уха. Все его внимание, все напряжение отнимали резкие крутые повороты меж стволов, объезды ловушек из кустарника. На едва приметном бугре его подбросило вверх, как на трамплине, и он чудом удержался на ногах при приземлении.

Стрельба позади становилась все плотнее, но пули не долетали до Тимоши.

«Палить не умеете, гады! — мельком подумал Тимоша. — Коли вниз бьете, надо намного выше брать…»

Он оглянулся, лишь въехав в ельник, затерявшись меж стволов. Но ему хорошо был виден склон, лыжники, клубками катящиеся вниз. На ногах удерживался лишь один. Однако и он на половине склона упал, запутавшись в чем-то. Тогда Тимоша понял, что это его главный преследователь — Зацепин. А запутался он в веревке, которую не успел отвязать.

Пули глухо били по стволам.

Тимоша бросился бежать в глубину леса. Внезапно ожила боль в избитой груди. Заломило руки.

«Это хорошо», — подумал Тимоша и, схватив горсть снега, на ходу стал изо всех сил растирать пальцы, спрятав рукавицы за пазуху.

Он пробежал километра полтора, добрался до подъема, чтобы перевалить за гряду сопок, когда пуля, цвиркнув, ударила в ствол совсем рядом. Спрятавшись за ближайшую ель, Тимоша посмотрел назад. По его следу двигался лыжник. Тимоша понял, что это Зацепин. Других преследователей не было. Не раздумывая, Тимоша стал взбираться па склон, трезво рассудив, что на этом участке Зацепин выгадает мало. Это не то что двигаться по готовой Тимошиной лыжне.

Едва перевалив через холм, Тимоша с ходу ударился грудью о перегородивший ему дорогу сук упавшего дерева и с треском обломил толстую сухую ветвь. Он чуть не потерял сознание от боли, но тотчас сообразил, что у него в руках оказалось оружие — увесистая дубина.

«Ну погоди, Зацепин! — решил Тимоша. — Сейчас мы тебя встретим!»

Он быстро спустился на несколько десятков метров вниз, потом резко свернул и снова поднялся к выворотню, спрятался за корневище, затаился.

Вскоре на вершине холма послышался скрип снега и тяжелое дыхание преследователя. Его темная в сумерках фигура скользнула вниз, к выворотню, и, когда поравнялась с ним, Тимоша выскочил из засады и оглушил Зацепина. Тот повалился навзничь. Для верности Тимоша ударил его еще раз. Затем он быстро снял с Зацепина карабин, выгреб запасные обоймы. Чертыхаясь, отцепил едва послушными руками шашку.

— Теперь попробуйте поймайте! — проговорил Тимофей вслух и, став на лыжи, понесся вниз по склону.

Он шел на лыжах всю ночь. Метель, которую он ждал, поднялась только к утру. В белой кромешной мгле Тимоша едва отыскал заимку. Он уже не боялся преследования. Колчаковцы разве что чудом могли наткнуться на засыпанную снегом избушку. Тимоше с трудом удалось справиться с сбмороженными руками. Полдня он выл и катался от боли, пока отходили пальцы. С тех пор они стали очень чувствительны к холоду.

Переждав метель, Тимоша прямиком отправился в Горелое урочище. Он успел предупредить, что каратели напали на след.

Партизаны встретили колчаковцев на подходах и разбили отряд. Потом стало известно, что в отместку за Тимошин побег каратели, вернувшись несолоно хлебавши, сожгли полдеревни, начав с дома Галактиона. Пытались найти его самого и семью, но они уже ушли в урман и вскоре появились в Горелом урочище, доставив туда в целости и сохранности полсотни гранат. Впрочем, не только Галактион оказался в отряде. Пришли туда и другие погорельцы. И стали партизанами.